собственное расследование. Ты себе это можешь представить?
Иванов не мог. Он честно покачал головой.
— Даже на работе успела за свой счет отпуск оформить, — сказал Борис. — Сказала, что, если сидеть сложа руки, нас вырежут всех до единого. И папу, и ее, и меня.
— Но это же бред! — Иванов воздел над головой пухлые, а некогда весьма грозные руки. — Ну какой маньяк может поставить такую цель? В жизни ни о чем подобном не слыхал.
— Все когда-нибудь случается впервые, — обреченно сказал Василий Константинович и прикрыл ладонью глаза.
— А зачем она поехала к своему парню? — спросил Иванов, отвернувшись от плачущего командира и обращаясь к Борису, — Он что, в ФСБ работает?
Даже в такую страшную минуту Борис не сдержал улыбку.
— Ну что вы, дядя Сергей! Просто пока он последний, кто видел позавчера мою маму.
— Постой-ка, Боря… Но мне сыщик говорил, что последним ее видел тот черный парень, который кормит зверей под твоей фамилией.
— Правильно! Это и есть Катькин ухажер.
— Негр по имени э-э… Кофи? — прищурился Иванов, и можно было представить, что точно так он смотрел сквозь прорезь прицела лет двадцать пять тому назад. — Откуда он?
Бывший прапорщик поднес к губам рюмку и одним движением опорожнил.
Никому ничего не объясняя. Во-первых, не тот сейчас момент, чтобы вдаваться в пустые объяснения. Во-вторых, что тут объяснять, когда и так ясно: Иванов — алкоголик. Работа такая.
Борис бросил быстрый взгляд на отца и тоже выпил.
— Кофи из Бенина, — сказал он. — Это небольшая страна в Западной Африке.
В глазах толстяка словно блеснули лезвия.
— Ты меня не лечи, пацан, географией. Мы с твоим отцом в этом чертовом Бенине были одно время безраздельными хозяевами. Господами жизни и смерти.
— Папа мне ничего такого не рассказывал, — пролепетал Борис.
Василий Константинович сквозь пелену горя едва разобрал, о чем речь.
— О таких вещах пятьдесят лет нельзя рассказывать, — ответил бывший прапорщик и наполнил рюмки. — Мы все подписку давали.
— Ты что, Серега, с ума сошел? — глухо произнес полковник в отставке. — В каком таком Бенине мы с тобой хозяйничали?
— Ну, в Порто-Ново!
Лицо полковника на миг озарилось молодым огнем. И погасло.
— Так это ж Дагомея, — тускло сказал он. — Там мы действительно малость покуролесили.
— Василий! — вскричал толстяк. — Да ведь это одно и то же! Дагомея с семьдесят шестого года стала называться Бенином.
— Почему? — тупо спросил Кондратьев, пытаясь что-то осмыслить.
— Ну ты прямо с Луны свалился, — развел руками Иванов. — Где ты был-то в семьдесят шестом?
— Батальон спецназа, — коротко ответил Кондратьев. — Никарагуа.
Борис в изумлении слушал разговор бравых вояк.
— Точно! — вспомнил бывший прапорщик. — Ты мне рассказывал. Под самым носом у США. Да, это не Дагомея, одной ротой было не обойтись…
— Да, — согласился полковник. — Мне там батальона едва хватило… Выходит, Кофи из Дагомеи?
— Выходит, так, — ответил Борис в недоумении.
Василий Константинович обхватил голову руками. Необходимо было сосредоточиться, но безмерность потерь разрушала все попытки логически мыслить.
— Тем более странно, что негр оказался последним, кто видел Елену, — сформулировал за друга толстяк и принял очередную рюмку.
До Бориса дошло, к чему он клонит.
— Да вы что, дядя Сергей! Он же мой друг. Но не это главное. Они с Катькой любят друг друга. Дело идет к свадьбе.
— Что?!
Полковник приподнялся в кресле. Побелели ногти, впившиеся в подлокотники. Иванов, напротив, в ужасе вжался в спинку, и кресло предостерегающе хрустнуло.
Когда ведется следствие, из поля зрения не должен выпасть ни один факт.
Поэтому Борис решился сказать то, что доверила ему вчера сестра:
— Катька беременна от Кофи. Срок — два с половиной месяца.
18
Спустя полтора часа Кофи очнулся от стука в дверь. Он чувствовал, что приближается отход. Отходняк после оксибутерата, конечно, не ломка морфиниста, но все же. Втрое сильнее алкогольного похмелья.
Он открыл дверь. Увидел Катю. На ней лица не было.
— Привет!
Он посторонился, впуская ее. Хотел что-нибудь сказать, но не выудил из гудящей головы ничего подходящего. А когда не можешь выудить подходящей фразы, обязательно скажешь глупость.
— Ну что? — только и спросил Кофи.
— Ничего, — зло сказала Катя. — Отец с братом труп бабушки нашли.
— А-ах, — сказал Кофи и сел на кровать. — А дед Костя?
Катя покачала головой и вместо ответа спросила:
— Тебя в милицию не вызывали?
— Нет… — Он задумался. — Может, повестка внизу, в ячейке для почты, лежит? А что, меня должны в милицию вызвать?
На Катю накатывало раздражение, и даже кокон ужаса ослаб.
— Слушай, ты чего чумной какой-то?
Пьяный?
— Нет, — ответил Кофи и предложил: — Могу дыхнуть.
— Дыхни.
— Пожалуйста.
Кофи слегка дунул девушке в нос.
— Похоже, правда не пьяный. Ты что, не понимаешь, что ты пока видел мою маму последним? Иными словами, после тебя ее никто не видел!.. Господи, а эт-то что такое?
Катя подняла с пола одноразовый шприц. Пошарив глазами, увидела на покрывале кусок плотной бумаги с пустыми ампулами. Взяла одну. Для врача нет ничего понятнее латинского названия.
Вспомнив, что в мире белых чистосердечное раскаяние может спасти от ответственности, Кофи признался:
— Оксибутерат натрия.
— Никогда не знала, что ты еще и наркоман, — сказала Катя.
И вдруг горько, как маленькая девочка, заплакала. Голова Кофи и без того гудела, как стиральная машина. Он порылся в ней и наконец извлек нужную фразу.
— «Ты еще и наркоман», — повторил молодой вождь. — Этим ты хочешь сказать, что к такому моему пороку, как темный цвет кожи, прибавился еще один, не менее страшный порок: наркомания?
Плачущая Катя уткнулась ему в плечо.
— Перестань комплексовать, идиот, — прошептала она. — Расистка никогда не легла бы с тобой в
