– Ты что, был в этой гробнице? – пристально глядя в Самоедовские глаза, спросил Царевич.
– Ну, был, – нехотя признался Мишка. – Я же художник, мне же нужно проникнуться атмосферой среды.
– Бердов что же, возил тебя в Египет, проникаться атмосферой? – А при чем тут Египет? – удивился Самоедов. – Гробница фараона находится в нашем городе, на Валеркиной даче. То есть, дача даже не Бердова, а его тёщи, но ты же знаешь Наташкину мамочку, если есть на свете истинные ведьмы, то это как раз она. Тесть-то умнее Валерки оказался и давно уже из этой семейки и сбежал, а Бердов вляпался, как кур в ощип. А Ираида давно уже помешана на Блаватской, путается с кришнаитами и ещё чёрт знает с кем. Словом, у них там храм не храм, бордель не бордель…
– Подожди, а где они фараона взяли? – удивился Кляев. – Мумию фараона они получили с помощью астрального мира и Валеркиного романа «Камасутра в гробнице» по уже отработанной схеме: слово – рисунок – оживление.
– Рисовал ты?
– Я, – не стал запираться Самоедов. – Фараон натуральный, без подделки, я его с мумии Тутанхамона рисовал.
– А зачем им мумия? – не поверил Кляев. – Чёрт его знает, – пожал плечами Самоедов. – Ираида прямо помешана на молодильных яблоках. Женщину можно понять, возраст критический, а хочется быть молодой и сексуально привлекательной.
– Ладно, звонок отменяется, вези нас прямо в гробницу, – распорядился Царевич. – Не повезу, – заупрямился Самоедов. – Ираида мне пасть в два счёта порвет. А у меня и так здоровье слабое и нервы истрёпаны до предела.
– Одно яблоко, для поправки здоровья, – соблазнял Царевич. – Два, – упёрся Самоедов. – И плату попрошу вперёд.
Кляев расставался с яблоками неохотно, зато Мишка вцепился в молодильный фрукт зубами и сожрал его быстрее, чем Царевич успел глазом моргнуть. – Дорогу покажу, но за последствия не ручаюсь, – честно предупредил Самоедов. – Место подозрительное и вообще – кто там только не бывает. – Веди, Сусанин, – распорядился Царевич, снаряжая обойму патронами с серебряными пулями взамен расстрелянной в Самоедовской квартире.
Путь к гробнице фараона пролегал через городскую окраину и роскошный по весне и лету березняк, ныне пребывающий в меланхолии. Пейзаж был настолько российским и родным, настолько не похожим на пески африканских пустынь, где, если верить науке, обитали фараоны, что Царевич впал в глубокое сомнение по поводу искренности Самоедова. В конце концов, этот сукин сын и соврёт, не дорого возьмёт. Тем более что мать Наташки Иван хоть и шапочно, но знал. Ирина Аркадьевна Полесская была известным в городе человеком. Литературным критиком и искусствоведом. Индией она действительно интересовалась и даже состояла членом общества восточной направленности, название которого Иван, к сожалению, запамятовал. А вообще-то Полесская слыла либералкой и западницей, бессменным вдохновителем всех авангардистских мероприятий, на кои столь богата российская пореформенная действительность. Сам Царевич в авангардистских течениях разбирался слабо, но, для поддержания имиджа человека продвинутого и рыночного, на мероприятиях бывал и даже восхищённо цокал языком, глядя на какую-нибудь совершенно уже выходящую из ряда вон бредятину. За это Ирина Аркадьевна Ивана отличала и, даже ставила в пример другим, как человека обладающего безупречным художественным вкусом. К его упражнениям в литературном жанре Полесская относилась снисходительно: рынок есть рынок, но настоятельно рекомендовала попробовать себя в философской прозе. Царевич охотно поддакивал искусствоведше, хотя из всех философских учений смутно разбирался лишь в марксизме-ленинизме.
Нельзя сказать, что загородный дом семьи Бердовых поражал глаз своими пропорциями. Однако на фоне окружающих курятников, безусловно, выделялся резным фасадом, сработанным сбежавшим мужем Ирины Аркадьевны, который в узких литературных кругах слыл славянофилом. Усадьба была практически пустынна, если не считать мрачного кубического сооружения, похожего на недостроенный шлакоблочный сарай. Если верить Самоедову, это и была знаменитая гробница фараона.
