ядерные испытания.
Хотя ни США, ни СССР не собирались перейти к военным действиям из-за Берлина, обе стороны не знали о намерениях друг друга и обстановка в мире продолжала накаляться. Президент Кеннеди направился в Нью-Йорк, чтобы обратиться к делегатам Генеральной Ассамблеи ООН. В советском руководстве опасались, что на сей раз Кеннеди сделает еще более жесткое заявление, чем 25 июля. Накануне выступления Кеннеди к его пресс-секретарю П. Сэлинджеру обратился редактор журнала «СССР» Большаков. Он просил принять его и председателя Госкомитета по радио и телевидению СССР М. Харламова. В обстановке секретности Сэлинджер принял их, и Харламов начал беседу со слов: «Гроза в Берлине закончилась». Поясняя свою мысль, Харламов передал Сэлинджеру устное послание Хрущева для Кеннеди. Сэлинджер вспоминал: «Послание носило срочный характер. Хрущев расценил увеличение наших вооруженных сил в Германии как непосредственную угрозу для мира. Теперь Хрущев был готов рассмотреть американские предложения, направленные на достижение соглашения по Берлину. Он был готов к встрече на высшем уровне в ближайшее время, но он оставлял Кеннеди свободу принять решение, учитывая 'очевидные политические трудности' президента… В послании выражалось пожелание, чтобы выступление президента в ООН не явилось бы еще одним воинственным ультиматумом, вроде того, что был сделан 25 июля».
Сэлинджер ознакомил с посланием Хрущева Кеннеди, а тот надиктовал ему ответ. Кеннеди был готов встретиться с Хрущевым, но ставил условием прекращение наступления Патет-Лао в Лаосе. Если мы будем соблюдать наши венские договоренности по Лаосу, говорил Кеннеди, то можно будет решить и германский вопрос. Кеннеди ничего не изменил в тексте своего выступления в ООН, так как оно, в отличие от выступления 25 июля, не было слишком жестким.
Через несколько дней Большаков передал Сэлинджеру личное письмо от Хрущева на 26 страницах для Кеннеди. Сэлинджер вспоминал, что в этом письме «Хрущев был готов отойти от своих неуступчивых позиций, занятых в Вене. Он не видел причин, почему бы переговоры не привели бы к достижению соглашения, как в Юго-Восточной Азии, так и в Германии. Он был готов, если к этому готов и Кеннеди, пересмотреть позиции, которые оставались замороженными в течение 15 лет холодной войны». Сэлинджер отмечал дружелюбный тон письма. «По сути, – писал Сэлинджер, – Хрущев сообщал: я и вы, господин президент, – руководители двух держав, которые идут к столкновению. Но так как мы – разумные люди, то мы понимаем, что война – немыслима. У нас нет другого выбора, как вместе подумать о том, как найти пути к миру».
Вскоре после того, как Сэлинджер передал это послание Хрущева Кеннеди, последний попросил передать Большакову, что он ответит Хрущеву через неделю. Сэлинджер писал: «Это привело к тому, что Большаков и я стали курьерами – роли, которые мы выполняли много раз в будущем». Секретное послание Хрущева Кеннеди, по словам Сэлинджера, положило начало личной переписке между двумя главами супердержав, которая продолжалась в течение двух лет вплоть до убийства Кеннеди.
Уже в ходе передачи первого послания Большаков сообщил, что Хрущев просил Кеннеди дать интервью редактору «Известий» Аджубею или редактору «Правды» Сатюкову. Сэлинджер подчеркивал, что посол СССР в США Меньшиков не был даже уведомлен о письме Хрущева. Очевидно, что Хрущев стал решать важнейшие международные вопросы в одиночку, используя Харламова, Аджубея, Сатюкова, Большакова как своих доверенных лиц.
В мире почти никто не знал о тайной переписке между Хрущевым и Кеннеди, и многим казалось, что планета идет к катастрофе. В Берлине конфронтация между воинскими подразделениями СССР и США подошла к опасной черте. Словно откликаясь на призывы «разрушить стену!», американцы придвигали к новой границе бульдозеры. Их сопровождали танки и джипы с американскими солдатами. Им навстречу из восточной части Берлина выдвигались советские танки.
