над рекой, за мостом дорога отворачивала от скал и уходила в долину. Но колонна остановилась. Дорога была слишком стара, и в этом месте деревянные крепежи, поддерживавшие груды камней, лопнули, и дорога осыпалась. Здесь еще могла протиснуться легковая машина, но не грузовик и не тягач. Капитан Осадчий соскочил на землю, прошел вперед, осмотрел узкое место.
Нет, не проехать. А долина вот, рядом, за рекой.
— Что будем делать? — спросил командир пехотной роты.
Осадчий ответил, что придется наращивать дорогу. Пехотинец ушел за людьми. К голове колонны потянулись пехотинцы и артиллеристы с кувалдами и ломами. Будущий командир разведроты с несколькими разведчиками прошли вперед, к мосту, перешли на другой берег и стали рубить тополя. Солдаты таскали снизу камни.
— Сергей Николаевич, — сказал, краснея и глядя в сторону, лейтенант, — надо бы наверх кого- нибудь... я пойду?
Черт, конечно, сделать это надо было в первую очередь.
— Хорошо, Смирнов, — откликнулся Осадчий, не глядя на своего подчиненного.
Лейтенант повел взвод вверх по склонам, и солдаты вскоре заняли высоты над дорогой.
— А локоть близок, — сказал сивобровый кряжистый командир гаубичной батареи.
— Да, немного не дотянули.
— Давай! давай! ребята! -закричал сивобровый комбат.
Проснувшись в своей маленькой гусеничной бронированной машине, хирург позвал: эй! Ни водитель, ни санитар не откликнулись. Хирург протер глаза, скинул одеяла, напялил бушлат, валенки с резиновой подошвой, натянул рукавицы, открыл люк. Наверху курил буролицый водитель.
— Что это? — спросил хирург, озираясь.
Водитель заулыбался.
— Не понял юмора, — пробормотал хирург, — мы уже в долине?
— Ага, товарищ капитан.
— Не понял... Почему не разбудили? Ты что?..
— Будили, а вы никак.
— Надо было хорошенько.
— Да мы хорошенько, а вы посылали нас.
Полночи не спал, забылся только под утро, и вот. Черт возьми. Мина могла превратить меня в лепешку.
— Где мы?
— В долине.
— А что стоим?
— Дорогу ростят.
— Чего?
— Ну, узко очень, обвалилось, не проехать, и насыпают.
— А где Иван?
— На скалу полез. Да вон он.
— Зачем? Зови его.
Водитель снял рукавицу, сунул грязные пальцы в рот и свистнул.
— Ванька! Слазь!
Солдат на скале мотнул головой.
— Отрицает, — сказал водитель.
— Я ему поотрицаю.
— Ванька! Тэщ капитан тебе даст!
Солдат начал спускаться со скалы.
— Но я и завтрак проспал?..
Водитель кивнул.
— Ну что там у нас есть, Шереметьев?
Водитель открыл крышку над двигателем, достал жестяную банку, поставил ее на заиндевелую броню, банка зашипела, под ней стало быстро расплываться влажное пятно; он вынул из ножен штык и стал вскрывать банку. Запахло горячей гречневой кашей. Хирург посмотрел вниз на синевато-зеленую реку. Пойти умыться? — спросил он себя и передернул плечами. Взяв банку, он спустился в салон, прикрыл люк, включил свет, нарезал мерзлого хлеба, достал ложку. Каша была замечательная.
— Товарищ капитан, Ванька явился!
— Иван, — глухо позвал хирург. Он прожевал и громко сказал: — Тебе наряд вне очереди за самовольную отлучку: завари чаю.
Покончив с кашей, хирург посидел, подождал, выглянул наружу.
— Ну что?
— Да ветер, — ответил синеглазый и такой же буролицый, как и Шереметьев, солдат.
— Ты побольше солярки плесни.
— Да я плещу.
Хирург закрыл люк, вынул сигарету, зажигалку, но передумал, решил потерпеть до чая.
Да, это действительно опасно: когда ты сидишь наверху, под тобою два слоя брони, — осколки не достанут, а когда ты внутри — все осколки твои, и можно получить контузию, оглохнуть, размазаться по стенкам... Но обошлось.
Люк открылся, опустилась рука с дымящимся черным котелком. Подожди. Хирург налил чаю в кружку. Остальное вам. Хирург пил чай вприкуску с твердым мелкозернистым сахаром. Чай был приторно горек, солдат перестарался. Сейчас у меня расширятся зрачки, участится пульс, поднимется давление. Хирург допил, морщась, чай, перевел дух. Но все-таки это чай. Что может быть лучше, чем чай поутру? чай в ледяном бронированном гробу среди дующей, обдирающей, обжигающей азиатской зимы.
Дорога была восстановлена, и колонна двинулась, проехала по черному деревянному скрипучему мосту над студеной рекой, прошла мимо замороженных белесых полей и вступила в первый кишлак. Глиняная деревня была нема, безлюдна; пусты были тесные улочки, пусты и черны голые сады, пусты окна домов с плоскими крышами, бойницы круглых и прямоугольных башен. Но утром над этими домами голубели дымы. Или это был мираж? Колонна минула кишлак с голыми садами и по хорошей накатанной дороге поехала дальше. Дорога вела к следующему кишлаку. Этот кишлак был так же нем, сер, гол; но над одной из крыш поднимался сизый дымок. Колонна прошла и этот зачарованный кишлак. Траки гремели по крепкой дороге, черно дули выхлопные трубы, качались антенны. Хилый небесный плод над белыми вершинами медленно тускнел. Ветер, дувший с севера, теперь тянул с востока. Перед третьим кишлаком колонна вновь пересекла синюю реку, здесь она уже была не столь бурна, но быстра и глубока. Старый мост кряхтел под артиллерийскими тягачами с зачехленными гаубицами на прицепе, под грузовиками и бронетранспортерами. В узком оконце крайней башни Осадчий заметил человека, — машина ехала дальше, и башня уже была позади, и человек уже смотрел ему в спину. Осадчий обернулся. Узкое незастекленное оконце было темным и пустым.
Колонна шла по долине мимо кишлаков с убогими домами-норами, корявыми танцующими садами за глиняными оградами, мимо серых тополей по скрипучим мостам, под блекнущим небом.
Река петляет по всей долине — вновь она на пути. Колонна приостанавливается. С машин соскакивают солдаты, идут к мосту, осматривают его, прослушивают миноискателями. Взмах руки. Вперед. Первая машина проходит по мосту. Мост повизгивает. Вокруг деревянных свай пенится, шумит вода. Вторая машина проходит над рекой. Третья, четвертая. Тягач с гаубицей — на его корме перевязанные крепкими веревками ящики со снарядами. Снаряды и в грузовиках. Последний тягач артбатареи проезжает по черному, тонкому, зыбкому мосту над текущей, шумящей вокруг обледенелых свай водой; следом идут многоколесные многотонные бронетранспортеры, усеянные пехотинцами, и у моста вот-вот лопнут деревянные ноги, и машина рухнет в бегущую воду — но бронетранспортеры идут и идут по мосту.
Осадчий отворачивается, смотрит вперед. Далекие бледные вершины, серые глиняные щепотки кишлаков, костлявые тополя, башни и дома ближних кишлаков, гудящая дорога, черный дым, запах солярки. На голове массивный мягкий, изнутри покрытый белым бараньим мехом шлемофон; на груди автомат, на