Оглядывая кургузое сооружение, Царевич пришёл к выводу, что фараон мог бы выбрать себе последнее прибежище и посолиднее. Самоедов на Ивановы слова иронически ухмылялся, намекая тем самым на известную истину, что не всякое золото блестит.
Резной теремок был пуст, но Самоедова это нисколько не смутило, открыв калитку, он повел незваных гостей прямо к сараю, настороженно при этом оглядываясь по сторонам:
– На фурий бы не нарваться. – Каких еще фурии? – удивился Кляев, не вынимавший руки из-за отворота куртки, где у него был спрятан маузер.
В отличие от Васьки, Царевич знал, что фуриями в античном мире называли богинь мести и кары. И хотя делать этим негодяйкам в российской действительности вроде бы нечего, но ещё не факт, что их у нас нет. Впрочем, не исключено, что под фуриями осторожный Самоедов понимал хозяек дачи, которые среди культурного городского бомонда имели славу особ мстительных, скандальных и с большими связями.
Скромный сарайчик был пуст и единственной его достопримечательностью являлся люк, на который Самоедов указывал пальцем.
– Ещё раз предупреждаю, что не смогу ручаться ни за вашу безопасность. – Может тебе остаться? – обернулся Иван к Кляеву. – Покараулишь машину, пока я проведаю фараона. – Машину я оставил у сторожки, никто ее не тронет, – отмахнулся Кляев.
Царевич вздохнул и полез в устрашающий зев колодца вслед за Самоедовым. Надо сказать, что подземное сооружение превосходило сооружение наземное и величиной и качеством отделки. Это сразу бросилось в глаза и Царевичу, и спускающемуся следом Кляеву, который даже прицокнул от восхищения языком, разглядывая отделанные кафелем стены. – Откуда у Валерки деньги на бомбоубежище? – удивился Царевич.
– Ты еще не все видел, – горделиво усмехнулся Самоедов. – А деньги дал Костенко, в счёт будущих доходов с торговли молодильными яблоками и живой водой.
Упоминание живой воды сразу же заставило Царевича насторожиться. А на ум пришла запоздалая мысль, что он слишком опрометчиво доверился Мишке, который похоже, знал о делишках мафиозной группы больше, чем до сих пор показывал. В голову Царевича вдруг уперся невесть откуда взявшийся ствол пистолета, а потом чья-то рука, скользнув по поясу, опустошила кобуру, оставив самозваного спецназовца абсолютно безоружным перед лицом неприятеля. Судя по возне за спиной, там разоружали Кляева. Царевича довольно нелюбезно толкнули в спину, и он даже не вошёл, а влетел в обширный и хорошо освещенный лампами дневного света холл, где его уже поджидали Костенко, Шараев и Валерка Бердов. Тут же меж значительных людей крутился с сияющим как у именинника лицом Мишка Самоедов. Не было никаких сомнений в том, что художник специально заманил Царевича на дачу, чтобы сдать с рук на руки хорошо вооруженным охранникам Костенко.
– Где яблоки? – сразу же взял быка за рога Леонид Петрович.
Царевич с ответом не спешил, с любопытством разглядывая помещение. Надо сказать, здесь было на что посмотреть. Фрески на стенах были наверняка намалеваны рукой Самоедова, явно находившегося на пике шизофренического бреда, вызванного несварением желудка, переполненного молодильными яблоками. Более устрашающих личин Царевичу видеть ещё не доводилось. Что же касается мебели, то никакого саркофага с фараоновой мумией Царевич не обнаружил, зато здесь стояли софа на гнутых ножках и два кресла, обтянутые чёрной материей, по которой порхали золотистые гарпии, чьи мифические свойства были известны литературно образованному Царевичу. В креслах сидели Костенко и Шараев. Валерка Бердов развалился на софе, выкатив на всеобщее обозрение отросший за последнее время живот. Самоедов, пометавшись по холлу, подсел на софу похоже только для того, чтобы Царевич мог насладиться видом бывших друзей и сравнить их внешние и внутренние достоинства. Что касается достоинств чисто внешних, то здесь все преимущества были за Валеркой Бердовым. К сорока годам он сохранил пышную шевелюру и благородную надменность на лице патриция времен упадка римской империи. Ростом Бердов превосходил не только Самоедова, но и Царевича. Словом, внешность у писателя-детективщика была самая, что ни на есть, героическая, несмотря даже на одолевшую его в последние годы полноту. Что же касается внутреннего содержания, то оно было явно пожиже героической оболочки. Валерка был от природы трусоват, непоследователен, падок на лесть и легко прогибался под власть предержащих. Немудрено, что жена и тёща в два счёта надели на него хомут и заставили плясать под свою дудку. Бесспорными же достоинствами Бердова были ум и обширные знания в областях, часто недоступных Иванову разумению. – Яблоки мы сдали на склад, – ответил вместо Царевича Кляев.
