– Это почему же?
– Семья, домашние заботь! и так далее.
– Тем более – поезжай. Отдохнешь, развлечешься. Между прочим, в Калифорнии сейчас – апрель.
– То есть как это?
– Ну, в смысле – жарко. Я бы не задумываясь поехал – солнце, море, девушки в купальниках… Прости, отвлекся.
– Нет уж, продолжай, – говорю.
Редактор продолжал:
– Еще один вопрос. Скажи мне, что ты думаешь о будущей России? Только откровенно.
– Откровенно? Ничего.
– Своеобразный ты человек. В Калифорнию ехать не хочешь. О будущей России не задумываешься.
– Я еще с прошлым не разобрался… И вообще, что тут думать?! Поживем – увидим.
– Увидим, – согласился редактор, – если доживем.
Тарасович давно интересовался:
– Есть у тебя какие-нибудь политические идеалы?
– Не думаю.
– А какое-нибудь самое захудалое мировоззрение?
– Мировоззрения нет.
– Что же у тебя есть?
– Миросозерцание.
– Разве это не одно и то же?
– Нет. Разница примерно такая же, как между штатным сотрудником и внештатным.
– По-моему, ты чересчур умничаешь.
– Стараюсь.
– И все-таки, как насчет идеалов? Ты же служишь на политической радиостанции. Идеалы бы тебе не помешали.
– Это необходимо?
– Для штатных работников – необходимо. Для внештатных – желательно.
– Ну, хорошо, – говорю, – тогда слушай. Я думаю, через пятьдесят лет мир будет единым. Хорошим или плохим – это уже другой вопрос. Но мир будет единым. С общим хозяйством. Без всяких политических границ. Все империи рухнут, образовав единую экономическую систему…
– Знаешь что, – сказал редактор, – лучше уж держи такие идеалы при себе. Какие-то они чересчур прогрессивные.
Год назад Тарасович заговорил со мной о штатной работе:
– Ты знаешь, что Клейнер в больнице? Состояние критическое.
(Клейнер был одним из штатных сотрудников.) Я спросил:
– Думаешь, надежда есть?
– Сто шансов против одного. А значит, освобождается вакансия.
– Я спрашиваю – надежда есть, что он будет жить?
– А-а… Это вряд ли. Жаль, хороший человек был. И не в пример тебе – убежденный борец с коммунизмом.
Пришлось мне объяснить редактору:
– Понимаешь, штатная работа не для меня. Чиновником я становиться не желаю. Дисциплине подчиняться не способен. Подработать – это с удовольствием. Но главное мое занятие – литература.
– Сочувствую, – заметил Тарасович искренне, без всякого желания обидеть.
Тарасовича два раза отвлекали. Затем он бегал в студию. Затем беседовал по телефону женским голосом: «Кого вам надо?.. Нету Тарасовича. Сама его весь день разыскиваю…» Затем чинил компьютер с помощью ножа для разрезания бумаги. И лишь потом он сформулировал мое задание:
– Едешь в Калифорнию. Участвуешь в симпозиуме «Новая Россия». Записываешь на пленку все самое интересное. Берешь интервью у самых знаменитых диссидентов. Дополняешь все это собственными размышлениями, которые можно почерпнуть у Шра-гина, Турчина или Буковского. И в результате готовишь четыре передачи, каждая минут на двадцать.
– Ясно.
– Вот программа. Действуют три секции: общественнополитическая, культурная и религиозная. Намечено около двадцати заседаний. Тематика самая невероятная. От Брестского мира до Ялтинской конференции. От протопопа Аввакума до какого-нибудь идиотского Фета. Короче, Россия и ее будущее.
– Какое же это будущее – Фет, Аввакум?..
– Меня не спрашивай. Есть программа. Пожалуйста – «Эхо Ялтинской конференции. Доклад Шендеровича». Читаю дальше: «Фет – провозвестник еврокоммунизма. Сообщение Фокина». Между прочим, тут есть и о будущем. Вот, например. «Россия и завоевание космических пространств». «Экуменические центры будущей России». И так далее.
– Сориентируюсь на месте.
– Мероприятие завершится символическими выборами.
– Кого же будут выбирать?
– Я думаю, президента.
– Какого президента?
– Президента в изгнании.
– Президента – чего?
– Я думаю – будущей России. Президента и всех его однодельцев – митрополитов, старост, разных там генералиссимусов… Да что ты ко мне пристал?! Намечено серьезное общественное мероприятие. Мы должны его отобразить. Какие могут быть вопросы?! Действуй! Ты же профессионал!..
Я давно заметил: когда от человека требуют идиотизма, его всегда называют профессионалом.
В Лос-Анджелес я прилетел рано утром. Минут десять простоял около багажного конвейера. На стоянке такси меня порадовало обилие ковбойских шляп.
Сел в машину. Долго ехал по шоссе, все любовался кипарисами. Таксист был одет в жокейскую шапочку с надписью «Янкис», клетчатую рубашку и джинсы. В зубах у него дымилась сигара. Наконец я спросил:
– Далеко еще?
(Такую фразу я способен выговорить без акцента.)
Таксист поглядел на меня в зеркало и спрашивает:
– Земляк, ты в Устьвымлаге попкой не служил? Году в шестидесятом?
– Служил. Не попкой, а контролером штрафного изолятора.
– Второй лагпункт, двенадцать километров от Иоссера?
– Допустим.
– Потрясающе! А я там свой червонец оттянул. Какая встреча, гражданин начальник!
Таксист, как выяснилось, отбыл срок за развращение несовершеннолетней. Потом женился на еврейке, эмигрировал. Купил медальон на такси.
– Жизнью своей, – говорит, – я в общем-то доволен. Работаю, женат, имею дочь. Я зачем-то спросил:
– Несовершеннолетнюю?
– Мишелочка в четвертом классе… У меня такси, жена – бухгалтер. Зарабатываем больше тысячи в неделю.Через день по ресторанам ходим. Что хотим заказываем: сациви, бастурму, шашлык на ребрышках…
– Не похоже, – говорю, – вы тощий.
Таксист снова поглядел на меня:
– Так ведь я кушаю. Но и меня кушают… Я подумал: вот тебе и Дальний Запад! Всюду наши люди.
