копытцами, алыми, словно натертыми киноварью, оно угрюмо прыгало на одном месте, грохая по рассохшейся древесине. Тупые удары разносились по замку, а вообразившая себя барабанщиком тварь и не думала униматься. Луиза затрясла головой и раскрыла глаза. Черная копна пропала, остался грохот и сидящий на полу Эйвон. Из носа у него шла кровь.
– Ураторе Кланние, – зашипело сзади, – те урсти пентони меи нирати…
Капитанша оглянулась и увидела Мирабеллу, воздевшую серые лапы.
– О, Деторе, – продолжала требовать герцогиня, – вэаон тенни мэ дени вэати!…
Невепрь, однако, убираться не спешил, нападать, впрочем, тоже, грохал себе и грохал. Эйвон запрокинул голову и шмыгнул носом. Селина тянула вперед свечу, Айрис, вцепившись в руку подруги, глядела вперед остановившимися безумными глазами. Ритмичные стуки сплетались с собачьим воем, как барабан с флейтой, сухим снегом летела труха, зал наполнялся молчащими людьми. Луиза узнавала встрепанных слуг, даже не пытавшегося молиться Маттео, толстую Аурелию, загородившего кузину Реджинальда… Обитатели Надора жались к стенам, а нечисть продолжала свое дело, начхав и на эспера- тистскую святость, и на Селину с ее свечкой. Истошно завопила какая-то дура, со стены шмякнулось что-то фамильное, с треском лопнула еще одна доска.
Луиза прикрыла глаза – и косматый прыгун тут же предстал во всей своей красе. Капитанша уперла руки в бока, словно перед ней был покойный Арнольд, и, не открывая глаз, шагнула вперед, заорав прямо в скачущую черную жуть:
– А ну пошла вон, подлая, четыре Скалы тебе на башку! Чтоб тебя четырьмя Ветрами разнесло…
3
Касера кончилась, а потом снова началась. Дьегаррон куда-то делся, но как и когда, Матильда не поняла, хотя генерал мог бы и попрощаться. Сам же говорил, что высочайшая особа остается таковой, даже выйдя замуж за слюнявого красавчика. Кэналлийские генералы, они такие, наговорят комплиментов и в кусты… Ну и пусть проваливает, все равно не шад и не Эсперадор…
– Гица!… Гица, зайчатина стынет!
– Налей лучше… Ты Бочку промял?
– А как же…
– Дщерь моя, пия зелие, не забывай про хлеб и мясо, грех это и неразумие…
Епископ! Надо же… До сих пор не убрался, ну и пусть сидит, у него брови смешные. А Бочка в порядке, уж это-то она помнит. Лаци пришел и сказал, еще светло было.
– Бочка – молодец, – объявила ее высочество. – Давай мясо, только чтобы без имбиря!
– Гица, нет никакого имбиря! Хоть стреляй, нет, только перец и чеснок. Верно, нету! И париков нет, и камеристок, и прочей сволочи!
– Ненавижу! – возвестила ее высочество, вгрызаясь в зайчатину. – Уроды… Понаползли на мою голову… Все драгоценности на них спустила, а они жрали и ныли, ныли и жрали…
– Ум и сила дарованы Создателем, – прогудело над ухом, – да не возропщут обделенные дарами Его.
Как же, не возропщут они! В Тарнике над камином красовалась картина. Пастушка в веночке целовала ягненка, из кустов подглядывал пастух. Слюнявая бело-розовая радость, Анэсти был бы в восторге. Вот уж кто только и делал, что роптал и скулил, но хоть без вреда. Поселянка в веночке, теплый уголок и стая подпевал, вот что было ему нужно. Альдо хочет больше, Альдо хочет все.
– Ничего ему не обломится, – посулила внуку любящая бабка. – Ни меча, ни Силы, а ума и совести и так нету, Эрнани другим был, а этот… Дурь дедова, шлея под хвостом моя, только девчонку жалко… Влюбилась, твою кавалерию! В принца с голубыми глазками…
– Девицам красота мужская, что мухам мед, – посочувствовал олларианец, но он был не тот.
