избирался депутатом от Ленинграда.
– Николая Вениаминовича сегодня не будет? Передайте, что звонил Рубашкин… Да, тот самый, а вы уже читали? Скажите, что я очень благодарю за то, что он помог связаться со Щекочихиным. Нет, завтра не смогу, я сейчас уезжаю…
Рубашкин уснул, едва поезд тронулся. Поначалу сон был вялым и муторным, но потом почудились обрывки детских воспоминаний, ярких и многоцветных. Он удивлялся потому, что забыл их красоту, но они радовали и успокаивали. Тогда ему казалось, что у будущей, взрослой жизни есть что-то особенное, какая- то тайна, которую он разгадает, как только вырастет.
Было грустно, будто наворачивались слезы, и хотелось плакать оттого, что он потерял и потерял навсегда.
На остановке в Бологое Петр проснулся с чувством голода и головной болью. От неудобного кресла ломило тело, и остаток пути Петр смотрел в черное окно, мечтая добраться до дома, принять горячую ванну и улечься в теплую, чистую постель.
2.15. 'Литературная газета' выступила… Что дальше?
Юрий Щекочихин:
ДЕЛО ОБРАЗЦА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМОГО
На Съезде народных депутатов СССР, на сессиях Верховного Совета впервые за десятки лет открыто и остро говорилось о роли КГБ в жизни страны, о необходимости постоянного контроля за его деятельностью. Был образован постоянный депутатский Комитет по вопросам обороны и государственной безопасности, вниманию которого мы и предлагаем проведенное газетой расследование. Возможно описанное - это единичный случай, но он, как нельзя лучше убеждает, что общество должно иметь гарантии от незаконного вмешательства КГБ в вопросы, не относящиеся к сфере национальной безопасности.
Ведь бывает же так: вдруг налетит ощущение предстоящей беды. Оно настолько сильное, что целиком поглощает человека, прижимает его к земле, и невозможно сообразить, что и с кем может случиться: с родными? с друзьями? с самим собой?
Ленинградец Константин Брусницын, находящийся сейчас в следственном изоляторе 'Кресты', хорошо помнит, что в тот день, сразу после встречи Нового Года ему было как-то не по себе.
Накануне позвонил дальний знакомый, спросил, можно ли зайти, посоветоваться по поводу каких-то рисунков. Он пришел вечером, но рисунков не принес, и говорил какую-ту чушь. Потом попросил воды - обязательно сырой, из-под крана - и на пару минут остался один в заваленной книгами комнате.
Знакомый ушел, а на следующий день в квартиру позвонили.
'Телеграмма', - услышал Брусницын женский голос, но, открыв дверь, увидел милиционеров и несколько человек в штатском. Майор и капитан милиции с двумя в штатском назвались сотрудниками уголовного розыска, пожилая женщина оказалась понятой, а остальные никак не представились. Потом предъявили подписанное прокурором постановление, но обыск долго не начинали - не было второго понятого. Наконец вошел еще один человек, которого сперва приняли за опоздавшего. Но ошибка вскоре выяснилась - это был приятель Брусницына, член Ленинградского народного фронта, журналист Петр Рубашкин. Его не выпускали до конца обыска, и благодаря этому нам стали известны подробности этой истории.
Обыскивать начали прямо с книжных полок. Через несколько минут на четвертой снизу нашли коробку из-под папирос, а в ней пакетик с сероватым порошком - позже оказалось, что это сильнодействующий наркотик иностранного производства. Согласитесь, странно, что незваные гости буквально с порога кинулись искать наркотики не в домашней аптечке, не в укромных уголках, а на книжной полке среди книг Замятина, Ахматовой и Бродского, изданных за границей. Будто знали, где и что лежит!
Когда зазвонил телефон, один из непредставившихся грубо оттолкнул Брусницына. На требование предъявить документы показал новенькое удостоверение - 'майор милиции Быстров'.
