с Харлем, его одного отпускать нельзя. И Лужжа нельзя. И Клинча, за ним глаз да глаз нужен. Бальбо можно, но он сам за кем-нибудь увяжется. Браунинга тоже можно одного отпустить, но я бы не рисковал. В общем, все вместе и пойдем. Только надо придумать, куда.
— Что, туристы, призадумались? — подал голос указатель. — Не знаете, куда податься? Думали, тут все для вас? Ан нет! Не видно ничего, не слышно, некуда идти, вот вам, туристы!
— Не слышно, да, — сказал Лужж. — А вот с видимостью можно кое-что сделать... Дальнозоркус!
— «Верховный Маг бросил проницательный взгляд на одну из горных тропок, — продекламировал Бальбо. — И тотчас же, не в силах более противиться напору белого волшебства, ему открылся Путь!»
Ректор поводил головой, кивнул и уверенно зашагал по самой замусоренной тропинке. За ним последовали остальные спасатели.
— Как?! — заскрежетал указатель. — Как он догадался?
— «Могучим взором Великий Маг узрел Тайный Знак, оставленный ему Великим Героем», — на ходу объяснил Бальбо.
Догнав экспедицию, литератор довольно долго шел молча, предаваясь внутренней борьбе. Наконец, не выдержав, дернул Лужжа за край балахона.
— А все-таки почему мы пошли этой дорогой?
— Я увидел свет, — охотно объяснил Югорус.
— Я так и думал! — воскликнул Бальбо. — «Великий Маг увидел Свет! Свершилось то, ради чего он положил на алтарь служения годы борьбы...»
— Да нет, я...
— Вы правы, я ошибся. Надо «годы служения на алтарь борьбы...»
— Я не в том смысле, — сказал Лужж. — Свет впереди, вон там, видите? Правда, этот свет может и не иметь отношения к детям...
— Должен иметь, — решил Рюкзачини. — Пусть это будет костер, разведенный Великим Героем, к которому тянут ручонки озябшие детишки...
— А зачем детишки тянут ручонки к герою? — спросил Асс. — А, понял... чтобы согреться.
— Для костра высоковато, — сказал Браунинг.
— Это Великий Герой поднял костер повыше, чтобы озябшие детишки смогли отогреть не только ручонки, но и лицонки... личинки...
— Это не костер, — сказал Харлей, — это торшер, который выколдовала Амели. И детей рядом нету.
Спасатели прибавили шагу и вскоре увидели странную картину. На тропинке стоял волшебный светильник, державший одну из ножек на весу как можно дальше от себя. К ножке был прикручен круглый предмет.
— Как это поэтично! — восхитился Бальбо. — «Бедный Йорик! Я знал его, Горацио, видал в гробу!»
Торшер передернулся.
— Не поэтично, — сказал он. — Опасно. Взорвется...
— Прекрасно! — завершил строку летописец, и светильник в ужасе замигал.
— Это мина! — заорал бывалый Клинч.
Рецидив прецедента
— Дополнительным плюсом нового статус-кво, — говорил каменный философ по имени Оби Ван Си Диан, — является то, что возмутитель спокойствия становится Миллениумным. Таким образом мы, пусть всего на несколько тысяч лет, получаем гарантию его бездеятельности... Куличик! Ты слышишь, мы про тебя говорим!
— А? — бывшая гордость Первертса явно прислушивалась к чему-то за пределами круга соплеменников. — Давайте-давайте. Говорите-говорите.
— И господин Бутовый, — Оби Ван Си Диан поклонился в сторону бывшего Миллениумного, — передохнёт, и мы успеем всесторонне обдумать ситуацию, учесть неучтенные ранее предпосылки, сделать неоспоримые выводы и положить их в основу новой системы ценностей...
— Кладите-кладите, — Песочный Куличик поерзал на занятом им отверстии, — учитывайте- учитывайте.
«Все-таки какое однобокое у него представление о Гаттере, — подумал Аесли, глядя на школьный талисман. — Он ведь даже не допускает мысли, что мы ничего там не разворотим, а просто возьмем одну хочугу».
Предупреждать Первертского о такой возможности Сен не собирался, хотя и испытывал некоторую неловкость при виде плана, построенного на ложных представлениях.
— Делаю вывод: минусов в данном решении я не вижу, — заключил Си Диан.
— А я вижу! — председатель свирепо зыркнул на Куличика. — Я хорошо изучил способ сопоставления фактов у данного преступного субъекта...
— Протестую! — автоматически воскликнул Аесли.
— Протест отклонен. И все следующие протесты тоже. Постановляю, — похоже, судья-философ решил полностью отказаться от философствования. — Первое: предъявить Песочному Куличику обвинение в преступном заговоре с целью напустить на племя неуправляемых хочуг...
«А что, бывают управляемые хочуги?» — хотел спросить Сен, но председатель, пользуясь природной способностью не переводить дыхание, говорил без пауз:
— Второе: учитывая особую тяжесть преступления учредить трибунал Чрезвычайной Тройки... — Он обвел взглядом изумленных собратьев. — Двойки... нет, лучше Единицы в составе меня. Третье: на правах Чрезвычайной Единицы признаю обвиняемого виновным и приговариваю его к высшей мере наказания — изгнанию.
Увидев ошарашенное лицо мальчика, судья поморщился и добавил:
— Приговор может быть обжалован через... двадцать тысяч лет.
— Это произвол! — Сен понял, что теряет контроль над ситуацией: если Первертского сменят, с возвращением Порри, Мергн и Амели возникнут большие проблемы.
— Да все нормально, парень, — неожиданно сказал Песочный Куличик, он же Первертский мыслитель, и встал со своего места. — Пойду. Не в первый раз.
— Вот именно, — заметил председатель суда, он же Чрезвычайная Единица. — Ты у нас теперь рецидивист.
«Может, хочуги уже выбираются потихоньку, — ошарашенно подумал Сен, — и на бедолагу напала Вселенская Глупость?»
Проводив изгнанника укоряющими взглядами, философы повернули головы к опустевшему посту.
— А как же статус-кво? — спросил Оби Ван Си Диан. — Давайте хотя бы старого Миллениумного на место вернем.
— Нет, — замотал башкой Бутовый, — лучше меня тоже в изгнание. Я смотрю, это не такая уж страшная штука. Вон Куличик уже возвращается.
Действительно, рецидивист далеко не ушел. Сделав несколько шагов за пределы круга, он развернулся и бодро двинулся назад.
— Соплеменники! — закричал он. — Как я рад вас снова видеть! А я так устал от долгих скитаний. Я, пожалуй, на эту норку присяду.
«Лихо!» — восхитился Сен и поднял руку:
— Обращаю внимание уважаемой Чрезвычайной Единицы, что в соответствии с прецедентом изгнание моего подзащитного считается завершенным. Разумеется, вы можете опять его изгнать, но это будет всего лишь рецидив прецедента.
