отлетела назад — Уинтер даже не дрогнул.
— Нет, нет, — нетерпеливо объяснял он скульптору. — Вы должны всю силу вложить в плечо, перенести центр тяжести…
Он и не мыслил о возмездии, играл лишь невинную роль тренера.
Его проповеди спортивного образа жизни, скучные для всех, кроме его немногочисленных друзей, однажды заставили меня заподозрить, что он вовсе не был таким уж хорошим борцом, и, когда меня пригласили прочитать лекцию об историческом романе в университете Айовы, я подумал, что стоит разыскать там уинтеровского тренера. У меня вдруг возникло сомнение, не выдумал ли Джефферсон Джонс себе соперника, которого якобы каждый раз побеждал.
Сделать это оказалось проще простого, тренер занимал какой-то почетный пост, подвизаясь на кафедре атлетики, и я спросил, помнит ли он борца по имени Северин Уинтер, категория 157 фунтов.
— Помню ли я его? — сказал тренер. — О, он подавал большие надежды. У него было все необходимое, были амбиции и агрессивность, если вы понимаете, о чем я.
Я сказал, что понимаю.
— Но он проигрывал в главном, он не мог совладать со своей психикой. Не то чтобы он попадал под психологическое влияние противника, нет. Но он делал ошибки. Делал только
— Уверен, что достаточно, — сказал я. — Но ведь однажды он был вторым в соревновании Большой Десятки в весовой категории до 157 фунтов?
— Ага, — сказал тренер. — Но с тех пор весовые категории переменились. Сейчас это уже 158. Раньше было — 123, 130, 137, 147, 157 и так далее, а теперь стало 118, 126, 134, 142, 150, 158 и так далее, ну, вы понимаете.
Я не понимал, да и не очень-то хотел. Жизнь университетского профессора вязнет в мелочах, но что может быть скучнее бесконечной статистики спорта?
Иногда я козырял этим в разговорах с Уинтером:
— Неплохо, Северин, посвятить себя области, где изменения составляют один фунт за десять лет.
— А что твоя история? — отвечал он. — Сколько фунтов прибавила цивилизация? Думаю, около четырех унций со времен Христа и пол-унции со времен Карла Маркса.
Уинтер был образованным человеком, его немецкий был, конечно, безупречен, и преподавателем он был хорошим — при том, что далеко не все носители языка могут научить ему. И тренером он был хорошим, хотя получил эту работу случайно. Его взяли в университет как преподавателя немецкого, но он не пропускал ни одной тренировки и вскоре стал неофициальным помощником тренера — борца тяжелого веса из Миннесоты, который побеждал и в Большой Десятке, и в национальном чемпионате в то время, когда Уинтер выступал за Айову. Бывший чемпион-тяжеловес внезапно упал замертво от разрыва сердца, демонстрируя какой-то сложный прием.
— Сначала мне показалось, что он просто неправильно выполнил прием, — говорил Уинтер.
Оставшись посреди учебного года без тренера, кафедра атлетики предложила Уинтеру занять освободившееся место. Он признался Эдит, что это была его тайная мечта. Его команда продемонстрировала такие высокие результаты, что на следующий год он получил ставку главного тренера, вызвав лишь легкие пересуды среди тех, кто позавидовал его двойному заработку. Только его враги на кафедре иностранных языков и литературы могли заявлять, что Уинтер мало времени уделяет студентам, изучающим немецкий язык, из-за занятости на новой работе. Но в лицо, естественно, никто ему этого не высказывал. Желающих изучать немецкий стало, между прочим, намного больше, так как Уинтер порекомендовал всем членам борцовской команды брать у него уроки немецкого.
Уинтер утверждал, что занятия спортом помогают ему преподавать язык (он, правда, утверждал, что они помогают во всех его делах — так прямо и говорил, вслух, в разных компаниях, держа свою руку на тугой попке Эдит, хватая ее за плечи так, что та теряла равновесие, расплескивая содержимое бокала: «Спорт помогает мне абсолютно во всем!»).
Их взаимная привязанность казалась искренней, но странной. В первый вечер нашего знакомства, по дороге домой, мы с Утч, полные интереса к ним, обменивались впечатлениями.
— Боже, он выглядит как
— Зато тебе явно нравится, как выглядит
— Он — просто похож на огромного карлика, просто пародия.
— Я тебя знаю, — сказала Утч; она положила тяжелую руку мне на бедро. — Тебе нравятся женщины ее типа, тонкие лица. Порода — так бы ты сказал.
— У него почти нет шеи, — сказал я.
— Он очень симпатичный.
— Ты находишь его привлекательным? — спросил я ее.
—
— Конечно очень, лучше сказать, — поправил я ее.
— Да, — сказала Утч, — а ты находишь привлекательной ее, правда?
—
Ее сильная рука сжала мое бедро, мы рассмеялись.
— Знаешь, — сказала она, — ведь всю еду готовил он.
Нужно заметить, что в приготовлении пищи Северин не был варваром, только в поедании ее. После ужина мы уселись в гостиной на софе, изогнутой вокруг кофейного столика, и попивали бренди. Уинтер спокойно уминал фрукты и сыр, отрывал виноградины, налегал на груши. Бренди он перемежал с вином, оставшимся от обеда. Утч сидела сонная. Она положила босую ногу на кофейный столик, и Уинтер схватил ее за щиколотку, внимательно разглядывая икру, как будто это был кусок мяса, который следовало отделить от кости.
— Посмотрите на эту ногу! — воскликнул он. — Посмотрите на толщину этой щиколотки, на форму этой ступни!
Дальше он выдал что-то Утч на немецком, и она засмеялась, но при этом не была ни рассержена, ни смущена.
— Посмотрите на эту икру. Настоящая крестьянская нога, — сказал Уинтер. — Это нога полей! Это нога, которая обратит противника вспять!
Он опять заговорил по-немецки, ему явно нравилось сильное тело Утч. Она была ниже его — только пять футов шесть дюймов. У нее были округлые формы, крутые бедра, полная грудь, чуть намечавшийся животик и мускулистые ноги — крепенькая, никакого жира. Когда она стояла, на ее попе сверху, как на кресле, вполне мог сидеть ребенок. Лицо — типичное для жителей Центральной Европы: высокие скулы, тяжелый подбородок и большой рот с тонкими губами.
Утч ответила что-то Северину по-немецки; было приятно слушать напевный венский диалект, но хотелось бы понимать, о чем они говорят. Он отпустил ее ногу, но она оставила ее лежать на столе.
Я взял свечу, дал прикурить Эдит, потом прикурил сам. Ни Утч, ни Северин не курили.
— Вы, как я понимаю, пишете, — сказал я Эдит. Она улыбнулась мне. Конечно, я понял тогда, что это была за улыбка и куда мы все катимся. Только однажды я видел улыбку столь же самоуверенную. Пожалуй, Эдит улыбалась еще беззаботнее и обольстительнее, чем ангелочек по прозванью «Улыбка Реймса» на той открытке.
2. Итоги разведки: Эдит (весовая категория 126 фунтов)
Не закончив подготовительной школы, Эдит Фаллер отправилась со своими родителями в Париж Они были из нью-йоркских Фаллеров, и споров по поводу переезда не возникло; Эдит страшно обрадовалась, да и отец говорил, что не стоит тратить время на учебу, если есть возможность жить в Париже. Там она все же поступила в престижную школу, а когда родители возвратились в Нью-Йорк, она
