розовую шаль. Она стояла ко мне спиной, нервно топтала снег и курила.
Я кинул взгляд на сиденье. На спинке висит Ко-лина куртка — поношенная, с лоснящимися рукавами «аляска». Сойдет! А если вывернуть наизнанку, то вообще станет примером непостижимой западной моды. Что еще пригодится? Вымпелы городов! Роскошная коллекция! Есть и Лейпциг, есть и Франкфурт… Извини, Коля! Если выкарабкаюсь, в долгу не останусь… Я замотал вымпелы в куртку, сунул ее под мышку и незаметно вышел из автобуса. Хорошо, что стекла по-прежнему запорошены снегом. Никто не видел, как я вывернул «аляску» наизнанку, напялил ее на себя и навесил на шею вымпелы. Идиот идиотом! Теперь как можно быстрее уйти отсюда! Прочь! Но бегом нельзя, сразу привлеку к себе внимание… Снег скрипит, хрустит под ногами. Я уже почти дошел до лавинного конуса. Немцы все еще штурмуют его. Тяжелее всего двум спасателям с носилками. На меня оглядываются. Я оступаюсь и падаю в снег. Парень в оранжевом жилете, почти мальчишка, большими прыжками спускается ко мне. Вот он рядом. Какие участливые глаза! Как он тяжело дышит! Я делаю вид, что едва ворочаю языком и выдаю нечто, отдаленно похожее на немецкую речь:
— Гутен таг, дер ханд нах ахтунг, ди шлахт аусвайс, бир гессен нихт шиссен…У меня получается здорово. Спасатель верит, что я забытый всеми немецкий турист.
— Ни хрена не понимаю, что ты там лопочешь, — бормочет он, хватая меня под руку и помогая подняться на ноги. — Давай, передвигай костылями!
— Йа, йа, гут, гут, — тяжким голосом говорю я.
— Ага, тебе гут, а мне до ночи с тобой трахаться, — тихо ворчит парень, но при этом с состраданием и любовью смотрит на меня.
Вот это по-нашему, по-русски — всегда поможем, но матом обложим… Мы стали подниматься на снежную гору, догоняя группу. Я обернулся. Никто на нас не смотрел, никто за нами не гнался. Спасибо тебе, мой ангел-хранитель, за твое долготерпение!
21
Я обогнал группу и первым взобрался на гребень снежной горы. Там остановился, крепко пожал руку спасателю и направился вниз, к шоссе. Вымпелы — долой! «Аляску» — — долой! Я скинул ее с себя и втоптал в снег… Какая легкость в теле и душе! Какое облачное чувство свободы! Завтра утром, когда расчистят шоссе, я поеду через Эден в Мижарги. Оттуда пойду пешком в сторону ледника. И до встречи с Ириной останется совсем немного…
Но о чем я думаю? Эден, Мижарги… Я машинально хлопнул ладонью по пустому чехлу от мобильника. Какая скверная штука! Телефон-то остался у милиции. А они обязательно просмотрят список телефонных номеров. И, самое главное, прочитают последнее сообщение, которое я не успел стереть. Там все расписано, куда и каким маршрутом я пойду. Надо быть ослом, чтобы не выставить на пути к леднику милицейский наряд. Значит, надо искать другой путь к леднику. Надо пойти в обход…
Я начал замерзать. Не мудрено — рубашка-то с короткими рукавами, да и слаксы не предназначены для прогулок в заснеженных горах. Сделал глубокий вздох и побежал. Восемь километров до Ади-ша — какая, право, чепуха.
Я преодолевал подъемы, спуски, повороты, на бегу хватал пригоршни снега с обочины и прижимал его к разгоряченному лбу, взмахом руки отвечал на приветствие водителей авто, которые Протяжно сигналили и что-то кричали мне, должно быть, принимая меня за спортсмена-экстремала. Наконец, когда я согрелся настолько, что от меня уже начал валить пар, я увидел впереди огоньки поселка и застывшие над верхушками сосен и крышами домов тросы канатной дороги, и пустые кресла со страховочными цепочками, и уловил запах жилья, овечьего помета и печного дыма.
Рубашка промокла насквозь и не только не согревала меня, но даже доставляла мне больше страданий, чем если бы я был вообще голым по пояс… От дороги вправо поднимались ступени. Из-за стволов сосен доносилась музыка. Бар или ночной клуб… У меня дрожал подбородок, а влажную прядь волос уже прихватило морозом. Я шел на звуки музыки, как голодный пес на запах колбасного магазина.