– Будете мешать - наденем наручники, - объяснил 'майор'. - Считайте, вы уже осужденный. Ваша жена арестована и дает признательные показания, теперь - ваша очередь!
Потом один из обыскивающих сказал 'Ага' и предъявил понятым книгу Замятина 'Мы', сборники Цветаевой, Ахматовой, Иосифа Бродского, 'Архипелаг ГУЛАГ' и другую, как он выразился, 'антисоветскую писанину, изданную на Западе за счет иностранных разведок'.
Брусницына увезли и через два дня предъявили ему обвинение по нескольким статьям УК РСФСР, включая пресловутую 190-ю ('антисоветскую') и 224-ю ч. 3 (незаконное хранение наркотиков без целей сбыта).
Никто из тех, кто знал Брусницына, ни на секунду не поверил, а обвинение в 'хранении литературы, порочащей Советскую власть' восприняли как откровенную провокацию против процессов гласности и перестройки, идущих в нашем обществе. Ленинградская интеллигенция стала протестовать. Поднялся шум и на Западе. Знаменитые ленинградцы, которых в свое время вынудили покинуть Родину начали кампанию в печати и по радио. Респектабельные 'Монд', 'Цайт', 'Нью-Йорк ревью' уже успели опубликовать сообщения об очередном 'ленинградском' деле.
Дело в том, что Константин Брусницын хорошо известен, как историк, критик и переводчик. Он более 20 лет занимается литературной работой, является членом Союза писателей СССР. С началом перестройки Брусницын стал публиковать в журналах и газетах и политическую публицистику, вошел в руководство ряда демократических общественных организаций, в частности - Ленинградского народного фронта. Трудно, невозможно поверить, что такой человек может быть тайным наркоманом!
Разумеется, ответить на этот вопрос могла бы простейшая судебно-медицинская экспертиза. Но следователь ее упорно не назначает, хотя Брусницын и его адвокат уже успели подать несколько ходатайств. И мы понимаем, почему. Ведь результаты экспертизы и камня на камне не оставят от выдвинутых против Брусницына и его жены обвинений.
Впрочем, для установления истины в деле Брусницына можно обойтись и без экспертиз. Достаточно признать, что при проведении обыска в протокол не были внесены все присутствовавшие при этом лица, в том числе упомянутый выше журналист П. Рубашкин. По его словам (соответствующие письменные объяснения вместе с жалобой адвоката С. Бородина, взявшего на себя защиту Брусницыных, мы направляем в Генеральную прокуратуру СССР - прим. ред.) протокол подписан только понятыми, а также сотрудниками милиции Ивановым и Арцыбулиным.
Других подписей под протоколом нет, в то время как в обыске участвовали как минимум пять сотрудников. Не дали подписать протокол и П.Рубашкину. Таким образом, при совершении обыска и выемке вещественных доказательств нарушены требования ст. 141 УПК РСФСР, нарушены столь грубо, что делает добытые следствием результаты юридически ничтожными, а задержание и арест Константина Брусницына абсолютно незаконными!
Тем временем в Ленинграде, откуда ни возьмись, стали распространяться слухи о том, что руководители ЛНФ замешаны в контрабанде антисоветской литературы, наркотиков и оружия, а деятельность их официально зарегистрированной общественной организации финансирует международная наркомафия.
Откуда же слухи? Из Обкома, вестимо! Из его идеологического отдела, лекторы которого и запускают волны лжи и клеветы через так называемую систему партполитпросвещения.
Редакция располагает копией письма Комиссии ленинградского ОК КПСС по вопросам анализа, прогнозирования и взаимодействия с политическими организациями подписанное сотрудником Обкома Н.В. Волконицким, в котором предвзято излагается дело Брусницына, а сам он без всякого суда и, добавим, при незавершенном следствии, именуется наркоманом, идеологическим диверсантом и агентом иностранных разведок.
Содержащиеся в материалах ОК КПСС сведения 'о связи участников и руководителей
