одна запись. Мне бы хотелось, чтобы ты ее прослушал.
— Можно и прослушать. — Майк отхлебнул из бокала и внезапно подался вперед. — Только я сомневаюсь, что в этом есть необходимость.
— Не понял, — протянул Лундквист.
— Ты, вероятно, думаешь, что запись прислал тебе Валлианатос, чтобы оправдать свой поступок, так?
— Ну… как один из вариантов.
— А среди них есть такой: запись послал я, Майкл Макнамара?
Лундквист нащупал за спиной кресло и тяжело осел в него.
— Зачем?
— Что «зачем»? — немного насмешливо, но благожелательно спросил Майк. — Зачем послал запись или зачем принудил Валлианатоса взорвать «Монитор»?
Лундквист молча смотрел на него, находя новые черты в лице Майка, которое менялось с возрастом на его глазах. Нет, раньше в нем не было подобной уверенности, жесткости и сознания собственной правоты. Между бровями залегла складка, подбородок будто стал более тяжелым, выдавая силу воли и упрямство Макнамары-младшего. Да и глаза похолодели, словно стали осколками того самого стекла, которое в нескольких местах пробороздило Майку лицо.
— Как ты заставил Валлианатоса взорвать «Монитор»?
— Правильный вопрос, — кивнул Майк, — ты ведь понял, что на кристалле только часть нашей с ним беседы, да? Ответ очень прост: ты помнишь, как пятнадцать лет назад на ходовых испытаниях взорвался «Гиперион»? Я-то этого не помню — мал был, но ты не должен забыть. Это ведь был один из немногих проколов отца.
— Это была диверсия, — глухо сказал Лундквист.
— Верно. И те, кто ее подготовил, понесли заслуженное наказание. Но все ли попали под раздачу, а, Томас?
— Ты хочешь сказать, что Ставрос Валлианатос был одним из них и пятнадцать лет ждал подходящего случая, чтобы…
— Ну что ты, Том, — Майк даже руками замахал, — не делай из Валлианатоса этакого глубоко законспирированного шпиона. Он был обычным человеком, умным, талантливым, но с гипертрофированным чувством вины. Знаешь, в чем его вина? Он был членом боевой организации «Дайте миру шанс». Это он устроил на верфи и в конструкторские бюро своих фанатично настроенных товарищей. При нашем последнем разговоре он сказал, будто не ожидал того, что они сделают, но ведь это не умаляет его вины. Результат — эсминец «Гиперион» был уничтожен вместе с командой, а организацию «Дайте миру шанс» объявили вне закона. Четверых непосредственных участников посадили на электрический стул, а семнадцать человек закончили свои дни на рудниках Мнемозины. По сути, в живых остался только он. Заставить Валлианатоса взорвать «Монитор» было просто — при его-то совестливости и сознании, что он живет только за счет товарищей, которые отдали жизни в борьбе, но ни разу не упомянули его имени. — Майк допил сок и аккуратно поставил бокал на стол. — Он приказал всему персоналу покинуть батарею и перенацелил оружие на реакторный отсек «Монитора». Что тебя еще интересует, Томас?
— Зачем ты прислал мне запись? — Лундквист еще не решил, что лучше — вызвать охрану или самому вправить мозги этому сопляку и только потом сдать его властям, и поэтому решил получить как можно больше информации. Ему не верилось, что Майк придумал все это сам, но кто им управлял, ради чего он пошел на такой шаг, однозначно меняющий жизнь и ставящий его вне закона, — вот, что надо было выяснить.
— Чтобы ты подумал: а для чего я все затеял? Однако похоже, я переоценил тебя — ты ведь еще ничего не понял и ничего не решил. Раньше мозги у тебя работали быстрее. Ведь половиной своего успеха отец обязан тебе — я-то знаю.
— Без Джефа я — ничто, — покачал головой Лундквист, — а решать твои шарады у меня нет ни сил, ни времени, ни желания. Захочешь — сам расскажешь.
