если ты попробуешь получить это место».
Я не помню, какая тогда была зарплата, но я сказал Хуану назвать сумму меньше обычной. Управляющий сразу предложил: «У меня ты получишь больше». И стал платить Хуану на доллар больше в неделю. Так Хуан стал полноправным сотрудником.
Прошел еще год, и выянилось, что на кухне без Хуана как без рук. Учил его шеф-повар, а Хуан оказался способным учеником. Предстоял очередной съезд, и я посоветовал Хуану: «Скажи управляющему, что ты рассчитываешь получить место в Таксоне со значительно более высокой оплатой».
Реакция управляющего была мгновенной: «Я тебе больше заплачу. Причем работа постоянная, пока сам не захочешь уйти».
Хуан стал одним из самых высокооплачиваемых шеф-поваров в Фениксе. Сейчас у него собственный ресторан на 270 мест и строится второй на 300 мест, не меньше. (Обращается к Сиду Розену.) Ты эту историю имел в виду?
Сид: Мне она нравится, как баланс. А что говорит твой опыт? Городским пациентам помогают твои истории о цветах, садах и огородах, хотя в практическом плане они могут ничего в этом не смыслить?
Эриксон: Я отправил не одного страдающего депрессией пациента помогать кому-нибудь вскапывать землю и сажать цветы. Так, у одного пациента из Юмы невестка и ее муж все собирались развести цветы в саду, но не хватало времени, так как оба работали. Я и говорю своему пациенту: «Собери-ка ты инструменты, поезжай к своей невестке и разбей ей отличный цветник, о котором она давно мечтает».
Он прекрасно справился с заданием, а я к этому времени подыскал ему другую работавшую пару, которой тоже хотелось иметь цветник. Мой пациент так увлекся этим делом, что когда возвратился домой, расчистил собственный участок и засадил цветами. Сделал несколько полок в новом доме, о которых давно просила жена. Собственно говоря, у него депрессия появилась из-за этого дома, слишком большую закладную предстояло выплачивать. Но он справился со своей депрессией. Всякий раз, когда приезжал в Феникс, он ходил любоваться на сооруженные им цветники.
Сид : Я все думаю, что в Нью-Йорке могло бы быть эквивалентом восхождения на Пик Скво. Пару пациентов я отправил погулять по Бруклинскому мосту. Тоже помогает. (Эриксон кивает.) Двух других заставил бегать трусцой. Сначала, конечно, проинструктировал, как приступать к этому виду спорта. Прекрасный антидепрессант.
Эриксон: А мост Джорджа Вашингтона?
Сид: Мост Джорджа Вашингтона подойдет.
Эриксон: Голландский туннель.
Сид: Голландский туннель. А небоскреб Эмпайр Стейт Билдинг?
(Эриксон утвердительно кивает.)
Сид: Пешком я бы, пожалуй, через Голландский туннель не послал. Задохнуться можно.
Эриксон: Я пересек его.
Сид: Пешком?
Эриксон: В машине, но очень медленно. Пешком было бы быстрее.
Сид (Смеется): Верно.
Эриксон: Депрессивным молодым людям с художественными наклонностями я бы посоветовал нарисовать Эмпайр Стейт Билдинг или нью-йоркские высотные горизонты. (Сид кивает.) Или вид Гудзонова Залива с парусниками.
Сид: Или пруд в Центральном парке.
Эриксон (Кивает): Найти дерево и…
Сид: Они обожают такие задания…
Эриксон: Или найти дивное корявое дерево в Центральном Парке с беличьим гнездом.
Сид (Улыбается): Буджам? Эриксон: Дерево Буджам.
Сид: У нас нет таких.
Эриксон: Вернемся к сексуальной революции шестидесятых. Мужчины и женщины стали сходиться, наслаждаться полной сексуальной свободой. Если кого-нибудь интересует мое мнение, то я полностью согласен с доктором Маргарет Мид: семья, в ее узком или расширенном понимании, существует уже около трех миллионов лет. Не думаю, чтобы революция шестидесятых годов серьезно повлияла на практику со стажем в три миллиона лет. А ты, Сидней, что думаешь по этому поводу?
Сид: Склоняюсь к этой же мысли. Хорошо, что ты делаешь ударение на повторяющихся структурах и явлениях, в которых человек может найти опору… Дети, связь поколений и тому подобное. Такие истории дают человеку душевный покой, умиротворение, а также надежду и вдохновение.
Эриксон: А вот вам иллюстрация вышеизложенных соображений, только под совсем иным углом зрения. Допустим, я еду поездом из Сан-Франциско в Нью-Йорк. Мне скучно и до смерти охота с кем-нибудь поболтать. Но вокруг ни одной знакомой души. Затею ли я разговор с молоденькой хорошенькой девушкой, что читает киножурнал или «Правдивые исповеди»? Нет. Может, я разго– ворюсь с интересной девушкой лет двадцати с романом в руках? Нет. Попытаюсь ли я вступить в беседу с пожилой дамой, что вяжет чулок? Нет. Может, я выберу себе в собеседники мужчину, поглощенного чтением юридической книги? Нет, потому что он будет говорить только о своей профессии.
Любой мужчина или любая женщина со значком Висконсинского университета на груди немедленно привлекут мое внимание и станут желанными собеседниками. С ними можно говорить и о Поляне Пикников, и о конференц-зале, и об улице Стейт Стрит, о баскетболе, и о холме, где находится обсерватория. Эти люди будут разговаривать на языке моей молодости, на языке моих эмоций, на языке моих воспоминаний. Мы найдем общий язык.
Конечно, если я замечу, что кто-то занимается резьбой по дереву, я не премину остановиться и затеять разговор. А если я увижу женщину, корпящую над лоскутным одеялом, я тут же вспомню свою матушку и все ее бессчетные лоскутные одеяла, которые она стегала для своих детей, внуков, правнуков и
