обдумываемых намерений характер этого свечения способен резко изменяться.
Были проведены эксперименты и с растениями. В высокочастотную установку, где с одной стороны располагается объект излучения, а с другой – металлический электрод с фотопленкой в виде экрана, поместили лист одного из них. На экране отразился его светящийся контур. Затем опыт усложнили, обрезав верхнюю часть листа, но через некоторое время на экране вновь возник полный контур, соответствующий неповрежденному листу. Это явление назвали феноменом «Призрачного видения». (Здесь сразу всплывает из памяти печально известный и всем хирургам, и всем перенесшим операцию загадочный феномен так называемых фантомных болей, то есть болей, ощущаемых человеком в недавно ампутированных у него конечностях.)
Словом, в ходе длительных исследований было окончательно установлено, что все живые организмы, в том числе и растения, всегда создают вокруг себя сложную картину физических полей, регистрируемых в оптическом и радио-диапазонах, а также всякого рода излучений – инфракрасных, ультрафиолетовых, электрических, магнитных, акустических (а может быть и каких-то других, еще неизвестных нам)… Общим названием этого эффекта и стало понятие биополя. Коконом этого биополя окутан каждый из нас.
Кстати, эта история имела продолжение в лаборатории профессора Клива Бакстера. Почти через тридцать лет после открытий четы Кирлиан, в 1965 году, исследователь занимался усовершенствованием своего детища – одного из вариантов «детектора лжи», или полиграфа. В работе над ним Бакстеру как-то пришло в голову подсоединить датчики полиграфа к листку домашнего растения филодендрона. Вслед за этим ученый опустил один из листочков цветка в чашку с горячим кофе. Поначалу не было никакой ответной реакции. «А если испробовать огонь?» – подумал он, доставая зажигалку. И в тот же самый момент самописец прибора начал фиксировать некий бурный всплеск: кривая на ленте самописца резко устремилась вверх. Создавалось впечатление, что растение каким-то чудесным образом прочло мысли человека.
Разнообразные эксперименты следовали один за другим, в их числе был и такой. Автоматически действующий механизм в моменты, выбранные датчиком случайных чисел (чтобы полностью исключить всякую возможность их предугадания), опрокидывал чашку с живой креветкой в кипяток. Рядом с нею стоял все тот же филодендрон с наклеенными на листья датчиками. Самописец всякий раз при опрокидывании чашки фиксировал эмоциональный взрыв: цветок явно «сочувствовал» гибнущей креветке. Но Бакстер не успокоился и на этом. Им было смоделировано некое условное «преступление». В комнату, где находились два цветка, по очереди заходило шесть человек. Седьмым был сам экспериментатор. Войдя, он увидел, что один из филодендронов сломан. Кто это сделал? Бакстер попросил участников эксперимента снова по одному пройти через комнату. В тот момент, когда в помещение зашел человек, сломавший цветок, датчики зафиксировали уже знакомый эмоциональный всплеск: филодендрон опознал «убийцу» своего собрата!
Все эти опыты поначалу произвели взрыв энтузиазма в научном мире. Однако через какое-то время стало считаться чуть ли не дурным тоном упоминать о них, но шли годы, ученые страсти успокаивались, и наконец было установлено, что и растения, и все живые существа вообще все-таки обладают и своим индивидуальным биополем, и пока еще не вполне разгаданной до конца способностью к его восприятию.
В конечном счете, оказалось, что биоэнергетическое поле, формируемое живой плотью, способно мгновенно изменяться под влиянием самых незначительных переживаний. Так, например, «кирлиановские фотографии» фиксируют резкое отличие сияния, сопровождающего состояние покоя, от излучения тревоги, взрывное изменение окружающей человека ауры, когда к нему случайно прикасается существо иного пола, игру энергетических выплесков, когда человеку приходится решать какую-то сложную интеллектуальную задачу, и так далее, и так далее… Интенсивность, цвет, общая конфигурация, структура отдельных «протуберанцев» этого поля меняются ежесекундно в зависимости от ежесекундной же смены настроений, получаемой информации, работающей мысли. Но, конечно же, есть и нечто постоянное, – что, собственно, и характеризует индивидуальность каждого из нас, формирует своеобразный «паспорт» любого индивида.
