вечер, это не хорошо и не плохо. Это так, и с этим не стоит бороться. Потому что пройдет время, и придет черед моря отступить, выпуская из тысячелетнего плена серебряные скалы, на которых снова совьют гнезда альбатросы. Но откуда эти мысли у него, Рене Арроя? Эти мысли и это знание? Неужели от Гиба? Или он сумел расслышать в извечном грохоте прибоя то, чего не слышал раньше? И кто же, во имя Проклятого, он теперь?
ЧАСТЬ ПЯТАЯ. EX ORIENTE LUXLnote 4
Верность — прямо дорога без петель,
Верность — зрелой души добродетель,
Верность — августа слава и дым,
Зной, его не понять молодым,
Верность — вместе под пули ходили,
Вместе верных друзей хоронили.
Грусть и мужество — не расскажу.
Верность хлебу и верность ножу,
Верность смерти и верность обидам.
Бреда сердца не вспомню, не выдам.
В сердце целься! Пройдут по тебе
Верность сердцу и верность судьбе.
ТАЯНСКАЯ ФРОНТЕРА
Болото сменилось лесом, а затем расступился и он. Александр и Ликия были в Таяне. Впереди расстилалась волнистая, сверкающая равнина, лишь вдалеке маячили высоченные тополя, которыми здесь испокон веку обсаживали дороги и села. Солнце стояло еще высоко, и от снежного блеска болели глаза. Садан одобрительно фыркнул, выйдя после бесконечного блуждания по лесам на открытое пространство, достойное его внимания, да и Александр смотрел на таянские степи с восторженным ожиданием. Ликия, сидевшая в седле перед Александром, обернулась, щеки ее пылали.
— Это Таянская Фронтера, Сандер.
— Остается убедиться, что нам тут рады, — усмехнулся Тагэре, — постараемся кого-то отыскать.
Это оказалось нетрудно, их заметили почти сразу же. Десятка полтора всадников в белых, подбитых мехом плащах и высоких рысьих шапках возникли из ломящей глаза белизны и с удивлением уставились на чужаков на белом, черногривом жеребце. Александр соскочил с Садана, снял Ликию с седла и встал с ней рядом. Видно было, как таянцы совещались, усиленно размахивая руками, наконец от группы отделились двое — плотный, широкоплечий воин с орлиным пером на шапке, видимо, начальник, и еще молодой нобиль, темноволосый и темноглазый.
Таянцы так же, как и фронтерцы, носили усы, и Сандер едва удержал метнувшуюся к мечу руку. Не все усатые — предатели, и не все предатели — усачи. Старший осадил коня и властно поднял руку. Голос у него был под стать внешности — низкий и сильный.
— День добрый, данове note 5, кто вы и по какому делу?
Александр ответить не успел, так как заговорила Ликия:
— Мы идем в город, который раньше звали Геланью, нам нужно многое рассказать. Если можешь, ответь, стоит ли еще в Таяне дом Гардани?
— А как же, — вожак рассмотрел Ликию и с явным удовольствием подкрутил усы, — вот уже двадцать восемь лет, как погиб круль Ласло Гардани со старшими сынами. Тогда гомона note 6 и прокричала «виват» ясновельможному Анджею, его последнему сыну.
— Ваш король Анджей Гардани?
— Точно, данна. А что вам до него?
— Долго рассказывать, данове. Мы пришли из Арции через Тахену.
— Как то? — глаза воина от удивления полезли на лоб, а вслед за ними, казалось, устремились и остальные части лица, включая усы, — то ж через Тахену человеку пройти никак нельзя.
— Тахена пропустила нас, — твердо сказала Ликия.
— Такое обдумать надо, — изрек таянец, — то, проше дана и данну, езжайте с нами. Коня мы еще одного вам дадим, вечер уже близко. Поужинаем, переночуем да подумаем. Если вас Тахена пропустила, а похоже на то: снега третий день нет, а следы мы каждый день смотрим, то, видать, предсказанные времена настают… Как вас называть, гости наши? Я — Стах Тонда, знаменний note 7, но чаще меня Барсуком кличут, а то молодой Золтан Гери с Лайтаны.
Сандер протянул руку:
— Я — Александр Тагэре, а мою спутницу зовут Ликия.
— Ну вот и познакомились. Жеребец у вас хорош, — приосанился Барсук, — но и у нас неплохи. — И заорал: — Стефко! Коня прекрасной данне. Белого!
АРЦИЯ. МУНТ
Единственное, в чем дочь не разочаровала Элеонору, была красота. Бывшая королева не понимала, как от их с Филиппом союза могла родиться такая безмозглая овца, но сегодня Нора красивой не казалась. Глаза дочери были на мокром месте, губы тряслись, а на все вопросы она отвечала односложно «да» или «нет». Элла и сама в свое время терпела нелюбимых мужей, но это не мешало ей брать от жизни то, что она может дать, ведь любовь — та же Темная Звезда: все про нее говорят, кто боится, кто ждет, а ее все нет и, скорее всего, не будет.
— Нора, вам следует держать себя в руках.
— Да, матушка, — прошептала дочь, тиская шелковый платок.
— Я вам уже говорила. Руки королевы должны быть спокойны.
— Да, матушка.
— Дочь моя, что с вами?