В ночь с 26 на 27 октября у контрольно-пропускного пункта «Чарли» американские танки в сопровождении бульдозеров и джипов вышли на внутриберлинскую границу. Их встретила группа советских танков. Хрущев так описывал это противостояние: «Ночью стояли танки, американцы тоже стояли, потому что им уйти нельзя было, нашим танкам хвост показать. И я это разгадал и предложил: давайте выведем танки и уберем, и сейчас же американцы уйдут. И Малиновский доложил, как только танки ушли, через 30 минут ровно американцы развернулись и ушли».
Совершенно очевидно, что устрашающие военные демонстрации в центре Берлина могли быть в нужный момент остановлены Хрущевым и Кеннеди. Ответственность же за подобные шоу можно было списать на военных, якобы временно вышедших из-под контроля. Именно так поступал Хрущев, обвиняя американского генерала Клея, командовавшего войсками в Западном Берлине, в «провокациях». При этом каждая сторона получала свои политические выгоды от этих драматичных спектаклей. Американцы демонстрировали свою готовность пойти на вооруженный конфликт, чтобы облегчить бегство граждан ГДР на Запад. Советская сторона показывала, что она была готова с оружием в руках защитить суверенитет ГДР. На деле правительство США уже давно решило не прибегать к войне для сокрушения берлинской стены, а Хрущев временно отказался от планов выдавить западные державы из Западного Берлина.
Однако в это время подавляющее большинство общественного мнения считало, что мир находится на пороге мировой ядерной войны. Этому способствовали и советские испытания ядерного оружия на Новой Земле, равных которым не было ни до, ни после них. 17 октября 1961 года, выступая с отчетным докладом на XXII съезде, Хрущев заявил, что в заключение испытаний «мы в конце октября взорвем водородную бомбу мощностью в 50 миллионов тонн тротила. Мы говорим, что имеем бомбу в 100 миллионов тонн тротила. И это верно. Но взрывать такую бомбу мы не будем, потому что если взорвем ее даже в самых отдаленных местах, то и тогда можем окна у себя повыбить».
Напрасно державы Запада, а затем и руководители неприсоединившихся государств обращались к Хрущеву с просьбой отменить испытания 50-мегатонной бомбы. Напрасно правительства скандинавских стран указывали советскому правительству на то, что в
Одновременно Хрущев объявлял о том, что у СССР есть «подводный флот с атомными двигателями, вооруженный баллистическими и самонаводящимися ракетами». Хрущев предупреждал, что этот флот «ответит сокрушительным ударом по агрессорам, в том числе и по их авианосцам, которые в случае войны будут неплохой мишенью для наших ракет, пускаемых с подводных лодок». Хрущев заявил: «Разрешите доложить съезду, что перевооружение Советской Армии ракетно-ядерной техникой полностью завершено».
Усиливавшаяся конфронтация между СССР и США в Берлине и советские ядерные испытания спровоцировали рост панических настроений в США. В газетах сообщали о нараставшем в США строительстве индивидуальных бомбоубежищ. Но вдруг совершенно неожиданно тон американской печати изменился. В это время я работал в информационном отделе ИМЭМО и ежедневно обрабатывал некоторые американские газеты, в частности «Нью-Йорк таймс». Примерно в конце сентября в «Нью-Йорк таймс» появилось сообщение о том, что сведения о советской ракетной мощи сильно преувеличены. Затем было объявлено, что советских ракет не 2000, а примерно 500. Потом их число было сокращено до 200. Сокращение числа наших ракет продолжалось на страницах газеты в течение всего октября. В конце октября пришло сообщение о том, что на самом деле в СССР не более 20 ракет, но не исключалась возможность того, что и это число преувеличено, так как в одном случае за межконтинентальную ракету был принят минарет в Средней Азии. Последнее сообщение было похоже на анекдот. «Не могла же советская ракетная мощь испариться в течение нескольких недель?» – думал я. Будучи знакомым с американскими версиями о том, что вместо Гагарина и Титова летали магнитофоны, и зная склонность американцев не признавать чьи-либо успехи, кроме их собственных, я не верил этим сообщениям. Я считал, что правящие круги США, которые сначала пугали американцев советской ракетной мощью, чтобы взвинтить гонку вооружений, теперь испугались размаха той паники, которая охватила их страну, и стараются успокоить население.