Васька хоть и был лишён врагами обоих своих стволов, но держался солидно и независимо, сунув руки в карманы камуфляжной куртки и презрительно кося глазом на четырех стывших у входа амбалов. Одного из охранников, высокого, рыжего и худощавого, Царевич опознал: именно этот молодой человек застукал их в доме Костенко. – Какой еще склад? – не понял Шараев.
Сан Саныч был одет с иголочки, но на сухом подвижном лице его не было обычной самоуверенности. Брови Шараева то и дело сходились у переносицы, что, несомненно, придавало ему сходство с оперным Мефистофелем, недотянувшим ноту ля в известной арии и страшно огорченным подобным конфузом на глазах почтенной публики. – На наш склад, – не остался в долгу Кляев. – Должен предупредить вас, господа, вы находитесь под колпаком специальной оперативной группы, и все ваши действия протоколируются и будут представлены прокуратуре в самое ближайшее время. – Врет, – захохотал Самоедов, – Это сосед Царевича, Васька Кляев. Он такой же спецназовец, как я артист балета. – А обмундирование у них откуда? – нахмурился Костенко. – А оружие они где взяли? Не говоря уже о милицейском Уазике.
– Насчет оружия мы проверяем, – негромко сказал от дверей рыжий охранник. – А вот Уазик не милицейский. Наш информатор в ГИБДД утверждает, что машины с такими номерами в о6ласти вообще нет.
– Что вы на это скажете, Царевич? – повернулся к Ивану Костенко.
Главный губернский мафиози отличался благообразной внешностью номенклатурного работника среднего звена. То есть, по виду был никакой. Ни худой, ни толстый, ни красивый, ни уродливый, ни высокий, ни низкий. Очень может быть, что свою печать на его внешность наложила затхлая комсомольская юность, проведенная в тиши райкомовских кабинетов и предбанниках тогдашних высоких особ. Но за этой никакой внешностью скрывался изворотливый ум, выведший комсомольского активиста на орбиту высокой политики, прямехонько к тем кабинетам, где рыночные маги вершили свои метаморфозы. Костенко, видимо сумел угодить магам и из скромного инструктора заштатного райкома в одночасье стал набобом.
– Понятия не имею, о какой машине идёт речь, – пожал плечами Царевич. – Я приехал сюда на трамвае.
– Оружие, значит, тоже не твое? – ехидно спросил Костенко. – Оружие мне дали подержать в прихожей, поэтому на нём мои отпечатки пальцев. А что касается камуфляжа, то я купил его на рынке. – С Матерым ты, значит, не знаком? – Не слышал о таком.
– А откуда волчья пасть на рукаве? – От верблюда, – пояснил Кляев.
– Набить морду пролетарию? – спросил рыжий у босса. – Успеется, – махнул тот в его сторону рукой. – Напрасно, Царевич, ты отказываешься от сотрудничества с нами. Мы ведь тебе добра желаем. – А кто сказал, что я отказываюсь? – удивился Иван. – Пока что никто мне этого сотрудничества не предлагал.
– Но вы ведь слышали наш разговор? – подал голос Шараев. – Слышали мы всего ничего, а поняли ещё меньше.
– А яблоки зачем украли`? – Пошутили, – усмехнулся Царевич. – Эка невидаль, пуд яблок. – Да где пуд, – запротестовал Кляев, – там и десяти килограммов не было. А вы стрельбу открыли по хорошим людям. Мордоворотов на нас натравили.
– Врут они всё, – крикнул со своего места Самоедов. – Они ещё вчера меня по поводу яблок пытали, грозили самосудом и милицией.
– Кто вам рассказал про яблоки? – Лариса Сергеевна, – не моргнув глазам, соврал Царевич. – Я, разумеется, не поверил. А кто бы поверил на моём
