Культурная программа: концерт Чака Берри в огромном ангаре. Полный зал народа. Всем лидерам накануне подарили ковбойские костюмы. На концерт Билл Клинтон пришёл именно в таком наряде: в сапогах, ковбойской шляпе. Зал тепло приветствовал всех лидеров. Почти 70-летняя звезда рок-н-ролла вызывала у всех участников концерта самые искренние, тёплые, ностальгические эмоции. А я далёк от этой музыкальной культуры. В своё время пел русские песни, романсы, песни Фрадкина, Дунаевского, Пахмутовой. Простите, говорю, друзья, у нас в Москве глубокая ночь. Пойду спать. На этот вечер «восьмёрка» превратится в «семёрку».
Говорят, некоторые лидеры на концерте все-таки тоже задремали. От жары, конечно, не от музыки. А вот Билл был в восторге.
Вообще полная демократичность на саммите — наиболее ценная для меня черта. Я считаю, что будущее именно за такими встречами. Обращение на ты, дружеское расположение здесь — не формальность, а фундаментальная черта. Черта будущего века.
Обеденный перерыв. На ура проходят самые непритязательные шутки. Стол шерп в 5-6 метрах от нашего стола. Коль подходит к шерпам, у него своеобразный немецкий юмор, все уже догадываются, что он сейчас что-то скажет.
«Вы что, — разражается Гельмут грозной тирадой, — сюда обедать приехали? Это мы будем есть, а вы должны работать и работать!»
Общий хохот разряжает обстановку, но некоторые шерпы все же бледнеют.
На одном из последних саммитов «восьмёрки» я огляделся и вдруг понял: а я ведь здесь самый старший по возрасту и по политическому опыту!
Я помню всегда благородного, утончённого Франсуа Миттерана. Именно с ним мы начинали диалог России и Франции. До сих пор не могу забыть тот подчёркнуто торжественный приём, который он мне устроил во время визита в Париж в Елисейском дворце. Это было осознанное восстановление прерванной исторической традиции — великой дружбы двух наших народов. Миттерана по-человечески мне было жаль: столько лет отдавший служению своей Франции, он не успел пожить для себя, последние его годы были омрачены тяжёлой, мучительной болезнью.
И вот после него пришёл Жак Ширак. Совсем другой человек, другая личность — открытый, раскованный, заряженный эмоциями.
Многое было связано для меня и с Джоном Мейджором, премьер-министром Великобритании, замечательным дипломатом, который морально поддерживал меня и во время путча 91-го года, и во время событий 93-го. Вроде бы по-английски сухой, но внутри — тёплый, дружелюбный человек… Ему на смену пришёл Блэр, дитя 70-х, — живой, эмоциональный, очень непосредственный политик.
Легко ли мне будет ужиться здесь, внутри «восьмёрки», с этой новой генерацией политиков? Они ведь не просто моложе. Они мир видят по-другому. По-другому видят они и меня.
Особенно волновал этот вопрос в связи с уходом из «восьмёрки» моего друга, с которым мы много раз встречались, Гельмута Коля. Нам с Колем всегда было психологически легко понять друг друга — мы были похожи по реакциям, по манере общаться. Мы видели мир с одной поколенческой колокольни. Кроме того, нам хотелось скорее растопить лёд, накопившийся в послевоенную эпоху между СССР и ФРГ. Добавить теплоты в наши отношения. Нам казалось, что после падения Берлинской стены это чрезвычайно важно.
Шрёдер, политик новой либеральной волны, с социал-демократическими убеждениями, будет стремиться к новому стандарту в отношениях с Россией — более сухому, рациональному. Я это понимал с самого начала.
И тем не менее для меня в этом процессе узнавания новых европейских лидеров был не только трудный психологический барьер, но и позитивный смысл. Мне будет легче, чем кому-то другому, обеспечить преемственность отношения к России.
Тем более что в «восьмёрке» я и самый старый, и самый опытный. Так уж получилось.
В «восьмёрке» нет старших. Нет ранжира. Но старший по возрасту, по опыту, Гельмут Коль всегда был нашим неформальным лидером. В его отсутствие старшинство естественным путём перешло ко мне.
Когда-то очень давно он пошутил: «Не бойся, Борис, если проиграешь выборы, я тебя устрою работать в Германии, я знаю, что у тебя диплом строителя».
… И вот прошло время. Мы с Гельмутом построили все, что смогли, в своей жизни. И мне очень хочется, чтобы наша общая постройка — отношения наших стран — никогда не развалилась, стояла прочно, веками.
Надеюсь, что мой диплом действительно в этом помог.
РАБОТА С ДОКУМЕНТАМИ
Я вхожу в свой кабинет. Несколько шагов — и я за столом.
Этот стол я знаю как свои пять пальцев, как выученное ещё в школе стихотворение.
На столе лежат папки. Красные, белые, зеленые. Они лежат в определённом порядке, который установлен долгой практикой. Если сдвинуть их или поменять местами — во мне что-то произойдёт, я знаю это точно. Как минимум я испытаю безотчётное раздражение или тревогу.
Слева от стола — президентский пульт связи. С этого пульта я могу связаться с любым руководителем, да что там, с любым человеком в стране.
… Самые важные — красные папки. Это документы, которые нужно срочно прочесть.
Или подписать.
Тонкая стопка моих сегодняшних решений. Немедленных. Безотлагательных.
Она лежит по центру, чуть справа от меня. Прежде всего в ней — указы. Письма в официальные органы (например, в Думу или Совет Федерации). Вышел указ из папки — и состоялась отставка или назначение. Не вышел — решение не принято. Этих указов ждут порой несколько человек. Порой — вся страна. Так или иначе, содержимое этих красных папок уже завтра окажется в программе новостей. Возможно, национальных, а возможно, и мировых. Но моя работа — это не только отставки и назначения. Не только публичные выступления и визиты. В этой главе я хочу рассказать, из чего складывается незаметная, будничная сторона этой работы.
К содержанию красных папок я ещё вернусь. Но одно я знаю точно: то, что лежит в них сегодня, завтра становится итогом, вехой, главным событием. Если в папке оказалось невнятное, непродуманное решение, значит, что-то не так во всей системе. В механизме принятия решения. Что-то не так во мне.
Справа от красных — белые папки.
В них вся жизнь государства. Государства, как определённой, если хотите, машины, со своим режимом управления, со своим двигателем и ходовой частью.
По этим белым папкам можно понять, как работает эта машина. Не стучит ли двигатель. Не отваливаются ли колёса.
В них — документы различных ведомств, министерств, ждущие согласования. Это не мои решения, не мои приказы, не моя прямая ответственность. Но за каждой строкой — сложнейшие взаимосвязи государственного управления. Секретный доклад или просьба руководителя правительства, отчёты Министерства обороны или ФСБ, финансирование государственных программ — тут может быть многое, что остаётся за кадром политических новостей. Но именно из документов этих белых папок, порой тихо проходящих мимо общественного внимания, и состоит реальная жизнь огромного государства.
На каждом таком документе — моя виза, моё поручение.
Зеленые папки. Как правило, это законы. Законы, регулирующие жизнь граждан. Подпись президента под законом — и он становится нормой для всех. На долгие годы вперёд. Возможно, на десятилетия. Дать им жизнь или наложить вето?
И принимая решения по документам из зелёных папок, я призываю на помощь весь свой человеческий опыт, своё понимание нашего времени. Порой это бывает гораздо труднее, чем принять какое-то политическое или кадровое решение.
