никаких вражеских, в смысле предательских, гидросамолетов с борта выслеженного линкора не поднималось. Причин для этого можно было придумать целую гору. Гриценко с Сергеевым обсудили некоторые из них. Например, в процессе захвата полного контроля над кораблем летчики могли быть убиты или арестованы, либо им просто не доверяли, опасались, что, получив в распоряжение воздушное судно, они тут же сдадутся.
Срыв произошел в самом конце первичной фазы подготовки. Когда девятка орудий уже была наведена и с уст капитана Сергеева была готова сорваться команда «Огонь!», с гидроплана номер два поступило истерическое сообщение. Его обстреливали. В этом не было ничего необычного, за исключением расстояния – слишком велико оно для эффективного артиллерийского огня. И сразу пришло такое же сообщение от «КОР-1». Затем связь с обоими оборвалась.
– Что будем делать, товарищ адмирал? – спросил капитан первого ранга Сергеев.
– Огонь, капитан, огонь, – процедил Гриценко, – координаты каждую секунду меняются.
И ухнуло.
– Четвертый «КОР» в небо, капитан! – когда отлегло в ушах, скомандовал Гриценко. – А мне – связь с берегом.
– А радиомолчание? – тихо возразил Сергеев.
– Не лезьте не в свое дело. Кодировщика ко мне!
Телефонограмма адмирала Гриценко была следующего содержания: «Прошу срочно объяснить, какими системами ПВО обладает противник и какими еще новинками он оснащен? Гриценко».
Ответ из штаба флота не слишком задержался.
– Вы видите, Борис Иннокентьевич? – с едва сдерживаемой злобой процедил Гриценко, протягивая Сергееву раскодированную шифрограмму. – Они извиняются, что не предупредили. Оказывается, «Иосиф» оснащен новейшей ракетной системой на основе немецких разработок, однако, поскольку система является совсекретной, они не могут раскрывать ее параметры по радио.
– Надо отозвать последний «КОР», товарищ адмирал, – сказал Сергеев.
– Да, немедленно. Придется ввести наши крейсера в зону прямой видимости, будут служить корректировщиками. Зато руки у нас теперь развязаны в полном смысле, не мы первые начали убивать, правда?
Капитан Сергеев кивнул.
28
Поиски корней
– Так вы считаете, Павел Львович, что против вас создан глобальный, вселенский заговор с целью раскрашивания реальности в другой цвет?
Адмирал, уже привыкший курить «Кэмел», посмотрел на Панина прищурившись, но промолчал.
– Так вот, сегодня мы забираем вас из этого заведения. Забираем насовсем.
– А что, я уже признан нормальным?
– Естественно.
– И мне можно будет посетить семью?
– Павел Львович, к сожалению, несмотря на все наши попытки, мы не смогли обнаружить никаких следов вашей семьи, вашей жены или сыновей.
– Жена моя давно умерла, она похоронена на русском кладбище вблизи города Кагосима. Мой старший сын погиб в Южно-Китайском море в шестьдесят седьмом. Жив был только младший – Геннадий. Ему сейчас где-то пятьдесят восемь.
– В Японии на могиле супруги вы пока побывать не можете, но если вам известно, где похоронен старший сын, естественно в пределах России, мы вам это устроим.
– Он в коллективном захоронении во Владивостоке. Тела его, конечно, там нет, но хоть на памятник цветы возложить.
– А почему останков там нет?
– Но ведь бои были возле Филиппин, когда мы отсекали американский флот… – Адмирал подозрительно вскинул брови. – Из его экипажа не спасся никто. Он, несмотря на мои возражения, захотел стать летчиком, но, может, из уважения ко мне – морским.
– Ясно, – сказал Панин, хотя ему ничего покуда не было ясно. – Владивосток, это реально. Попробуем найти этот памятник.
29
Наказание
Линкор застопорил свои неисчислимые лошадиные силы и теперь покоился относительно широт и меридианов, зато какой шумный он стал, он мог бы поспорить с иерихонскими трубами, если бы такие завели свою песню где-нибудь поблизости. В моменты, когда лопалась по шву незримая воздушная ткань, люди несколько секунд завидовали глухим и тут же ими становились, правда, не навсегда, а так, на какое-то время. Хотя у некоторых, особо чувствительных натур или у организмов, находящихся в стадии роста, залповые сотрясения могли вызвать и необратимые изменения вредного свойства. Но что стоило сокращение назначенного биологией жизненного предела по сравнению с эйфорией участия в сложном, глобальном апофеозе разрушения?
Три тяжелые башни «Советской Украины» создавали вокруг себя заколдованную зону, в которой даже море втягивалось в новую для него игру и сбивалось с темпа равномерных плесканий. Со стороны торчащих за борт орудий, на сотни метров от корабля, океан дергался рябью и гасил свои собственные колебания. Но башни «Украины» палили в невидимку, скрытого кривизной планеты. И где-то далеко, за синей гладью морской, пикирующие из атмосферных высей снаряды, незримые для медлительных человеческих глаз, врезались в радиосигналы-отражения собственных дистанционных взрывателей. И тогда неумолимо замыкались цепи и рвались детонаторы. 406-миллиметровые снаряды были глупы – они будили свои запалы не только над «Иосифом Сталиным», но и над зеркалом воды, стремясь своей последней активностью сгладить промашку предавших их артиллеристов. Но это была часть статистики – большая часть, плата законам баллистики за везение. Стрельба в загоризонтную, отстоящую более чем в пятидесяти километрах цель, огромную вблизи (ширина палубы тридцать два метра и корпус в четверть километра), но столь малую сравнительно с пробитым снарядами расстоянием. Это ведь не грядущие ракеты с головками самонаведения и рулями управления – эдакие самоубийцы, наслаждающиеся равенством сигналов-отражений от размещенных на носу локаторов и сразу включающие двигатели-корректоры, когда равенство нарушалось. Нет, это были очень простые, тяжелые болванки сравнительно с достижениями будущего. Но, однако, когда такая штуковина исчезала, разрываемая изнутри химией, на «Иосифе Сталине» начинали происходить мгновенные чудеса. Прочнейшие предметы, на крепление коих затрачивалось в доке по несколько часов – типа броневых плит передней палубы, толщиной в десять сантиметров, – внезапно срывались со своего места или выворачивались, рождая острейшие углы. Да, линкор был построен на славу, и отдельные снаряды не способны были нанести ему значительные увечья. Однако снарядов было множество.
