шваль. Очень явно она выигрывает от твоего несчастного случая. Либо она автоматически побеждает за неявкой противницы, либо, ввиду спешной замены, получает более слабую, не тренированную на победу соперницу. Так и так она экономит силы для лорда Грэя. Там они ей ох как понадобятся. Что будем делать?
Девушки уставились на разнесчастную Хайке. Вчера поздно вечером, когда она возвращалась из фехтовального зала, к ней подошел красивый молодой дворянин, они о чем-то шептались, и она отпустила подруг, намекнув, что отправляется праздновать победу «в очень узком кругу поклонников». На рассвете она, держась за стену и стиснув зубы, вся в злых слезах, добралась до каморки, лелея вывихнутую руку.
— Он сам тебя калечил?
— Нет, — нехотя отвечала Хайке. — Напали на нас в переулке. Целая толпа, человек пять. Я не знаю, куда он делся. Темно было. Только руку вывихнули, больше им ничего не надо было.
— Даже не ограбили?
— Да что с меня взять, кроме пота, я ж с тренировки шла. Он сказал, — она вызывающе сверкнула на «судилище» черными глазами, — у него я смогу принять горячую ванну!
— Ясно, — подвела итог гофмейстерина. — Твой кавалер свое дело сделал, завел тебя, куда надо, и смылся. Надеюсь, когда-нибудь ты его встретишь, опознаешь и… В общем, разберешься. Если мы сейчас сообщим о твоей травме, наши соседки будут в полном восторге, и номером один от команды выберут кого- нибудь из Фиалок. Таггет, например, или Цоррен, нас же смешают с грязью. В любом случае полуфинал с фон Скерд был обречен на поражение: надеюсь, никто здесь не питал на сей счет призрачных надежд? Та стерва знает, чего хочет, и никому не позволит встать у себя на дороге.
Она убила взглядом бедную Хайке.
— Значит, единственное, что мы можем сделать для сохранения лица, — это выставить от нашей комнаты другого бойца, которая продержится против Эрны столько, сколько сможет, и сделает это так, чтобы было не очень заметно, что она вышла проигрывать. Кто из вас сможет это сделать?
Девушки переглянулись. Катарина фон Лиенталь обозрела их всех. Кто из них способен заменить быструю, как ртуть, верткую, как юла, Хайке? Теодора, с гладкими черными волосами и аметистовыми глазами? Воздушная, утонченная, ткни ее пальцем — и она развеется, как греза, сильфида, да и только. Нет, Эрна бросит ее наземь одной подножкой в первую же секунду. Фон Лиенталь доверила бы ей кинжал или яд, но не меч. Хохотушка Зильке, пухленькая, в кудряшках. Привлекательная в салоне, на паркете фехтовального зала она будет смотреться нелепо. А проигрывать нужно красиво.
— Лея Андольф, — сказала гофмейстерина, — против фон Скерд выйдешь ты. Если, разумеется, — с неудержимой язвительностью, более всего говорившей о ее настроении, добавила она, — ты не выбрала именно эту ночь, чтобы лишиться невинности.
2. Деревенщина
Разумеется, она была красива. Если бы она не отвечала этому непременному критерию, она никогда не заняла бы соответствующее место при дворе.
Фрейлиной она состояла совсем недавно, а потому ей пока не случилось опровергнуть свою репутацию деревенщины и недотроги, которую ей создали кавалеры, отвергнутые при попытке первого штурма провинциальной добродетели. Не то чтобы она возводила нравственность в непреложный закон; поварившись в дворцовом котле, она уже научилась относиться к девичеству как к обременительным путам, но пока никто не выделился в ее глазах настолько, чтобы без сожаления с оными расстаться.
