– Я долго практиковал честный самоанализ – остро болезненный способ постижения истины. Исследование себя, неослабное наблюдение за собственными мыслями – это сильный и разрушающий опыт. Он в порошок дробит самое стойкое эго. Но истинный самоанализ, творя провидцев, действует математически. Метод «выражения» себя, признания другими создает в результате эгоцентристов, уверенных в праве на личные толкования Бога и вселенной.
– Истина смиренно удаляется перед такой высокомерной оригинальностью. – Беседа доставляла мне удовольствие. Садху продолжал: – Человек не сможет понять вечных истин, пока не освободится от претензий. Человеческий ум, открытый для многовековой грязи, изобилует омерзительным скопищем несчастных мирских заблуждений. Бои на полях сражений бледнеют, ибо ничтожны в сравнении внутренними врагами! Их не победить никакой сверхсилой! Вездесущий, неугомонный, вечно за чем-то гоняющийся человек даже во сне искусно оснащен вредным оружием. Эти солдаты невежественных вожделений стремятся убить всех нас – безрассуден человек, зарывающий в землю идеалы, предаваясь уделу большинства. Не кажется ли он немощным, тупым, бесчестным?
– Уважаемый сэр, у вас нет никакого сострадания к сбитым с толку народным массам?
Мудрец на мгновение смолк, затем уклончиво ответил:
– Любить одновременно и незримого Бога – вместилище всех добродетелей, и зримого человека, явно не обладающего ничем, – часто затруднительно. Но искусность равносильна лабиринту. Внутреннее исследование быстро раскрывает единство всех умов – прочное сродство эгоистических побуждений. По крайней мере, в одном этом отношении обнаруживается братство человечества. Ошеломляющее смирение сопровождает это уравнивающее открытие. Оно вызревает в сострадание к собратьям, слепых относительно целительных потенций души, ожидающей исследования.
– Святые всех веков чувствовали, подобно вам, горести мира.
– Только мелкий человек теряет ответственность за несчастья других, замкнувшись в собственном узком страдании, – суровое лицо садху заметно смягчилось. – Тот, кто практикует рассечение себя скальпелем, узнает расширение вселенского сострадания. Ему даруется освобождение от оглушающих требований эго. Любовь Господа расцветает на такой почве. Создание в конце концов обращается к своему Творцу, если и не по иной причине, то хотя бы для того, чтобы вопросить с болью: «Почему, Господи, почему?» Через боль, под позорными ударами хлыста человек, наконец, приходит к Бесконечному Присутствию, чья красота только и должна привлекать его.
Мудрец и я находились в калькуттском храме Калигхат, куда я пришел взглянуть на его прославленное великолепие. Широким жестом мой случайный собеседник как бы разрушил его:
– Кирпичи и известковый раствор ни о чем не говорят, сердце открывается лишь в ответ на человеческую песнь бытия.
Мы брели к манящему сиянием солнцу у входа, где группами расхаживали почитатели Господа.
– Ты молод, – мудрец задумчиво оглядел меня. – Индия тоже молода. Древние риши3 создали нетленные образы духовной жизни. Их древние изречения созвучны нашему времени и этой стране. Не устаревшие и неуязвимые перед ухищрениями материализма, дисциплинирующие наставления все еще хранят Индию. Приходившие в замешательство в течение тысячелетий, ученые могут дерзнуть вычислить: скептическое Время подтвердило ценность Вед! Возьми это в наследство.
Когда я почтительно прощался с красноречивым садху, он проявил себя ясновидцем:
– Сегодня, после ухода отсюда, ты столкнешься с необычным опытом.
Покинув окрестности храма и бесцельно бредя, завернув за угол, я наткнулся на старого знакомого, одного из тех собратьев, чья способность поговорить пренебрегает всякими понятиями о времени и объемлет вечность.
– Я тебя быстро отпущу, – сказал он, – если ты мне расскажешь все, что случилось за годы нашей разлуки.
