сами. Скоро вы увидите корни… Ты, Осот, увидишь. Ты, Аррф — нет.
— Горчица…
— Помолчи, веснар! У Нэфа тоже не было небесных корней. Ни корней, ни души, ни совести. Я знала, что будет с ним после смерти… никто не может изменить его судьбу, только я. Только я. Дам ему корни. Пусть он будет человеком.
Аррф дернулся. Я схватил его за рукав. Горчица скользнула по нашим лицам зеленым безумным взглядом. В ладонях ее лежали желуди, большая пригоршня, она роняла их себе под ноги, один за другим.
— Правильно, веснар. Держи его. Потому что… Вы не знаете! Нэф будет человеком. Мертвым человеком. Потому что я всю жизнь любила нелюдь… думаете, сдуру родила, нечаянно? Дураки, подходящее зелье теперь любая баба умеет варить. А я родила Нэфу сына. Потому что так хотела. А эти безмозглые подстилки… ожерелье на шею! Я видела, она собирала в лесу мать-нематку. Нерожалую траву... Нелюдь. Мясо.
Глаза ее вдруг загорелись ненавистью. Аррф отшатнулся. Я попятился.
— Я скажу вам обоим, — глухо, с угрозой заговорила Горчица. — Слушайте правду. Смотрите, это я, я, я убила экипаж «Овффа»! Я та самая женщина! Та девчонка… И я скажу теперь, слушайте, повторять не буду: они-то просто заигрались. Щенки в поисках любви… Заигрались. В чужой стране… Кто-то хотел бабу покрепче. Кого-то веселил мой страх. Но все они искали любви, да, как они ее понимали… Я убила их, да. Всех, всех. И они стали чудовищами в человеческой памяти. Они, а не я. Это я — первый веснар-убийца! Смотрите и знайте! Они мне снятся. Они — и Нэф.
Она замолчала, глядя мимо нас, высматривая что-то, видимое ей одной. Я быстро посмотрел на Аррфа — он стоял, покачиваясь, сжав руку в кулак, готовый вскинуть кольцо.
— Я все вижу, — сказала Горчица другим, трезвым и насмешливым голосом. — Я все вижу, Аррф, только попробуй. Я накрою тебя, ты состаришься и умрешь, и никто не подарит тебе корней после смерти. Нэф… в поисках любви, — она сухо хохотнула. — Заигрался. Щенок… У меня нет корней, Осот, нет, все сгнили. О сыне позаботится Роза, он ей не чужой. А вы делайте, что должно. Продолжайте ненавидеть друг друга. Презирайте. Убивайте. Не считайте друг друга людьми. Учите своих детей: пусть тоже ненавидят и презирают. Да будет между вами омерзение навеки, пусть каждый предъявляет другому счет, который никогда не будет оплачен. Никогда!
Она засмеялась. Мы с Аррфом стояли, утратив дар речи. Я чувствовал, как вздрагивает плечо мага, замершее в пальце от моего плеча.
Горчица резко оборвала смех. Уставилась на нас с подозрением, будто услыхав неожиданный вопрос.
— А-а.. Хотите знать, что сказал мне Нэф и что я ему ответила? Хотите узнать, почему я к нему вернулась тогда, в лесу? Хотите знать, почему я его убила?
Она замолчала, переводя взгляд с меня на Аррфа и обратно. Резко и непривычно пропела птица на крыше каменного дома — «мерф». Птица… я вдруг понял, что Горчица говорит по-йолльски.
— Не узнаете, — сказала она шепотом. — Никогда. Он достался мне. Я хотела дать ему корни… от земли до неба. Нэф! Любовь моя.
Могила под ней зашевелилась.
На один долгий момент я поверил, что это Нэф, умерший от дряхлости старик, поднимается навстречу обезумевшей женщине.
Но это были корни.
Никогда прежде я не видел — и уже не увижу — такого бешеного, скоротечного, обвального веснарства. Дубы не выросли — выстрелили из могилы. Потянулись трещины во все стороны. Загрохотал, обваливаясь, каменный забор, покосился стол, врытый в землю. Листья, не успевшие как следует пожелтеть, кинулись нам в лицо. Я схватил мага за рукав и потащил прочь, не осознавая, что делаю.
Там, под землей, мертвеца обвили и сплющили корни. Проросли сквозь него. Выбросили то, что было Нэфом, в небо, под солнце — каплей воды, древесного сока, листком, блестящим желудем.
Там, над могилой, стволы сошлись вплотную, не оставив по Горчице ни следа, ни памяти. Дом затрещал, но выстоял. Страшными трещинами пошла стена. Где-то лопнуло перекрытие.
Все это длилось несколько минут. Всего лишь. Плодородная почва Цветущей, удобренная телом чужеземного пришельца, выдержала и это. Когда я поднялся с земли, моим глазам открылся памятник, который никогда больше не встанет ни на чьей могиле.
Покореженное сплетение дубовых стволов. Сплошная глыба дерева, темная и мрачная, увенчанная лесом светло-зеленых листьев. Крона, уходящая в небо.
Два дня спустя, на закате, бабушка открыла глаза. Обвела комнату осмысленным взглядом. Остановилась на моем лице.
— Спасибо, Осот.
И тень улыбки — слабая, но совершенно явственная.
На улице стояли бок о бок верховые нелюди. Аррф держал поводья, разглядывая солнечные часы.
Я подошел поближе. Лошадь, чьим офорлом я был так недолго, вдруг узнала меня. Потянулась. Сам не сознавая, что делаю, я поднял руку, и в ладонь мою ткнулась влажная морда.
— Я еду с тобой, — сказал Аррф скучным голосом. — Мой долг исполнен. Расследование завершено. А находиться здесь дольше нет никакого желания… Верхом мы успеем к вечернему поезду.
— Я никуда не еду, Аррф.
Он смотрел на меня минуты две. Все ждал, что я заговорю снова, но я молчал.
— То есть как?
— Я остаюсь Это мой дом. Дом Осотов. Больше я его не оставлю.
Аррф сглотнул.
— Сюда пришлют нового наместника…
— Пусть присылают.
— Тебя убьют.
— Не думаю.
— Осот, не валяй дурака! Уходи отсюда. Исчезни. Пожалуйста!
— Нет.
Аррф провел рукой по взлохмаченным темным волосам. Нервно потер щеку. Накануне он принял решение, которое далось ему нелегко; теперь все шло кувырком, маг никак не мог собраться с мыслями.
— Но… ты же веснар! И все об этом знают!
Его рука нервно сжимала повод. Мгновения бежали. Аррф опаздывал на станцию.
— Ты веснар, — повторил он беспомощно.
— Это Цветущая, — я улыбнулся. — Земля веснаров.
Далеко над холмами показались паруса вечернего поезда, идущего в Дальние Углы.
