внимания. На моего замечательного спасителя она смотрела, будто с обратной стороны бинокля. И он, похоже, это чувствовал, так что я обозлился.
— Разве уже пришло мое время? — спросила она. — Я… задумалась.
— Нет! — поспешно воскликнул мой хозяин. — Еще только первые сутки моего сектора. Я не потревожил бы тебя, если бы не чрезвычайные обстоятельства.
По лицу Паломы я понял, что она не представляет себе, какие обстоятельства имеют право так именоваться. Вегар, кажется, понял это, сконфузился окончательно и вытолкнул вперед меня.
— Вот, — сказал он, — нашел на лыжне парнишку. Из Внутренних. Не могу представить, зачем и как он там оказался.
— Норнины штучки, — тут же определила Палома, уделяя мне на толику больше внимания.
— Вот и я так подумал, — с энтузиазмом воскликнул Вегар. — Назад, ты сама понимаешь, я его отправить не мог. Только вперед, по циклу. Вот… возьми.
Он с безопасного расстояния протянул даме в кресле разлапистую еловую ветвь с длинными бронзовыми шишками, похожими на тугие тициановские локоны. Та приняла этот неуклюжий знак внимания не моргнув, и опустила на подлокотник поперек себя, словно ветка была для нее чрезмерно тяжела.
На ней были широкие, оливкового цвета брюки с наглаженной стрелкой, коричневый блейзер, блузка и платок на шее. Ни на одежде, ни на бледном лице, обрамленном черными гладкими волосами, подстриженными в каре, ни морщинки. Ядовито выделялось только яркое пятно губ, и глаза были серыми, как лед в пасмурный день.
— Я полагаю, — сказала она, — ты верно определил ситуацию, и поступаешь правильно. Однако мне было бы приятно знать, что всю ответственность ты берешь на себя.
— Да-да, — закивал мой славный норвежец, — разумеется. Ты тут ни при чем. Просто отвори ему свои Врата и переправь его к Перегрину. Он в дороге сам приспособится, но, ты же понимаешь, сперва ему придется трудновато. Осознать, адаптироваться, вписаться в правила, и все такое… Мы же с тобою первые. Надо ему помочь освоиться.
— Опыт показывает, Внутренние делают это достаточно быстро, — усмехнулась Палома. — Как правило, они великолепно осваиваются, достигнув Иманта. Где и застревают. Хм… вот кто потенциально не слабее Норны, а?
— Имант сам не знает своей силы, — хмуро сказал Вегар. — И слава богу.
— Если бы даже и знал, — возразила Палома, — я думаю, его бы это не изменило. Этот лоботряс — счастливец.
— Ну, в общем, я — все, — вымолвил Вегар, переминаясь с ноги на ногу: большой, неуклюжий, неуместный. Уж не чаял, видно, вырваться из-под ее рентгенновского взгляда. Королевским взмахом руки Палома отпустила его. Я остался стоять, как бактерия под микроскопом. Тезка дочери Пикассо. Палома — «голубка».
Сесть она мне не предложила, и некоторое время мы молчали, причем она явно не испытывала никаких неудобств. Я даже заподозрил, что она обо мне забыла. Однако это оказалось не так.
— Расскажите, — предложила она, — как все случилось.
Попутно размышляя, я выложил ей отредактированную на ходу версию случившегося. Вопреки теплившейся во мне надежде, она тоже не поспешила назвать мне географический регион. Вместо того, чтобы отправить меня топать своим ходом в расчете на милицию, все как один местные хозяева предпочитали передавать меня из рук в руки. Горький житейский опыт свидетельствует, что в экстремальных обстоятельствах блатной путь результативнее и надежнее, а потому я смирился.
— М-да, — протянула она спустя минуту или две после того, как я замолчал. Должно быть, придерживалась известной китайской мудрости насчет торопливого зайца, у которого пятки в помете. Сорок лет, мстительно подумал я. Стервы полностью выспевают приблизительно к этому возрасту.
— Это, разумеется, Норна, — продолжила она. — С нею и разберетесь, если дойдете до конца.
Жалкое зрелище Вегара, мнущего в ручищах лыжную шапочку, все еще стояло у меня перед глазами, а потому в отношении нее я был настроен весьма агрессивно.
— Не могу сказать, — начал я, — как я ему, — кивок на дверь, благодарен…
— Да, — сказала она. — Парадоксально, но факт. Вопреки, а может, именно благодаря суровости своего сезона, Январь — добрый и отзывчивый бог. Ничто не должно доходить до абсурда.
— Кто? — ошеломленно переспросил я.
Она поглядела на меня искоса и не сочла нужным повториться.
— Он не представился? Предоставил мне делать это? — она усмехнулась, переплетя на коленях длинные пальцы в ярком лаке. — После столь продолжительного знакомства я и не подозревала в нем чувства юмора.
Мне казалось, что в ее интерьере Вегару явно было не до чувства юмора. Вспомнилось, какая ему выпала суматошная ночь. Элементарно забыл между телятами и гномами. Да и я, скорее всего, ему бы не поверил. С чего это я должен верить во всякий мистический бред?
Однако имидж Паломы исключал любое проявление недоверия. Наверное, потому, что в ней не было и искры юмора.
— Леди… Февраль? — озарило меня.
Она равнодушно кивнула. В иное время в ином месте я преисполнился бы гордости за свою догадливость: недаром говорят, мол, программист способен править миром! По крайней мере, своим, виртуальным миром — точно. Но сейчас я был растерян настолько, что даже не порадовался. Отчетливо понимал только, что логика в моей ситуации — лоцман никудышный.
Однако математиков недооценивают. Имея в своих руках самый гуманитарный из всех технических инструментов, из всех «физиков» мы самые лиричные. Наши головы похожи на старый жесткий диск. В них, в своих ячейках памяти, хранится, ожидая своей очереди, масса на первый взгляд ни к чему не пригодных сведений. Неужто же я на каждое время года стихотворной строчки не подберу? Тем более, февраль…
—
вдохновенно начал я,
Она расслабилась в кресле.
— Ах, — сказала она, — вы понимаете. Прочие — нет. Даже Вегар, хотя, как я уже говорила, он очень великодушный дух. Мы с ним не ужились. Здесь ему неуютно и скучно, а там, у него, слишком много движения. Суеты. Всяких сиюминутных дел.
Да, подумал я, корову не уговоришь подождать телиться. А вслух сказал:
— Все — суета сует. Все, идущее под солнцем, неизбежно сгинет в тени. Кто это — Норна?
— Леди Декабря. Самая старая из нас, если в нашем случае вообще уместен разговор о возрасте. Могущественная, умная и беспощадная, как атомная зима. Это вам к сведению. Думаю, на пути вы наберетесь самой разнообразной информации обо всех нас: мы со скуки обожаем посплетничать. В особенности о тех, кто стоит раньше нас по циклу: вероятность того, что вы совершите полный оборот и передадите слова, ничтожна. В самом деле, какое вам удовольствие мотаться по зимним месяцам, когда есть летние? Так что, с вашего позволения, я воздержусь от комментариев тех, с кем вам впоследствии предстоит встретиться. На всякий случай учтите, что их мнение обо мне меня ни в коей мере не интересует. Как вы сказали, все — суета сует.
— Это не я. Это Экклезиаст. Но к нему тоже не следует слишком всерьез относиться. В конце концов, это всего лишь минутное состояние души. Вон… Январь не унывает.
— Январь, — сказала она, — сопряжен с надеждами нового года. Ему как бы есть ради чего жить. А что такое февраль? — она кивнула за окно. Кажется, цикл не сдвинется с места и через тысячу лет. А для