– Это не ты был со мной на кладбище, – в упор сказала Матильда, – и с жеребцами говорил не ты!
– Пастырю невместно со скотами разговаривать. – Святой отец покачал головой и вздохнул, пламя свечей испуганно пригнулось и заходило ходуном. – А на кладбище тебя провожать я погожу. Прежде долг мой велит обратить заблудшую, доесть сие мясо и допить вино.
– И почему, Лаци, ты не стал епископом, – удивилась принцесса, разглядывая доезжачего и клирика сквозь полный стакан, – был бы и у тебя долг перед зайцем в сметане.
– Не кощунствуй! – потребовал Бонифаций и во всю пасть зевнул. – Еретиков, а особливо еретичек, обращать надо, чтоб во тьме не блуждали…
– Я и поблуждать могу, – хмыкнула Матильда, – мне нетрудно.
– Тебе нетрудно, – согласился Бонифаций. – Враг, он под горой сидит, и путь к нему легок, а к Создателю идти что в гору лезть. Обдерешься да запыхаешься…
– А где горы? – Матильда зло уставилась в темное окно. – Нет тут никаких гор, а еще говорит…
– Гица, – Ласло завладел стаканом Матильды и отодвинул его, – генерал шадди прислал. Сварить?
– Ставящий морисский орех превыше вина скрытен душой, и темны мысли его, – отрезал олларианец. – Не верь наливающему, но не пьющему, гони его, и спасен будешь!
– Шадди не стану, – рявкнула Матильда, – гадость несусветная! А пьют его всякие… У Левия не то беда, что шадди лакает, а что ростом не вышел, да кардиналу и незачем – не гвардеец.
– Еретик! – припечатал Бонифаций. – Погряз в скверне агарисской и заблудшие души смущает.
– А ты что делаешь? – огрызнулась Матильда. – Заявился с касерой, сидишь до полуночи… Пошел вон, я спать хочу.
– Уйду, – пообещал олларианец, – но не ранее, чем наставлю на путь истинный и дам пищу для благолепных размышлений. А злокозненности агарисской есть сорок малых доказательств, четыре больших и одно великое!
– Ну и держи их при себе. – Матильда отвоевала стакан, он оказался пуст.
– Нет смысла держать при себе жемчуга свои. – Епископ плеснул Матильде из очередной фляги. Сколько же он их приволок? – А змей агарисских из души твоей я изгоню.
– Ой, гида, – шепнул Лаци, – не спорь, дольше будет.
Матильда кивнула и хватила касеры. Адриан бы с этим кабаном управился в четыре счета, а Левий маловат, потому шадди и пьет. Мелкие от ложки вина валятся…
– Агариссцы на дохлом языке с живым Создателем разговаривают, это раз, – загнул палец клирик, – серое таскают, аки крысы, – два, плоть, дарованную нам для радости, к воздержанию принуждают – три. Ну и суд свой вперед небесного пихают… Только это все котятки, а кошка то, что Дивина со всеми его предками погаными не прокляли, но пресмыкаются пред ним и пускают во храмы.
– Ну и что? – не поняла Матильда. – Агары лучше, что ли?
– Лучше, – брякнул кабан, убирая флягу, – и дриксы лучше, и нечестивцы морисские!
– Ну уж нет! – Возмущенная принцесса едва не свалила тарелку. – Это они сейчас притихли, а когда сила за ними была… Ты про Имре Хромого слыхал? Что с его семьей сотворили? Один Балинт остался…
– Для алата хуже агара зверя нет, – епископ развернул растерзанного зайца не столь обглоданным боком, – так вы их и погнали. И поделом, только не мешай в одном котле людские непотребства с ересями!
– Вот-вот, – хихикнула Матильда, – что для витязя – война, для клирика – вранье.
– Не-а! – Лицо Бонифация стало хитрым. – Бить тех, кто против тебя злоумыслил, – дело благое, но гайифцы самим существованием своим оскорбляют Создателя.
Агарисские же еретики им потворствуют, ибо ценят навоз дороже пищи, а власть и силу превыше