Вот только, увы, человек способен увидеть все это лишь с помощью специальных физических приборов, обладающих к тому же и высоким разрешением. Но ведь человек – еще не вся живая природа, и, как кажется, многим другим ее представителям вполне доступен тот слой физической реальности, о котором говорят показания приборов; все биологические виды устроены по-разному, и в чем-то органы чувств одних организмов на целые порядки, как сказал бы математик, превосходят воспринимающую способность других. И здесь вполне закономерен вопрос: если что-то подобное способно различать простое растение, то почему это не может видеть более развитое и сложно устроенное существо?
Таким образом, напрашивается мысль о том, что, может быть, та особая чувствительность человека, то, что мы называем «звериным чутьем», что, например, помогло обложенному Глебом Жегловым Фоксу, вопреки всем маскировочным мерам, почуять засаду и уйти из переполненного оперативниками ресторана, связана с восприятием именно этого таинственного энергетического поля, окружающего каждого из нас.
Словом, есть основания предположить, что в тканях нашего тела существуют какие-то особые рецепторы, приемники, которые способны воспринимать и это излучение. Тот факт, что мы не видим его, мало о чем говорит. Во-первых, наш глаз – это еще далеко не идеальный физический прибор. Во-вторых, почему, собственно, мы обязаны верить утверждению о том, что у нас всего пять органов чувств? А каким из этих пяти (пожилые люди меня поймут) мы предвосхищаем изменение погоды? Какими из этих пяти человек распознает интриги, коварство, измену, любовь там, где все это скрывается самым тщательным (и, добавим, умелым) образом?
Наконец, в-третьих, мы обязаны считаться с тем, что в этом мире за все приходится платить. Обретение сознания – это огромный шаг в общей эволюции жизни. Но заметим: эволюционное развитие – это ведь не только одни сплошные обретения, но и почти всегда какие-то утраты. Взойдя на более высокую, нежели растительная, ступеньку, живая материя утеряла способность непосредственно перерабатывать солнечную энергию. Выйдя из океана на сушу, она оказалась не в состоянии извлекать кислород из воды, и теперь, погружаясь в воду, организм оказывается обреченным на удушье… Становясь разумным, живое тело теряет способность к восприятию огромных пластов информации, посылаемой нам всем внешним окружением. Ведь никакое сознание просто не в состоянии справиться с безбрежным морем поступающих отовсюду сигналов, и разумная деятельность – это в первую очередь деятельность, связанная с отсевом, отбраковкой ненужной информации, с тщательной ее сортировкой и фильтрацией. Люди, профессионально занятые наукой, знают это и согласятся со мной.
Разумеется, все эти утраты – далеко не абсолютны. Ведь и солнечная энергия как-то по-своему перерабатывается клетками нашего тела (вспомним о том же загаре), и кислород добывается многими из них в конечном счете совсем не из воздуха (ведь ткани нашего тела извлекают его из крови, а вовсе не из атмосферы). Поэтому что-то всегда остается. Конечно же, остается и способность к так называемому «экстрасенсорному» восприятию, то есть к восприятию многого такого, что, казалось бы, лежит за среднестатистическими пределами «разрешающей способности» наших рецептеров.
Словом, пять органов чувств, каждый из которых «работает» в довольно узком диапазоне значений, – это отнюдь не полный ассортимент всех воспринимающих устройств. Они составляют собой скорее лишь гипертрофированно развитые сегменты какого-то общего неделимого их массива, способного воспринимать и перерабатывать без исключения все, то есть любые из существующих в природе, внешние воздействия. Просто все то, что фиксируется именно этими сегментами, заглушает собой непрерывный поток возможно более слабых или менее контрастных сигналов, которые поставляются другими терминалами нашей психики.
Рационально, то есть строго логически и последовательно организованное мышление склонно отрицать существование всего того, что не поддается регистрации физическим прибором. Но вот парадокс: не существует вообще ни одного прибора, способного обнаружить такое начало, как любовь, но ведь она есть, и каким-то «шестым чувством» мы ощущаем ее не только в самих себе, но и в других. Очевидно, и здесь играют роль какие-то более тонкие приемники воздействий, нежели глаза и уши. Или (если угодно) действительный порог восприятия и наших глаз, и наших ушей, и всего остального расположен куда ниже,