В росте она превосходила своих подруг из Гиацинтовой фрейлинской чуть не на полголовы, была светлорусой, с тем особенным золотистым оттенком, какой можно увидеть на корочке ржаного хлеба, если он не слишком подрумянен. Теплые глаза орехового цвета, которые никто не назвал бы обжигающими, освещали открытое приветливое лицо, еще не утратившее полудетскую округлость, вокруг них еще не успела сплестись сеточка усталости, а в улыбке нежных губ не было и следа цинизма — непременного атрибута сколько-нибудь продолжительного придворного стажа. Ей никогда не удавалось зашнуровать талию до уставных четырнадцати дюймов, даже толстушка Зильке испытывала по этому поводу меньше мучений. Хорошо ей: знай перегоняй жирок с места на место, повыше и пониже, а вот попробуй утянуться, если под кожей у тебя ровный слой упругих твердых мышц. Сказывались спортивные забавы, в которых дома она была с братьями на равных. Не на умирающий ирис походила она, но на стройное молодое дерево, и все, сказанное о фрейлинах выше, почти ее не касалось, она покуда плавала в этой новой для себя жизни, как утка в воде, не намокая.
Посещать тренировочный зал она тоже никогда не отказывалась: сказать по правде, она особенно ценила в нем то, что это было единственное место, где фрейлина на полном основании могла провести время без удушающего корсетного панциря. К тому же продолжительные физические нагрузки веселили ее тело и оживляли цвет лица.
Говорила она мало и никогда не стремилась выделиться ни нарядом, ни умничаньем, и в сборной королевы не числилась ни вторым, ни даже третьим номером.
У Леи Андольф не было чемпионского характера. Она никого не хотела побеждать.
Она умела жить в ладу как сама с собой, так и с другими людьми, и те, кто из кожи вон старался определить ее соответствующим ярлыком, в конце концов единодушно признали ее никакой.
Однако данные у нее были хорошие, и она отлично смотрелась в гимнастическом костюме, а потому гофмейстерина фон Лиенталь в своем выборе не колебалась.
По крайней мере эта выглядит здоровой и твердо держится на ногах.
3. Чемпион
Прямо с улицы они угодили в толчею парадного зала Гильдии фехтовальщиков. Народ расступался перед королевой, кланялся ей и вновь смыкался за ее спиной, и фрейлинам, шествовавшим за госпожой, приходилось прокладывать себе дорогу где улыбками, где просьбами, а где — и локтями. Гофмейстерина возглавляла маленький отряд, исполненный решимости постоять за честь своей фрейлинской, Хайке, с чьего лица не сходила болезненная бледность, следовала в кильватере, остальные обступили ее плотной коробочкой, оберегая от толчков или чего похуже: всякое может случиться со спортсменкой в такой толчее.
Хайке была одета в гимнастический костюм, выдержанный в цветах королевы, — коричневый, с красной отделкой; лубок, фиксирующий руку, фон Лиенталь сняла с нее перед самым входом: она намеревалась сохранять акт подмены в тайне до самого последнего момента, а там — будь что будет. Остальные девушки с ног до головы кутались в плащи: отчасти спасаясь от прохлады весеннего утра, но главным образом из-за стратегических соображений. Им приходилось скрывать, что костюм Леи, весьма отличаясь от ливрейного фрейлинского платья, в точности повторяет тунику и лосины Хайке.
Многие узнавали их, пока они шли к отведенным для свиты королевы местам, подходили, здоровались, говорили Хайке несколько ободряющих или, наоборот, уничижительных слов — в зависимости от того, принадлежали ли они к партии болельщиков Эрны фон Скерд или ее противников. Хайке кивала, и ее немногословие и бледность вполне объяснялись волнением из-за предстоящего полуфинала. Злопыхатели же умело отстреливались на лету безжалостными и вполне снайперскими колкостями ее подруг.
Лея привыкла видеть этот зал пустоватым и гулким, привольным обиталищем городского эха, поселившегося под его лепными потолками. Свет, зеленоватый от обилия ранней листвы, струился в высокие окна, щербатый паркет, выложенный черно-белой шашечкой, не ремонтировался уже лет сто, частично потому, что иные отметины оставили на нем люди, чьи имена и слава жили и после их смерти, и смотритель зала имел немалый доход, красочно описывая туристам деяния великих Мастеров и их
