— ...А кто здесь будет жить, через сорок лет?!
Леша молчал. Анюта сбавила тон:
— Почему-то на вождение, например, мотоцикла надо получать разрешение, а полная власть над маленьким человеком дается даром, и дается кому попало — сумасшедшим, преступникам, алкоголичкам... Да хоть и самые благополучные родители... Половина из них эгоисты и дураки. Я вот вчера видела, как одна дикая мамаша воспитывала сына, ему на вид годика три... Как она на него орала! Как на собаку! И шлепала за то, что он оступился и свалился в лужу... И пусть у нее будет один только этот несчастный ребенок. Ей больше нельзя, — Анюта перевела дыхание.
Леша молчал.
— А есть такие, которые вообще не хотят детей, — снова начала Анюта. — И не надо! Бога ради! Пусть занимаются работой, и карьерой, и личной жизнью, и всем будет спокойнее и счастливее. Без раздражения, без упреков, без детских слез... А наши дети — счастливые. Здоровые. Половина девочек, поступивших в этом году на демографию — дочки наших же выпускниц... Собственно, через лет двадцать девяносто процентов молодежи будут — наши дети. Вот так.
Леша молчал. В полутьме декабрьского вечера Анюта не видела его лица.
— А подкидыши... Это вообще отдельная история. Обычно их берут в семью маленькими. Они ослабленные. Часто больные. Часто с пониженным интеллектом. Но и они — наши дети. Их любят, они тоже счастливы. А иногда приходится их брать уже подросших, «вживлять» в семью... К тому времени трое- четверо собственных детей должны быть старше подкидыша. Тогда они его воспитывают... Ты не представляешь себе, какая это работа. И какая колоссальная от этой работы отдача. Ты пойми... Это не питомник! Это не инкубатор! Это будущее... не только их, но и наше... Детей будущего должны воспитывать профессиональные педагоги... если мы хотим, чтобы у нас и у этих детей... у человечества... было человеческое будущее. И вместе с тем детей не должны воспитывать чужие люди... Все эти интернаты... Значит, детей будущего должны воспитывать их мамы. Профессионалы-педагоги. А чтобы человеческая популяция нормально восстанавливалась — у одной такой мамы должно быть как можно больше детей...
Леша молчал. Анюта не знала, что еще сказать ему.
— Ты не думай, — начала она устало, — мы же не взбесившиеся мужененавистники. Мы же не хотим, чтобы у детей не было отцов...
— Ваши женихи проходят медосмотр ? — тихо спросил Леша.
Анюта махнула рукой:
— Фигня... Всего лишь тест, отсекающий алкашей, наркоманов, сумасшедших... Это же естественно.
Леша молчал. Анюта говорила и говорила, но аргументы, такие естественные и правильные, почему-то теряли силу именно сейчас, когда Анюте так важно было оказаться убедительной.
— ...Ты не согласен?
— Нет, — сказал Леша.
И внутри у Анюты будто лопнул воздушный шарик.
— Нет, — повторил Леша. — За ребенка отвечают двое. С самого начала.
Теперь молчала Анюта.
— Не говори, что ты этого не понимаешь, — сказал Леша.
Анюта молчала.
— Не говори, что, когда ты поступала, тебе плевать было на моду. На престижность этой вашей демографии. Ее сделали престижной, в нее вложили деньги, ее разрекламировали, как товар. Это был грандиозный проект, не спорю. Наверное, он удался и уже приносит дивиденды...
— Дети, — тихо сказал Анюта. — Я тебе о детях, ты мне о дивидендах.
— А детей нельзя ставить на конвейер. Дети — не промышленный товар.
— Пусть лучше вырастают неврастениками? Несчастными затравленными уродцами? Или пусть вообще лучше не рождаются?
— Пусть лучше не рождаются, чем рождаться на конвейере, — твердо сказал Леша.
...В первый раз — сильно и уверенно — толкнулся в животе не рожденный мальчик с миндалевидными, как у уссурийского тигренка, глазами.
— Ма? — спросил Димка.
— Что-то в глаз попало, — быстро сказала Анюта, растирая лицо кулаками.
Димка, чуть косолапя, подошел к Анюте и ухватился пухлой пятерней за ее колено; прямо перед Анютиным лицом оказались деловитая круглощекая физиономия:
— Сто?
Анюта молча ткнулась носом в шелковую, пропахшую летом макушку.
— Сто попало? — Димка высвободился, чтобы требовательно заглянуть ей в глаза. — Дай посмотлю.
— Слезы текут, — сказала Анюта.
Димка нахмурился:
— Плацес?
— Нет, — Анюта обняла его. — Скажи, Димочка... Ведь я права? Ведь у нас еще все будет, и папа будет, и много братьев и сестричек, и свой дом... И все вместе пойдем в школу... И будем счастливы, да, Димочка?
— Конесно, — сказал он, немного подумав. — Конесно... А папа — это кто?
За окном шел снег.
В апреле родился мальчик.