– Вот парадокс! А я должен тебя сейчас оставить.
Но он вцепился в меня руками, стараясь выдавить новости. В голове пролетела забавная мысль, что он напоминает голодного волка: чем больше я рассказываю, тем более жадно он вынюхивает новости. Про себя я молил богиню Кали изобрести приличный способ исчезнуть.
Мой собеседник внезапно ушел. Я вздохнул с облегчением и прибавил шагу, опасаясь рецидива лихорадки говорливости. Услышав сзади нагоняющие меня шаги, я пошел еще быстрее, не смея оглянуться. Но юноша одним прыжком настиг меня, обняв за плечи.
– Я забыл сказать тебе о Гандха Баба («Благоухающем святом»), удостаивающем своим присутствием вон тот дом. Познакомься с ним, он интересен. Ты можешь столкнуться с необычным явлением. Прощай. Указав на жилище в нескольких метрах от нас, он действительно оставил меня.
В уме мелькнуло предсказание садху в храме Калигхат, выраженное почти теми же словами. Явно заинтригованный, я направился к дому, где был введен в просторную гостиную. На толстом ковре оранжевого цвета по-восточному сидело много людей. До моих ушей донесся благоговейный шепот:
– Вот на леопардовой шкуре Гандха Баба. Он может наделить все не обладающее никаким запахом естественным ароматом любого цветка, оживить увядающий цветок или заставить кожу человека издавать восхитительный аромат.
Я посмотрел прямо на святого, его быстрый взгляд остановился на мне. Он был полный, бородатый, со смуглой кожей и большими светлыми глазами.
– Сын мой, я рад тебя видеть. Скажи, чего ты хочешь. Тебе, наверное, нравится какой-нибудь запах?
– Для чего? – Его замечание показалось мне несколько наивным.
– Чтобы испытать чудесное наслаждение благоуханиями.
– Заставляя Бога творить запахи?
– Что из того? Бог создает благоухания так или иначе.
– Да, но лепит хрупкие флаконы лепестков для употребления, когда они свежи, а когда увянут – их выбрасывают. Вы можете материализовать цветы?
– Да. Но обычно я вызываю благоухания, мой маленький друг.
– Фабрики духов разоряться.
– Я позволю им заниматься своим ремеслом! Моей целью является демонстрация силы Бога.
– Сэр, разве нужно доказывать Бога? Разве не делает Он чудеса всегда и везде?
– Да, но мы тоже должны проявлять некоторые из Его бесконечно разнообразных творческих замыслов.
– Сколько времени вам потребовалось, чтобы овладеть этим искусством?
– Двенадцать лет.
– На изготовление духов астральными средствами? Мне кажется, мой почтенный святой, вы потратили дюжину лет на ароматы, которые можно за несколько рупий приобрести в цветочном магазине.
– Ароматы увядают с цветами.
– Ароматы увядают со смертью. Почему я должен желать то, что нравится только телу?
– Мистер философ, ты мне нравишься. Ну-ка вытяни правую руку. – Он сделал жест благословения.
Я был в нескольких футах от Гандха Баба, никого другого не было настолько близко, чтобы соприкоснуться со мной. Я протянул руку, до которой йог даже не дотронулся.
– Какого запаха тебе хочется?
– Розы.
– Да будет так. К моему великому удивлению, от центра моей ладони сильно запахло чарующим ароматом розы.
Через минуту я взял из стоящей вблизи вазы большой белый цветок без запаха.
– Можно этот не пахнущий цветок пропитать запахом жасмина?
– Да будет так.
От лепестков мгновенно повеяло ароматом жасмина. Я поблагодарил чудотворца и сел рядом с одним из его учеников. Он сообщил мне, что Гандха Баба, настоящее имя которого было Вишудхананда, научился многим изумительным йоговским секретам у одного учителя в Тибете. Тибетский йог, уверял он