— Расскажу, — согласился Майк, поднялся из кресла и, облокотившись о стол сжатыми кулаками, подался вперед, в упор глядя в глаза Лундквисту. — Отец уйдет через год, если не меньше — я гарантирую, и я в лепешку расшибусь, чтобы он видел продолжателя своего дела только во мне. А когда я стану во главе корпорации, я сделаю все возможное, — четко сказал Майк, выделяя свои слова, — чтобы в ближайшие сто лет это оружие не появилось ни у одного государства в освоенном секторе галактики.
— Я не понимаю, — пробормотал Лундквист, нахмурившись, — ты работаешь на конкурентов? На кого? На другое государство?
— Глупости, — брезгливо сказал Майк, — подумай, Томас. Ты же всегда был умен, даже слишком. Признаюсь, после своего возвращения я больше опасался именно тебя, а не отца. Ну? — Он выжидающе посмотрел на Лундквиста и, не дождавшись ответа, пожал плечами. — Впрочем, это подождет. Вернемся к вещам, более практическим, — ты нужен мне и на один вопрос ты должен дать ответ немедленно: ты со мной?
Лундквист поднялся, положил кристалл в карман и хмуро посмотрел на него.
— Ты начал с крови, Майк, но даже если бы не было катастрофы «Монитора», я не предал бы Джефа. Сейчас я еду в госпиталь Святого Патрика. У тебя есть полчаса времени. Хочешь — беги, хочешь — готовь алиби, но полчаса — это все, что я могу дать тебе. — Он резко повернулся и вышел из кабинета.
Майк тяжело посмотрел ему вслед. Лицо его исказилось, и он с маху ударил кулаком по столу.
Активировав систему подавления, он достал личный коммуникатор и набрал номер.
— Вы были правы, — сказал он, — мне не удалось. Он летит в госпиталь к отцу. — Выслушав собеседника, он поморщился. — Я не беспокоюсь, но Лундквист был мне нужен. Еще одно — у него кристалл с записью.
Отключившись, он поднялся из-за стола и подошел к окну. Ночной город лежал у ног, залитый бледным светом Селены.
Заснуть Макнамаре не удалось, и он просто лежал, гоня прочь тяжелые мысли, в ожидании рассвета. Сегодня Шейдеман обещал выпустить его из госпиталя, и он считал каждый час свалившегося на него безделья.
Он услышал, как кто-то вошел в палату и остановился возле кровати.
— Что еще? — пробормотал он, поворачивая голову.
Возле него стоял Майк, и даже при свете ночника Макнамара увидел, насколько он бледен и как жалко кривятся его губы. Возле двери застыл профессор Шейдеман.
— Что? — спросил Макнамара, холодея. — Марта?
— Нет, — голос изменил Майку, и он отрицательно покачал головой. — Томас…
Макнамара до боли сжал зубы, слушая сына. Голос его то накатывался штормовой волной, то переходил в далекий, едва слышный шепот, но все равно Макнамара слышал и понимал каждое слово:
— … с высоты двухсот ярдов… сбой в антигравитационном потоке, — потерянно говорил Майк, — он летел к тебе. Я не знаю, что он хотел сказать, но, видимо, что-то связанное с катастрофой «Монитора», — иначе он дождался бы утра. Он умер в приемном покое…
Макнамара приподнялся на руках, отшвырнул в сторону одеяло и спустил ноги на пол. Скрипя зубами, он выпрямился и взглянул на Майка. Лицо его дергалось, рот перекосился, кожа приняла смертельно бледный оттенок. Он стоял голый и страшный, но еще страшнее был его взгляд, и Майк, не выдержав, отвел глаза.
— Отец…
— Профессор, — сказал Макнамара каркающим голосом, — если вы попытаетесь задержать меня, через полчаса здесь будут мои люди из личной охраны и то, что останется от госпиталя, можно будет подмести веником и ссыпать в ведро. Где моя одежда?
— Вашей одежды нет. Она была в крови, и мы ее уничтожили, — сказал Шейдеман, — примите соболезнования.
Макнамара сорвал с постели одеяло, обернул вокруг бедер и, пошатываясь, пошел к двери.
