если оставался дома, то действительно лежал в постели, не пытался встать и начать прыгать. Если я его все же отправляла в школу, учительница посылала его назад. Врач полностью его обследовал, УЗИ, все анализы – ничего нет. «Это нервное напряжение», – объяснил он. И учительница тоже подтвердила: 'Да.
К концу первого класса, видя, что попытки вовлечения нас в антропософскую атмосферу не удаются, учительница перешла к более решительным действиям.
Она провела с нами беседу следующего содержания.
Ваш сын – больной ребенок, который никогда не станет нормальным. Он никогда не сможет учиться в нормальной школе. Это большое счастье, что вы попали в нашу школу. Эта Германия, этот ужасный сумасшедший окружающий мир – о, я понимаю, что для вас он тоже чужой (как для эмигрантов)... наша школа – это оазис в современном безумном мире. Если вы хотите добра своему ребенку, вы должны выполнять все наши указания.
К сожалению, ваш сын работает только в школе, а дома он расслабляется. Он ни минуты не должен быть предоставлен самому себе. Не позволяйте ему играть, во что он хочет, тем более – в одиночестве! Вы должны все время его занимать чем-то полезным, чтобы у него не было ни одной свободной минуты...
– Но ведь у него и так живот болит от напряжения! – попыталась я возразить. Тщетно! Учительница проигнорировала мой вопрос.
– Он должен выполнять поручения по дому, выносить мусор, убирать, мыть, готовить. Давайте ему задания – нарисовать что-то, слепить, смастерить. До самого укладывания в постель вы должны с ним заниматься. Конечно, это трудно! – вздохнула учительница, – Редкие родители на такое способны. Сейчас, в современном мире НЕ МОДНО заниматься детьми. Жить ради детей...
Когда мы вышли из школы, волосы у моего мужа стояли дыбом. Он впал в полное отчаяние. К счастью, я тогда уже рассталась с эзотерическими иллюзиями, и к словам учительницы отнеслась с прохладцей.
А было от чего впасть в отчаяние! Я пересказала только содержание речи, но не интонации, и не языковые нюансы (говорилось все же по-немецки). Но даже и по содержанию видно:
– 'Наша замечательная школа' противопоставляется «этому безумному миру».
– Запугивание: ваш ребенок больной и не способен учиться в нормальной школе (в тот момент, когда у ребенка уже началось явное улучшение – к слову, сейчас он учится в нормальной гимназии).
– Вы должны... перечисляются невыполнимые требования. Не потому, что НЕ МОДНО, а потому, что у меня нет домработницы, которая за меня бы готовила и проч., пока я все время посвящаю детям. Ведь я еще и работала, хоть и 6 часов в день. И еще более серьезная причина – сын и так перенапрягается в школе.
– Внушение чувства вины: вы не посвящаете всю свою жизнь ребенку, вы не делаете всего возможного для его развития. (На самом деле, конечно, мы много с ним занимались). ЭТО ВЫ ВИНОВАТЫ В ТОМ, ЧТО ВАШ РЕБЕНОК – БОЛЬНОЙ.
– Внушение чувства полной зависимости от школы.
Повторяю, я слушала учительницу, уже понимая все про эти пять пунктов. С иронией. И постаралась успокоить мужа.
Наш сын действительно стал лучше за этот год. Он стал говорить лучше, чем раньше. Учительница при каждой встрече старалась подчеркнуть, что это – исключительно заслуга их школы.
Но основной прогресс в его речи случился еще до этой школы, все это время мы занимались с ним, до того он учился в школе для детей с нарушениями речи, посещал логопеда и эрготерапевта, так что сложно сказать – что именно помогло.