– Знаете, Борис Иннокентьевич, – высказался наконец Гриценко, закуривая, что с ним бывало редко, – наше счастье, что Великий умер.
– Да? – оторопело посмотрел на адмирала Сергеев.
– Представьте, как бы выглядело потопление линкора с таким названием, если бы он был жив?
Сергеев улыбнулся кисло, и Гриценко сменил тему.
«Советская Украина» находилась в полной безопасности, система отслеживания локатором снарядов и определения по их траектории местоположения стреляющего была еще относительно несовершенна. Посему «Иосиф Сталин» со своими гигантскими орудиями был для нее не страшен, чего совсем нельзя было сказать о тяжелых крейсерах. Они находились в зоне непосредственного огневого воздействия 457-миллиметровых главных калибров и даже в зоне деятельности 152-миллиметровых гаубиц, помещенных по бортам линейного корабля, и бил он всей своей силищей по видимым в стереодальномеры целям, то есть очень точно. «Ленинград» и «Сталинград» не стояли без дела, они тоже огрызались, но все же их укусы походили на хватку шакалов в сравнении с прессом львиных челюстей. У них тоже имелись орудия в триста пять и сто пятьдесят два миллиметра, и поскольку они тоже определили цель визуально и аппаратура наведения их была изобретена теми же конструкторами и собрана в одном и том же цеху, то и били они так же точно. Вот только калибры у них были послабее и броня пожиже, хотя на каждом навешано ее было больше десяти тысяч тонн. И, конечно, не в стрельбе заключалась их основная работа – она была в выдаче координат. Это была война калибров, брони и скоростей, без применения всяких каверзных штучек типа управляемых торпед – честное соревнование со смертельным исходом. За «Сталина» было шесть 457-миллиметровых, двенадцать 152-миллиметровых и восемь 100-миллиметровых орудий, не считая малокалиберной артиллерии, которую в борьбе таких монстров можно было не учитывать. А против него в боевом отряде Гриценко значилось: девять 406- миллиметровых, восемнадцать 305-миллиметровых, двадцать восемь 152-миллиметровых и двадцать четыре 100-миллиметровых, опять же не считая мелочи. Явное превосходство преследователей не требовало доказательств для любого оппонента, владеющего начальными навыками арифметики.
Больше всего Гриценко опасался, чтобы к этому избиению сотоварищей не присоединились посторонние. Нужно было планово и методично бить своих, дабы чужие боялись. Даже корабли типа «Айова», не говоря уж о мощнейших «Миссури», вмешавшись, могли испортить все дело. Но, конечно, более всего он побаивался американской палубной авиации. Это понимал и Сергеев, а потому расчеты десяти башен счетверенных 37-миллиметровых автоматов с тревогой наблюдали за небом. Бог знает, о чем думали там, на «Сталине», может, действительно ожидали помощи оттуда, да только силы по-прежнему были не равны.
– Товарищ адмирал, – обратился к Гриценко запыхавшийся посыльный радист, – получено сообщение с линкора «Иосиф Сталин». Оно идет непрерывно, открытым текстом по нескольким частотам.
Гриценко взял распечатку. Революционные призывы с точностью до наоборот, вот что там содержалось. Новой информацией была фамилия подписавшего: капитан первого ранга Уфимцев Владимир Васильевич. Когда-то давно он видел этого человека мельком на флотской партийной конференции. Низенький, подвижный офицер, смеялся много по всякому поводу. Гриценко не дочитал, со злобой скомкал бумагу.
– Капитан Сергеев! – позвал он отошедшего в сторону начальника корабля. – Распорядитесь включить аппаратуру «глушения» на полную катушку. То же самое пусть произведут на «Сталинграде» и «Ленинграде».
«Значит, вы решили очиститься от скверны, товарищ Уфимцев, – прокомментировал про себя Гриценко, – и ради этого очищения вы считаете возможным новейший боевой корабль, снаряженный ракетами, о которых даже я не знаю, сдать янки? Веселый у вас патриотизм, бывший коммунист Уфимцев. Что же заставило тебя воевать со своими, партийный активист?» Гриценко понимал, что, наверное, никогда не узнает ответа на этот вопрос. Можно только догадываться.
А морская трагедия шла своим чередом. Первым потерял ход «Ленинград», вместо способности держать скорость тридцать три узла он едва смог делать пятнадцать – взорвался один из котлов. Постепенно он отстал, и его орудия перестали участвовать в соревновании. Лишь главные калибры могли теперь бить за горизонт по целеуказаниям со второго тяжелого крейсера. Это изменило соотношение сил в пользу «Сталина», можно сказать, почти сравняло силы, но слишком много повреждений он уже получил. Теперь нельзя было так просто сосчитать участвующие с его стороны орудия. А возможно, и с самого начала он не задействовал полный список наличных пушек. И неизвестно, вся ли более чем двухтысячная команда поддержала своего командира.
