выбрали лютеранство, как такую религию, которая казалась нам все же более портативной для детских плеч и для детских душ». Троцкий признавал, что дети с удовольствием посещали религиозные занятия, а дома повторяли молитвы. Хотя Троцкий объяснял свое терпимое отношение к переходу детей в лютеранство своим нежеланием открыто декларировать их атеизм, Недава считает, что это могло быть вызвано стремлением отца обрести привлекавший его стиль жизни: «Со своих школьных лет Троцкий восхищался немецкой опрятностью, чистотой, упорядоченностью – и сам тяготел к тем же качествам в работе и в быту… Крещение детей в лютеранство в каком-то смысле олицетворяло для него бегство из гетто в хорошо выметенный и освещенный немецкий квартал».
Сам Троцкий активно интегрировался в духовную жизнь Вены. Он посещал библиотеки и даже собирался сдавать экзамены за курс Венского университета. Откликаясь на все новые веяния в венском обществе, он увлекся входившим тогда в моду психоанализом. Этому способствовало личное знакомство с ведущими психоаналитиками Вены. По словам Дейчера, приятель Троцкого Адольф Иоффе, «молодой, способный интеллектуал караимского происхождения, страдавший от нервного заболевания», лечился у психоаналитика Альфреда Адлера, ученика Зигмунда Фрейда. Троцкий «встречался с Альфредом Адлером… заинтересовался психоанализом и пришел к выводу о том, что между Марксом и Фрейдом гораздо больше общего, чем марксисты готовы это признать». После революции Троцкий пытался пропагандировать фрейдизм в Советской стране.
Вероятно, быстрое принятие Троцким идей Фрейда объяснялось не только общим поветрием, но и его личными беседами с Адлером, у которого с Троцким оказалось немало общего. Как пишет американский психолог К. Уилсон, «Адлер был евреем, сыном торговца зерном. Его отец был человеком с сильным характером. Альфред был его любимцем… Он рос болезненным ребенком». Возможно, что психологические идеи Адлера, которые в чем-то отличались от теорий Фрейда, отвечали жизненному опыту Троцкого и помогали ему объяснить свои психологические проблемы.
Опираясь на положение Аристотеля о человеке как социальном животном, Адлер считал, что человек стал таковым, чтобы преодолеть чувство неполноценности в окружавшем его мире. Поэтому стремление утвердить свое «я» составляет один из основных мотивов в деятельности человека. Сближаясь с идеями Ф. Ницше, Адлер провозглашал волевое начало в характере человека в качестве наиболее мощной движущей силы. При этом Адлер считал, что даже иррациональные действия человека могут удовлетворить его потребность в ощущении своего превосходства над другими людьми. И явное, и тайное ощущение своего превосходства – это стимул к практической деятельности, утверждал Адлер.
Психоаналитические интерпретации человеческого характера на основе поиска болезненных, иррациональных или разрушительных мотивов, вероятно, соответствовали представлениям Троцкого о человеческой душе. Возможно, что в идеях Фрейда и Адлера о присутствии в психике людей властной силы темного подсознания, Троцкий находил ответ своим перепадам настроений, рожденных болезненным состоянием его нервной системы и тяжелыми приступами эпилепсии.
Не исключено, что идея Адлера о необходимости поддерживать в себе сознание своего превосходства над другими, даже путем иррационального самоутверждения, помогала Троцкому понять свое состояние во время своих выступлений, когда он почти утрачивал рациональный контроль за своей речью, подчиняясь лишь властному желанию вести возбужденную аудиторию за собой. Возможно, что эта теория позволяла ему объяснить многое в его собственной жизни: и его страстное желание «победить» марксистов в кружке Швиговского, и его интерес к масонству, тайной и могучей мировой власти, и его «превращение» в Троцкого, ставшего для него символом грубой торжествующей силы, и его попытки одержать верх над Лениным и Плехановым, и его стремление стать во главе революционной партии и революционной власти в России.
Модные психоаналитические теории, музеи и библиотеки Вены, великолепие Хофбурга и Шенбрунна, веселье аттракционов Пратера и тишина Венского леса должны были захватить внимание уставшего от странствий и неустроенности человека. Но Троцкому нельзя было расслабляться хотя бы потому, что он должен был содержать новую семью, которая быстро росла. Теперь его возможности для публикаций были значительно шире. Под тем же псевдонимом, который он использовал для «Восточно- Сибирского обозрения» – Антид Ото, – он писал для широко известной газеты либерального направления «Киевская мысль». Свои корреспонденции из Вены он направлял также в «Одесские новости», которые издавал его воспитатель М. Шпенцер. Он писал и для меньшевистской газеты «Луч».
