своей страны и своего благодетеля… А если скажу…
Вдруг он ударил себя по лбу:
— Да, — сказал он, — само Небо внушает мне эту мысль… Только мать моя может помешать непоправимому несчастью…
— Вот и сделано, — сказал вице-король, кладя печать обратно на место.
— Желаю, мой милый Эдуард, чтобы открывшаяся вакансия дала вам возможность скоро занять ваше место.
— Ваша светлость, — отвечал Эдуард, принявший решение, — если я бы не боялся злоупотребить вашей добротой…
— Вы имеете ко мне просьбу? Говорите, не бойтесь, мой милый капитан, я заранее согласен на нее.
— У нас теперь военное положение, и я не смею…
— Я читаю ваши мысли, — прервал его сэр Джон Лауренс, — вы желаете получить отпуск на неделю, чтобы лично передать новость полковнику и леди Кемпуэлл.
— Неделю! — воскликнул Эдуард, невольно вздрагивая. — О, нет! Это слишком много, достаточно половины.
— Ваша рука дрожит, Кемпуэлл, здоровы вы?
— Это ничего… избыток счастья… удивление… нервный приступ, которого я не могу преодолеть…
— Полно, успокойтесь, дитя мое, — ласково сказал ему вице-король. — Поезжайте в Бомбей к вашим милым родителям, я не назначаю вам срока вашего отпуска, вы возвратитесь, когда пожелаете. Мы теперь в периоде спокойствия, и я надеюсь, что мне долго не придется прибегать к вашей помощи, а когда вы вернетесь, срок вашего пребывания в Декане будет близиться к концу.
— Прошу вас, ваша светлость, не убаюкивайте себя видом обманчивого спокойствия… С таким фанатичным народом нельзя быть никогда уверенным в завтрашнем дне.
— Поезжайте, мой молодой друг, и без всяких задних мыслей пользуйтесь отпуском, который я разрешил вам, вы не знакомы с положением дел так хорошо, как я, — иначе перестали бы тревожиться. Можно сказать, что общество «Духов Вод» всегда было душой и головой всех заговоров, всех восстаний… Оно исчезло, — и теперь ни один индус не тронется с места. Сам Нана-Сагиб, предоставленный лишь собственным силам, утратит свое влияние на юге Индии, где ненавидят мусульман, а дней через пять он будет у меня в руках.
«Боже мой! Я не могу убедить его, — подумал молодой человек, — остается только одно средство: ехать в Бомбей.»
— Берегите себя, ваше превосходительство, — продолжал он громко. — Я дрожу при мысли, что драгоценные дни ваши зависят от кинжала какого-нибудь презренного факира.
— Благодаря вам, Эдуард, те, которые вооружали руку этих фанатиков, не в состоянии больше вредить нам…
— Вы в этом уверены, ваша светлость?
Странная улыбка пробежала по лицу вице-короля.
— Колодец Молчания, — отвечал он, — никогда не отдавал своих жертв… И потом, верьте мне, они не посмеют так высоко занести свой кинжал.
— Я во всяком случае прикажу удвоить часовых и поставить по одному у всех выходов, которые ведут в ваши апартаменты.
— Хорошо! Предосторожности никогда не излишни… Когда вы рассчитываете выехать?
— Дежурство мое кончается сегодня вечером, и я тотчас же двинусь в путь.
— Счастливый путь… Привет полковнику!
II
Выйдя из покоев вице-короля, Эдуард Кемпуэлл осмотрел все караулы дворца, которые зависели прямо от него, поставил часовых во всех коридорах и у всех дверей и, приняв таким образом все необходимые при настоящем положении дел предосторожности, передал дежурство офицеру, сменяющему его; затем он вышел из дворца, не заходя в свою комнату.
— Наконец-то я свободен! — сказал он с глубоким вздохом облегчения.
Перед ним тянулась узкая тропинка, которая извивалась дальше среди развалин и шла по направлению к древнему Беджапуру, где находились пагода Шивы, Джахара-Бауг и другие здания, устоявшие в борьбе с временем. Молодой офицер пошел по этой тропинке, стараясь по возможности больше заглушать свои шаги.
После двадцати минут ходьбы он добрался, наконец, до Джахара-Бауг, который казался совсем пустым после экспедиции, предпринятой сюда Кишнаей. Он ловко проскользнул подле небольшого павильона налево, который служил жилищем дорванам, арестованным вместе со своим господином… В эту минуту на верхушке старой пагоды раздался стук гонга, и молодой офицер насчитал двенадцать ударов, за которыми последовала обычная фраза, сказанная свежим и молодым голосом:
— Полночь, люди высшей и низшей касты, спите спокойно, нового ничего нет!
Это был голос сына падиала, заменявшего своего отца, который в эту минуту находился вместе с Утсарой в Колодце Молчания.
— Полночь! — повторил Кемпуэлл с глубоким разочарованием. — Я опоздал на целый час!
Тем не менее он подошел к павильону, задерживая дыхание, которого было достаточно, чтобы выдать его присутствие среди ночной тишины, и приложившись ухом к циновке, закрывавшей вход, внимательно прислушался… Несколько секунд достаточно было, чтобы убедиться, что внутри никого нет. Сильный запах коринги, надушенной жасмином, исходил из павильона, указывая на то, что курившие этот острый табак не так давно ушли оттуда.
— Да, верно, — сказал Эдуард Кемпуэлл про себя, — здесь было у них свидание… Но ведь оно назначено было на одиннадцать часов…
Он не успел докончить своей мысли; со стороны дворца донесся легкий шум, и молодой человек поспешил скрыться в кустах, чтобы не быть застигнутым врасплох. Глаза его свыклись с темнотой, и он увидел двух туземцев, которые медленно шли к выходной двери, разговаривая шепотом между собою. Каково же было его удивление, когда в одном из них он узнал старого пандарома, который два дня тому назад был у вице-короля и сказал Ватсону, что ему остается жить всего три часа.
В голове Эдуарда сразу блеснула мысль, что перед глазами у него убийца полковника или, по крайней мере, один из его сообщников. Что нужно было в этот час старому нищему и его спутнику в Джахара-Бауг? Не их ожидал он встретить здесь.
Странное происшествие случилось сегодня при заходе солнца с молодым офицером. С тех пор, как он находился в Беджапуре, он каждый вечер отправлялся на террасу дворца, где жил вице-король, и любовался чудесными переливами света заходящего светила среди грандиозных развалин древнего города. Зрелище это нравилось его поэтической и мечтательной душе, и ночь часто заставала его в созерцании этих останков другого века, которых ничто не могло спасти от разрушения.
С одной стороны у конца террасы возвышалась средняя стена второго дворца; в ней устроен был ряд отверстий, которыми заканчивались, вероятно, ходы в толще стен для проветривания потайных частей дворца.
Эдуард Кемпуэлл стоял прислонившись к стене, и с тихой, безотчетной грустью любовался прелестным мавзолеем из белого мрамора, воздвигнутым в честь королевы Нухурмаль — и вдруг невольно вздрогнул… Странные слова, как бы выходившие из глубины камня, поразили его слух… Он отскочил от стены, и странный феномен прекратился… Он принял прежнее положение — и к нему снова долетели звуки, которые он мог приписать только человеческому голосу, но не так громко, как в первый раз, когда он