Я стащил с себя рубашку и развесил ее на ветке сосны. Вперед, туда, где тепло! Потом я буду думать, как бы раздобыть денег и где переночевать. А сейчас надо только согреться. Я распахнул дверь. В тамбуре стояли два привратника в пятнистых ком-безах. Интересно, зачем охранникам ночного клуба маскировочный камуфляж? Они что, под столами засады устраивают? Преградили мне дорогу. По тупым лицам скользят отблески красной лампы.
— Привет! — сказал я, отталкивая руку охранника, как турникет. — Мой номер еще не объявили?
Пока они переваривали этот вопрос и тужились над ответом, я смешался с толпой танцующих. Вокруг лица — красивые и не очень, смуглые и обгорелые до цвета спелой малины; уши с серьгами и без; губы накрашенные и обветренные; носы, носики и шнобели, шелушащиеся, напудренные; и улыбки — ослепительные, ироничные, удивленные: парень по пояс голый! Я оказался в кругу восторженных девушек. Они кричали, пищали и в такт музыке топали. Грохот стоял такой, что на моей голове шевелились волосы. Я тоже начал танцевать — нечто дикарское, шаманское, жуткое, извиваясь, как пламя, приседая и вытягиваясь к черному потолку, по которому в бешеном круговороте вращались звезды. Круг расширялся, вовлекая в себя все больше и больше девушек. Я сделал сальто назад, потом сел в шпагат, но толпе этого было мало, меня подзадоривали все дружней, аплодируя и вопя. Парни, стоящие позади своих девчонок, смотрели на меня недружелюбно, я запросто притянул к себе внимание их подруг, которых они, должно быть, обрабатывали уже не один час… Я кружился как белка в колесе. Встал на руки, прошелся по кругу, словно циркач, под аплодисменты, сделал еще одно сальто, прыгнул вверх. Моему примеру последовал долговязый парень с оранжевыми волосами, он стащил с себя пуловер, обнажив покрытую веснушками грудь, но украденное у меня ноу-хау в его исполнении осталось невостребованным. Девчонки заводились все сильнее, и круг, который они отвоевали для меня, занимал уже едва ли не четверть зала. Я начал выдыхаться и на остатках сил сел в шпагат, уперся ладонями в пол, локти — в живот и медленно оторвал ноги от пола. Свист, аплодисменты! Я прыжком вернулся в нормальное положение, поклонился публике и пошел по кругу с протянутой рукой. Посыпалась мелочь, кто-то сунул мне бутылку пива, кто-то угостил шоколадкой, потом легла пятидесятирублевая бумажка (ого! Это уже что-то), потом… Шутка, что ли? Сто баксов!
Я поднял глаза, чтобы лицезреть столь щедрое создание и остолбенел. Она… То есть, конечно, она, но не помню, кто она есть, где и когда мы встречались. Очень знакомое, до боли знакомое лицо! Где же, где же?? Актриса? Продавщица? Стоматолог? Стоит передо мной, улыбается краешком губ. Платье до колен, плотно облегающее фигуру. Покрыто блестками, словно чешуйками. Личико хитрое, чуть вытянутое вперед, что отдаленно напоминает милую собачью мордочку…
Я врезал себя по лбу свободной рукой, и мысли тотчас пришли в порядок. Ага! Девушка в красной юбке! Та самая! Конечно, конечно. И она меня узнала.
— Ты? — задал я идиотский вопрос.
Круг смыкался. Начался новый танец, и пары затоптали мою арену. Какой-то парень сильно толкнул меня плечом, взял щедрую поклонницу моего таланта за руку и потянул к себе.
— Потанцуем?
— Я не танцую! — ответила она.
Мы всем мешали. Я соображал намного медленнее, чем мне бы хотелось. Откуда она здесь? Я взял ее под локоть и стал вместе с ней протискиваться сквозь танцующую толпу к столикам, где было немного свободного места. Парень, которого моя знакомая только что отшила, оказался перед моими глазами, словно осенний лист, налипший на ветровое стекло машины. У него было такое лицо, словно ему сильно наступили на ногу, но он сдержался и не закричал.
— Эй, чувак, — сказал он мне и сложил на груди руки, чтобы испугать меня своими бицепсами. — Это моя девушка. Внял?
В этом принципиальном вопросе следовало разобраться, и я спросил:
