– О постели или о губернаторском дворце?
Верочка слегка порозовела, и у Сергея не осталось сомнений,
что разговор ее взволновал. – Между прочим, – сказал Дальский, мягко обнимая женщину за плечи, – эта дурочка, как ты её называешь, весьма неплохо устроилась в жизни: и муж губернатор, и немалый счёт в банке. А ты, дорогая, такая умная и талантливая, завидуешь даже моей весьма скромной квартирке.
– Я завидую?! – возмутилась Верочка и попыталась вырваться из его объятий.
– Конечно, – Дальский не только её удержал, но стал уже потихоньку расстёгивать на ней платье.
Всем хочется время от времени согрешить, и безопаснее всего это сделать с бывшим любовником, поскольку это и не измена даже, а всего лишь продолжение уже однажды свершившегося греха. Верочка всё-таки посопротивлялась немного, правда, не слишком активно.
– Чем ты хорош, Дальский, – сказала она немного погодя, – так это тем, что не стареешь.
Комплимент был дежурным, но Сергей как мужчина вежливый в долгу не остался, похвалив безупречную форму груди партнёрши. Наверное, в его словах тоже не всё было правдой, но, в конце концов, почему бы не сказать друг другу пару ласковых, после того, как поимели друг от друга удовольствие.
– Я всё-таки не могу понять, почему ты вдруг подался в монархисты?
Верочка оставалась демократически ориентированной дамой даже в постели, и поэтому её нынешнюю связь с Дальским вполне можно было считать политическим извращением. Эта мысль чрезвычайно позабавила Сергея, и он едва не задохнулся дымом забугорной сигареты, что было бы совсем обидным для русского патриота. – Мне уже сорок лет, Верочка, – сказал он откашлявшись. – Давно пора определяться в жизни.
– А как же идеалы? – Да бог с ними, с идеалами, – криво усмехнулся Сергей. – О себе надо подумать, Верочка.
– Я за Аркадием, как за каменной стеной. – И каменные стены рушатся, а в наш непостоянный век они рушатся с завидным постоянством. Мы стареем, моя хорошая, у женщин это происходит заметнее, чем у мужчин. Но одно дело стареющая дама и совсем другое – богатая стареющая дама. Под хруст купюр морщины становятся менее заметными.
– Я не собираюсь покупать альфонсов. – Деньги, Верочка, сами по себе возбуждают, к тому же на них можно купить несколько дополнительных лет молодости и здоровья.
– Не понимаю, для чего ты затеял этот разговор? – Хочу устроить твою судьбу. Мне больно будет видеть тебя на старости лет несчастной, нищей и раздавленной.
Верочка неожиданно поднялась и стала быстро одеваться: – Какой же ты негодяй, Сергей.
Дальский ласково погладил её по спине. Верочка, кажется, забыла, что собиралась делать, и сидела теперь в глубокой задумчивости, подперев голову маленьким кулачком – поза мыслителя, что ни говори, не совсем подходящая для женщины. – Твоему Аркадию под пятьдесят, самое время тряхнуть стариной. Согласись, у него нет причин сохранять тебе верность. А без Зарайского ты никто: просто бывшая жена, бывшая красивая женщина, которую даже в секретарши не возьмут – стара. Тебя такая перспектива не пугает?
Верочка молчала долго, хотя Сергей ждал от неё истерики, с заламыванием рук и нелестными отзывами в свой адрес. Но, видимо, время бурных сцен в их отношениях уже миновало, уступив место трезвому расчёту
– Что ты от меня хочешь? – Я предлагаю тебе сотрудничество.
Верочка обернулась и пристально посмотрела в глаза Дальскому, но на Сергея подобные приёмы давно уже не действовали. Никакой вины перед Зарайским или перед Верочкой он не чувствовал. Понятие вины, а значит, и понятие совести как-то незаметно ушли из нашего обихода, и вспоминающие об этих понятиях люди чувствовали себя неловко среди холодных и недоумевающих взглядов. – Хочешь сделать из меня доносчицу на собственного мужа?
– Вот только не надо комсомольского пафоса, Верочка. Я не собираюсь отправлять Аркадия Гермесовича в заснеженные дали. Если ты считаешь, что какие- то сведения могут повредить твоему мужу, то можешь оставить их при себе. Никакой личной неприязни я к Зарайскому не питаю, но ты часть моей жизни, часть прошлого да и настоящего тоже.
– Решил облагодетельствовать бывшую любовницу? – А почему же бывшую, – мягко спросил Дальский, обнимая её за плечи. – Мне казалось, что у нас и в настоящем ещё не всё закончилось.
Не то что бы Верочка сопротивлялась, но занятая своими мыслями, она не сразу откликнулась на зов Дальского, однако жизнь есть жизнь, и плоть уступает раньше, чем в дело успевает вмешаться совесть.
Игнатий Львович Гулькин что-то задурил в последнее время: стал вдруг проявлять интерес к вещам, на которые раньше внимания не обращал. Долго изучал предложенный ему договор о разграничении полномочий с федеральными властями, и Дальскому потребовались неимоверные усилия, чтобы убедить его в полезности для области этого договора. Пришлось подключать даже премьера Рыкина, который подтвердил соображения морально-политического плана экономическими выкладками. Гулькин советам опытных людей внял, договор подписал, но, вернувшись из Москвы, пустился во все тяжкие с претензиями на всеобъемлющую власть. Дальский, располагавший хорошо организованной агентурной сетью быстро разобрался, откуда дует ветер. Вся эта разношерстная компания, сколоченная Зарайским и Заслав-Залесским, была у него как на ладони, но в последнее поступили сигналы о куда более серьезных людях, заинтересованных в провале проекта. Недоброжелатели активизировались не только в городе, но и в столице, и в такой момент бунт губернатора Гулькина мог запросто погубить всё дело. Разумеется, не всё в этом проекте было кристально чисто: грязных денег в его реализацию было вложено более чем достаточно, и если начать рыть, да ещё губернаторской лопатой, то можно дорыться до вещей неприглядных и далеко не всегда согласных с законом. Но что такое закон в наше непредсказуемое и круто меняющее мир время как не тяжёлая гиря на ногах стремительно наступающего прогресса. Конечно, можно говорить о морали, о святости монархической идеи, люди вас охотно послушают, но не на пустой желудок. На пустой желудок у нас слушают не Заслав-Залесских, не Зарайских, а кого нибудь попроще – Разиных и Пугачёвых.
– Вы что, кровавого бунта хотите, Игнатий Львович?
Судя по обиженному лицу, губернатор Гулькин кровавого бунта не хотел, но и слова Дальского его не слишком убедили, тем более что рядом стоял князь Заслав-Залесский с аккуратной папочкой в руках синего нейтрального цвета. Дальский опасался разоблачений по своему адресу, но ошибся – бумажки разоблачали деятельность ордена Святой Екатерины, весьма бурную деятельность надо признать. Монархическая молодёжь зарывалась. Дальский, занятый своими проблемами, выпустил орден из виду и, как выяснилось, напрасно. По сведениям Заслав-Залесского орден насчитывал в своих рядах более двадцати тысяч человек кавалеров и волонтёров и уже давно выплеснулся за пределы области, беспокоя соседние регионы, ещё в недостаточной степени проникшиеся идеями монархизма. – А что же тут страшного? – удивился Дальский. – Просвещение народа в монархических традициях нам только на руку. Я бы на вашем месте радовался бы, Антон Павлович.
– Уж позвольте мне самому решать, Сергей Васильевич, чему радоваться, а чему нет, – желчно возразил Заслав-Залесский. – По моим сведениям орден отвергает законного наследника престола и ждёт знамения, дабы встать под знамёна отмеченного Богом претендента.
Дальский засмеялся: ситуация его действительно скорее забавляла, чем тревожила.
– Я бы на вашем месте, Игнатий Львович, создал комиссию для расследования деятельности этой подрывной организации, иначе у нас возникнут очень серьёзные проблемы с федеральными властями, которые и без того подозревают нас в сепаратизме. Монархическая идея всегда служила и будет служить единству России, и всякая самодеятельность в этом жизненно важном вопросе, нам ни к чему, – Заслав-Залесский вызывающе посмотрел на Дальского.
– Стоит ли воспринимать всё так уж драматически? – улыбнулся Сергей в ответ. – Вам бы, Антон Павлович, просто поговорить с ребятами по душам и наставить их на путь истинный. Я думаю, что у них эти заскоки просто по причине малой грамотности во многих вопросах, а не по злому умыслу. Разогнав орден, мы тем самым подорвём у молодёжи всякую веру в монархическую идею. Винить-то надо не Виктора Маркова с его гвардейцами, а нас с вами, дорогой Антон Павлович, это мы пустили дело на самотёк. Кстати, вы у нас главный идеолог партии – вам карты в руки.
Видимо, аргументы Дальского показались Игнатию Львовичу достаточно весомыми, во всяком случае, никакого решения по поводу ордена он в тот день не принял, а если и принял, то Сергея по поводу этих решений в известность не поставил. – Ты зря к этому так легкомысленно относишься, – сказал Костя Брылин, – Начнут копать под орден, а докопаются до нас. Игнатий совсем спятил – рубит сук, на котором сидит.
– Дождётся, что его гвардия шарфами придушит, – поддержал Костю прораб Попрыщенко.
Дальский засмеялся: – Это ты хватил, Степан Степанович, до этого мы ещё, слава Богу, не дошли. – Так дойдём, – удивился Попрыщенко. – Шутка сказать, сколько денег в это дело уже вбухано. Никто нам не позволит всё это из-за губернаторского каприза на ветер пустить.
В общем-то, Попрыщенко был прав: орден орденом, но копали в первую голову под «княжество Монако» и копали усердно – и в области, и в столице. Чужой успех кому-то явно спать не давал. И Заслав-Залесский и Зарайский были всего лишь орудием в чьих-то умелых руках. И действовали эти руки весьма профессионально, с большим знанием всех рычагов и зацепок, шестеренок и маховиков, которые в совокупности и называются властью.
Большие надежды Дальский возлагал на Верочку и, в общем, не ошибся в своих расчётах:
– Сытин, – сказала любимая женщина. – А Аркадий и прочие у него только на подхвате. У Сытина связи в столице и даже с этим вашим Филиппом Петровичем. Цель простая – удалить из выгодного дела случайных, как они говорят людей, вас то есть. Ты их раздражаешь своим напором, монархизмом, словом, тем, что ты Дальский. Смотри, Сергей, это тебе не мальчики-гвардейцы, они десятки лет управляют областью и страной. Чужаков у корыта они долго терпеть не будут.
Дальский и сам мог бы сообразить, кто это так нервно задышал по поводу его наметившегося успеха. Шутка сказать, какой-то актёришка, которому года полтора назад никто бы и руки не подал из серьёзных людей, выбился на первые роли в области, да ещё и привёл за собой кучу шушеры, которые оттеснили порядочных людей на обочину жизни. Стесняться в средствах эти «порядочные люди», конечно, не будут – за такие деньги любому шею свернут и не поморщатся.
– В областной Думе готовят постановление, в котором вас обвиняют во всех грехах, а к расследованию дел ордена подключается прокуратура. Так что совсем плохо твое дело, Сергей Васильевич.
И в этом Верочка была права – дела были совсем неважные. Гулькин, настроенный против ордена, постановление Думы подмахнёт не глядя, а в этом постановлении наверняка будут и статьи, направленные против «княжества Монако». Интересно, а какую позицию у нас в этом вопросе занимает премьер Рыкин – выжидательную, что ли?
Премьер выслушал Сергея довольно спокойно: – Надеюсь, вы не рассчитывали, господин Дальский, скушать весь пирог в одиночку? – Но я ведь не одинок, господин Рыкин. Хотя в ваших словах есть доля истины. Проекту нужны и свежие идеи и свежие люди.
Премьера можно было подключить к делу и раньше, никаких возражений на этот счёт ни у кого не было, но Рыкин сам выжидал, предпочитая держаться в отдалении от столь рискованного и весьма сомнительного дела. Он и сейчас осторожничал: не говоря ни «да», ни «нет».
