— Да пусть заезжает, хороший парень.
Но Натан так и не приехал — вернулся обратно с полдороги.
— Знаешь, — грустно сказал Беня, — вот я три года здесь живу, а все равно в голове не укладывается. Неужели это те самые израильтяне, которые так лихо воевали? Если б у них хоть еврейские мозги были! Про науку я вообще молчу. У нас тут ушастые грифы не хотят размножаться — народу много у клетки шляется. Так им Ивтах с Тони Рингом пытались помочь гнездо строить!
— От Тони я такого не ожидал, — сказал я, прийдя в себя после услышанного (это все равно, что плоскогубцами помогать бабочке выйти из куколки).
— Тони? Он, когда работал ветеринаром, был в клинике ответственным за усыпление старых и безнадежных.
— Ну и что?
— А то, что у него половина собак потом оживала. Я, когда в Тбилиси жил, сам только у ветеринаров лечился и родственников водил. У хорошего ветеринара кругозор шире, чем у любого врача. А здесь им и животное не доверишь. Впрочем, и врачи… А ведь еврейское государство!
Тогда я думал, что он преувеличивает, но позже, когда лучше узнал Израиль, понял, что Беня, к сожалению, прав. Это не совсем еврейская страна. Но о грустном позже.
Ночью мы подкрались к лисьему вольеру с фонариком и успели заметить рядом с двумя парами зеленых огоньков несколько крошечных искорок — глазенки лисят.
Пришлось в темноте гнать на джипе в Йотвату за второй бутылкой.
Весь следующий день то и дело шел дождь. Я слонялся по территории, помогал Бене и Давиду, написал письма родственникам и знакомым, а прежде всего, конечно, Ирочке, по которой ужасно соскучился. Вечером Беня подбросил меня на джипе в город, и первым, кого я встретитил, был Джин- Тоник.
— Где ты пропадаешь! — радостно закричал он. — Пошли скорее!
— Куда?
— Я нашел тебе классную работу! С жильем!
Я кинул письма и открытки в ящик, вздохнул и пошел за ним.
Открытка
Вот скоро станут дни длиннее,
Растопит солнце грязный снег,
И я пробраться к вам сумею
Через разлив весенних рек.
Друзьям оставлю джип и виллу,
И ночи жаркие, увы,
И двинусь из пустыни милой
К холодной слякоти Москвы.
Прощусь с Израилем сердечно,
Но там, на севере, зато
Дерябну кое-с-кем, конечно,
А кое-с-кем и кое-что.
10. Охранник
Больше всего он жалел об этой чудесной маленькой планетке, потому что за двадцать четыре часа там можно было любоваться закатом и рассветом тысячу четыреста сорок раз…
Мы с Анкой заперли дверь, ведущую с палубы «Летучего Голландца» к каютам, спустились по трапу на пирс и пошли в город. Теперь, когда я работал по ночам, а потом спал до обеда, вся вторая половина дня была в нашем распоряжении, и мы проводили ее на яхте или на Платформе. На чуть подгибающихся ножках мы заглянули в наш любимый турецкий кабачок «Атаман Скумбрий», выпили по ковшику горячего шоколада и побрели домой — Ане пора было делать уроки, а за мной должна была прийти машина со службы.
Джин-Тоник устроил меня на Автотерминал — огромную стоянку новеньких машин на южной окраине города. В Израиле очень высокие ввозные пошлины, поэтому европейским машинам народ предпочитает более дешевые японские, особенно скрипучий драндулет под названием «Субару» и маленькую спортивную «Мазду». Их доставляют морем из Японии, ставят на терминал, а потом постепенно увозят грузовиками дальше на север.
Каждую ночь, с десяти вечера до восьми утра, я сторожил автостоянку в компании кого-нибудь из трех «русских», с которыми жил в бесплатной квартирке, предоставленной нам охранной конторой. Был конец января — единственное время, когда в Эйлате по ночам бывает холодно. Мы мерзли даже в куртках, хотя как раз в этом году зима выдалась теплая. Обычно в феврале и купаться-то нельзя, а сейчас вода все время была теплее двадцати градусов. Днем нас заменяли охранники из местных. Летом, в жару, все наоборот — русские дежурят днем, израильтяне ночью.
Мне-то так было удобнее, но старого Мишу было очень жаль.
Миша приехал из Калининграда, где работал в Институте Рыболовства ихтиологом. В Израиле он все пять лет продежурил на терминале, пытаясь скопить денег, чтобы вернуться. Но где-то раз в полгода не выдерживал и все пропивал. Начальство смотрело на его запои сквозь пальцы, потому что в остальное время он, единственный из всех, ничего не нарушал и не прогуливал.
Кроме него, со мной работали Петя и Саша, отец с сыном, эстонские русские, приехавшие подработать. Эти были ребята ушлые и с юмором. Кормились они продуктами, которые в конце недели выбрасывают из магазинов — все равно за выходные испортятся. Называли они этот процесс абсорбцией.
— Я сегодня абсорбировал кило помидоров, — говорил Саша.
— Молодец, сынок! А я абсорбировал в книжном журнальчик с порнушкой. На дежурстве будет, что почитать.
Все же это было не совсем дно общества. Люди с настоящего дна на этой работе долго не задерживались. Любая работа с бесплатным жильем для иммигранта уже роскошь. Парень по кличке Цикладол, которого я сменил, продержался всего неделю — подвело подорванное токсикоманией здоровье. Еще бы, цикладол — это вам не формалин нюхать. Теперь, гуляя по городу с моими знакомыми по Хай-Бару или birdwatching'у, я то и дело шокировал их, здороваясь со всякими оборванными личностями, а мои коллеги по службе поражались, видя, как со мной раскланиваются чиновники из туристского центра.
Обычно я дежурил в паре с Мишей. Один сидел в будке у въездного шлагбаума, другой обходил в темноте двухкилометровую территорию, а через час мы менялись местами. Раз в полчаса полагалось сообщать по рации, что все в порядке. Так я сочинил свои первые стихи на иврите: «Эсрим — эсрим вэ тэша, Владимир бдикат кешер» (двадцатый — двадцать пятому, Владимир на связи). Время от времени к нам заезжал на джипе проверяющий — толстый парень с низким лбом и негритянскими губами по имени Зари. Весь кайф был в том, чтобы потихоньку покататься на одной из новеньких машин (они все стояли с ключами и бензином в баке), не попавшись при этом Зари. Одно время мы предупреждали друг друга, щелкая переключателем приема-передачи на рации, когда он проезжал под шлагбаумом, но потом он догадался, в чем дело, и теперь наши рации работали только на передачу. В будке можно было поспать, но в полглаза — подъезжавший джип с проверяющим не услышишь, и все, уволят. В общем, лично я всю ночь изнывал от скуки и дожидался рассвета.
Терминал был расположен на уступе плато, высоко над заливом, и восход солнца был настолько красив, что я готов был смотреть этот спектакль без конца. Потом нас отвозили в нашу оклеенную порнухой квартирку, и мы старались побыстрее выспаться, потому что у всех были дела в городе. Миша забивал козла с приятелями, Петя и Саша занимались различной абсорбцией, а я спешил как следует искупаться, пока не