В это же время украинская группа социал-демократов «Спилка» предложила Троцкому самому организовать издание газеты. Ее решили назвать «Правда». Главным сотрудником новой газеты стал А.А. Иоффе. Но Троцкий и не представлял, как тяжело самому вести периодическое печатное издание. За первый год работы издателем-редактором Троцкий сумел выпустить лишь пять номеров. Все его гонорары, полученные от разных газет, ушли на финансирование «Правды». За финансовой помощью пришлось обращаться к СДПГ. Выручал его и отец, не раз навещавший сына в Вене и неизменно оказывавший ему помощь деньгами.
Как и Парвус, Троцкий стал активно публиковаться в ведущих социал-демократических газетах Западной Европы – в органах германской социал-демократической партии «Форвертс» и «Нейе Цайт» и газете бельгийских социалистов «Ле Пепль».
Его связи с руководителями западноевропейской социал-демократии беспрестанно расширялись. Помимо уже упомянутых руководителей австрийской и германской социал-демократических партий, Троцкий был лично знаком с Филиппо Туратти, Эмилем Вандервельде, Жюлем Гедом, Джеймсом Макдональдом, Фрицем Платтеном и другими видными деятелями социалистических партий Италии, Франции, Бельгии, Великобритании, Швейцарии и ряда других стран. Как справедливо отмечал Д.Д. Волкогонов, «Троцкий являлся уже такой политической фигурой, которая была «вхожа» в круг этих личностей… Венский «постоялец» был своим человеком в этих кругах».
Чем больше погружался Троцкий в мир Западной Европы, тем больше он отдалялся от России, из которой он с такой радостью вырвался «обратно» в 1907 году. Он не скрывал своего отвращения не только к своей родине, но даже к любым попыткам обнаружить в России что-либо ценное и достойное внимания. Троцкий беспощадно осуждал любые патриотические высказывания виднейших руководителей российской интеллигенции прошлого. Мысли Герцена о том, что образованные русские люди – «самые свободные люди», а крестьянская община является залогом социальной справедливости, служили Троцкому поводом для утверждения того, что Герцен объявил «отсталость и варварство за величайшее историческое преимущество славянства над миром старой европейской культуры».
В своих статьях Троцкий неустанно доказывал, что российская интеллигенция была ориентирована на Запад даже в тех случаях, когда она утверждала обратное. Называя «славянофильство» «славянобесием», Троцкий утверждал, что идеи славянофилов – «это временные идейные ходули, на которых интеллигенция выбиралась из стоячего болота отечественного быта и… шла в Европу». С помощью логических натяжек и жонглирования понятиями Троцкий пытался доказать, что «народничество, т. е. славянофильство минус славянофильская политика и славянофильская религия, было не чем иным, как первым, негативным – свет вместо теней и тени вместо света! – отражением превосходства и могущества европейской культуры во встревоженном сознании мыслящего русского человека».
На этом же основании Троцкий утверждал, что «коллизии» Герцена «с Европой, его анафемы Европе были только порождением его благородной и нетерпеливой ревности к Европе». Он писал: «Герцен говорит, что недостаточно признать науку, надо воспитать себя «в науку». Сам Герцен был одним из вдохновеннейших наших воспитателей «в Европу»… Некоторые не по разуму зовут «назад к Герцену!»… Мы этого не повторим за ними. Вперед – от Герцена! А это значит: воспитание народа – «в Европу».
На попытки некоторых русских авторов сказать доброе слово о своей родине Троцкий обрушивался с необыкновенной яростью. Это можно видеть на примере той разгромной рецензии, которую Троцкий написал для «Киевской мысли» на книгу Иванова-Разумника. Противопоставляя России Западную Европу, он писал: «В цехах, гильдиях, муниципалитетах, университетах с их собраниями, избраниями, процессиями, празднествами, диспутами сложились драгоценные навыки к самоуправлению, и там выросла человеческая личность – конечно, буржуазная, но личность, а не морда, на которой любой будочник мог горох молотить… Какое жалкое дворянство наше! Где его замки? Где его турниры? Крестовые походы, оруженосцы, менестрели, пажи? Любовь рыцарская? Тысячу лет жили в низеньком бревенчатом здании, где щели мохом законопачены, – ко двору ли тут мечтать о стрельчатых арках и готических вышках?»