Отдельно о врачах. Учительница сразу отправила Кристика к школьному врачу – а этот врач (я даже не знаю, врач ли он по образованию), естественно, тоже антропософ. Он перенаправил нас к коллеге – женщине, с дипломом врача, но лечащей исключительно гомеопатией и «натуральными методами». У Кристика астма. Что-то нам эта врач выписывала, мы принимали, но никакого эффекта я не заметила. В конце концов мы на это дело плюнули и пошли к обычному врачу. Учительница, узнав об этом, отозвалась с неодобрением о моем решении. Но когда речь идет о здоровье ребенка, я не могу рисковать... Обычный врач, по крайней мере, не удовлетворился жалобой «живот болит» и поверхностным осмотром (что меня возмутило... я имею некоторое представление о том, что может скрываться под болью в животе), а сделал, как положено, все анализы и инструментальные обследования.
Однако факт остается фактом – дети, учащиеся в школе, и лечатся у врачей или целителей соответствующего направления. Это у них принято...
В школе царит совершенно особая атмосфера, и именно она особенно привлекает людей. Это непередаваемая атмосфера домашнего уюта. В школе сразу чувствуешь себя «своим»... Правда, когда мы решили переводить ребенка в другую школу, это же чувство обернулось против меня. Так же, как приятно было чувствовать себя «своей» – так же я теперь ощущаю себя предательницей и матерью-кукушкой, которая пренебрегла интересами своего ребенка, бросила своих лучших друзей, которые интересуются ребенком, больше, чем я сама. Нет, мне ничего не сказали. Разве что обращение стало несколько изменилось, стало сухим и официальным, безразличным. Но чувство такое возникает.
Об эффективности вальдорфского образования.
Я знала и раньше, что дипломы частных школ в Германии не признаются. То есть чтобы получить обычный диплом, позволяющий поступить хоть в какое-нибудь учебное заведение дальше (хоть на слесаря), мой сын должен будет пересдать кучу экзаменов. Правда, я подумала уже о том, что если в 7 лет я могу заставить его заниматься, то будет ли у меня такой же контроль над ним в 18 лет? В этом возрасте дети зачастую уходят из дома, и тут никакая полиция не поможет. Так хоть у него был бы нормальный диплом! Но я утешала себя тем, что после 4го класса отдам его в обычную школу.
Зато, думала я, при таких напряженных занятиях дети чему-то учатся! И языки... И вязание... и флейта. И общее развитие!
К концу первого класса я поняла, что изучение языков в школе ограничивается только заучиванием наизусть, без понимания смысла каждого слова, нескольких стихов. Ну и отдельные слова, которые забываются мгновенно. Ребенок за год учебы (уже почти полтора года, собственно) не научился отвечать по-английски на вопросы: What is your name? Do you speak Englisch? – не говоря о более сложных. Сам не может составить фразу даже из двух слов. По-французски я проверить его не могу, но похоже, положение еще хуже, чем с английским.
То же и с рисованием. Сначала у меня был шок, когда я увидела, что мой сын вообще рисует! Нормальные детские картинки, цветными карандашами. До сих пор он упорно калякал страшные фигуры ручкой и подписывал под ними названия. Но этим дело и ограничилось – причем, рисует он только в школе, а дома все по-старому. А в школе они рисуют по команде: нарисовали солнышко.. небо... травку.... цветочек.
Вот вязать они действительно учатся. За полтора года связали футляр для флейты. Это нормально для маленького ребенка, а для моего Кристика – вообще подвиг. Хотя не знаю, насколько это умение ценно и необходимо в Германии.
Заключительный концерт в конце первого класса я смотрела уже другими глазами. Да, когда второклассники хором читают стихотворение по-английски, это впечатляет. Такое ощущение, что они действительно знают язык. Но когда тебе известно, что язык они не знают, а стихотворение это долбят уже полгода ежедневно, к тому же хором... Впечатление уже другое. Эуритмия... Это означает – почти взрослые юноши и девушки, хуже того – даже сами учителя – одетые в разноцветные балахоны – с энтузиазмом делают под музыку движения, очень похожие на советский стандартный комплекс утренней гимнастики, только куда примитивнее... От этого становится тоскливо и грустно. «Струнный оркестр» – дети садятся со скрипками и виолончелями и в унисон играют какую-нибудь пьесу, причем половина из них жутко
