хочет задать, будут ответы.
Мадам Бланш, вся обмякшая и расслабленная, с закрытыми глазами и полуоткрытым ртом, из-за чего она такие минуты была похожа на деревенского зеваку, сказала:
— У вас есть вопросы, мисс Рейнберд?
— Да, есть. Мы знаем, что этот тип Шубридж…
— Возлюби ближнего своего! — резко оборвал ее Генри.
— Простите, — сказала мисс Рейнберд. — Мы знаем, что мистер Рональд Шубридж усыновил мальчика и что он поселился в городке Уэстон-сьюпер-Мэр и стал там весьма преуспевающим владельцем гаража. Но куда они переехали потом?
Ответ Генри немало удивил мисс Рейнберд:
— В одно хорошо знакомое мне место. Мы с Сэмми однажды ездили туда отдохнуть.
— С каким Сэмми? — переспросила мисс Рейнберд.
— С Брунелом. Изамбард Кингдом Брунел! Я зову его просто Сэмми. Да, они переехали в Брайтон. Я вижу этот город сквозь завесы прошедших лет. Сначала таким, каким знали его мы с Сэмми, а затем таким, каким он предстал семье Шубриджей. Я вижу высокое здание на набережной. Это гостиница. Я вижу на фасаде огромные серебряные буквы «Аргента».
— Вы уверены? — спросила мисс Рейнберд.
— Если я говорю, значит так и есть — или было. В данном случае, было. Теперь там гостиницы нет.
— Понятно, Шубриджи держали гостиницу. А дальше что, Генри? Они ее продали? — спросила Бланш.
— Продали, а позднее и само здание снесли. Рональд Шубридж был добропорядочный человек и заботливый отец и честно добывал свой хлеб на многомудрой ниве коммерции.
Еще немного, с испугом подумала мисс Рейнберд, и его, чего доброго, опять потянет на лирику. Но тут же попеняв себя за эту мысль, она сказала:
— Мне хотелось бы побольше узнать о мальчике, об Эдварде. Что он делал, как жил в Брайтоне? Генри с готовностью ответил:
— Учился в колледже — взрослел, мужал.
— Как называется колледж? — спросила мадам Бланш. — Это может помочь нам в розысках. Генри произнес печальным голосом;
— До тех пор, пока Суд Высшего Добра не вынесет решение, ни о каких розысках не может быть и речи. Но название колледжа не составляет секрета. Это Лансинг Колледж, на побережье, недалеко от города. Там он рос, мужал и набирался знаний.
— Сделайте милость, — сказала мисс Рейнберд, — объясните мне, что такое Суд Высшего Добра, и что именно он должен решать в связи с мальчиком?
Генри хмыкнул.
— Суд Высшего Добра вершит правосудие в сердце каждого человека. Но до конца его мудрость проявляется не раньше, чем свершится великий переход. Добро в сердце человека подобно малому семени и расцветает пышным цветом, лишь когда сей мир остался позади.
Что ж, типичный для Генри ответ, подумала мисс Рейнберд, — подумала, впрочем без досады и разочарования, просто отметила про себя. И тут Генри при посредстве мадам Бланш, уже не в первый раз как бы прочел ее мысли:
— Твоя знакомая слишком привержена логике, Бланш. Жизнь ей представляется математической формулой. Когда-то и я так смотрел на жизнь. И ближайший мой друг Брунел. Но с тех пор наши взгляды сильно переменились.
Неожиданно для себя самой мисс Рейнберд быстро спросила:
— Как вы познакомились с Брунелом? Генри хмыкнул.
— Ему тогда было двадцать пять лет — он проектировал свой знаменитый мост через Эйвон в Бристоле. Я немного работал с ним вместе. Это был замечательный человек. Не чета мне — ни тогда, ни сейчас. Он уже перешел в Сверкающий Круг… Ага!… — Он секунду помолчал и спросил:
— Бланш ты ее видишь?
Мадам Бланш ничего не сказала, только слабо охнула, и мисс Рейнберд увидела, как ее тело дернулось, словно от боли.
— Видишь, Бланш, видишь? — снова спросил Генри.
— Да… Да… — выдохнула мадам Бланш. — Я се вижу. Но вокруг нее такое сияние — больно смотреть! Оо-оо!
Протяжный стон, вырвавшийся из уст мадам Бланш, и судорога, которой свело се тело, не на шутку встревожили мисс Рейнберд. Ничего подобного до сих пор не было. Но тревога и страх за мадам Бланш тут же вылетели у нес из головы, когда до нес донесся голос Гарриет:
— Типпи?… Типпи, ты меня слышишь? Это я Флэппи. Это я, родная. Нет-нет, не говори ничего, не надо. Просто слушай. Типпи, дорогая моя, будь поласковей с мадам Бланш… Наберись терпения, и она поможет тебе обрести душевный покой…, покой, которого ты так жаждешь. Смягчись, Типпи, ибо мадам Бланш, как и ты, ищет покоя, ищет способа исполнить свое заветное желание…
Голос Гарриет затих и умолк. Мадам Бланш несколько минут сидела неподвижно, в полном молчании; затем мисс Рейнберд увидела, как она шевельнулась, ее большое, обмякшее тело стало постепенно оживать, и наконец раскрылись глаза.
Секунду — другую мадам Бланш смотрела на мисс Рейнберд, потом медленно улыбнулась, дотронулась до нитки жемчуга на шее и сказала:
— У меня потрясающее чувство внутреннего удовлетворения. Я знаю: случилось что-то очень-очень хорошее. Рассказывайте же скорей.
— Вы совсем ничего не помните?
— Ничегошеньки. Но у меня удивительное чувство…, не знаю, как вам это объяснить…, блаженство, покой и полная опустошенность.
Мисс Рейнберд поднялась, чтобы налить хереса себе и гостье, и вдруг, как-то отвлеченно, словно внезапно увидев себя со стороны, подумала: «надо бы показаться врачу — наверное, я схожу с ума». Она принялась рассказывать Бланш все, что услышала за время сеанса — за исключением последнего эпизода с Гарриет. Поскольку слова сестры носили сугубо личный характер, она решила, что доводить их до сведения Мадам Бланш необязательно. Напоследок она заметила:
— Я так и не поняла, что за Суд Высшего Добра, и что именно он должен разрешить.
Бланш потягивала херес. Она была немного раздосадована тем, что сама ничего не помнила. Иногда Генри слишком своевольничал — возьмет, и ни с того, ни с сего отключит ее, как сегодня.
Досадно, потому что ей просто необходимо быть в курсе всего, что происходит. Иначе как можно требовать от нее каких-то результатов? Без сомнения, мисс Рейнберд старается точно все пересказать, но где гарантия, что она не упустит что-то важное?
— Это совсем не трудно, — сказала мадам Бланш. — Дело в том, что скорее всего один из супругов Шубриджей перешел в мир иной. А может, и оба. Надо будет в следующий раз уточнить у Генри. Если так, то они, конечно, знают, где находится Эдвард Шубридж, знают, как он живет, о чем думает. И тут может возникнуть конфликт. Ваша сестра хочет, чтобы вы его разыскали и вернули в лоно семьи. Но приемные отец и мать, исходя из интересов сына, могут думать совсем иначе.
— Но почему? Не понимаю.
— Как же вы не понимаете, мисс Рейнберд? Предположим, мы его нашли, и вот мы приехали и открыли тайну его происхождения. Очень может быть, даже наверное, он вполне благополучный человек, женат, растит детей. И тут вы объявляете, что вся его жизнь была построена на лжи. Ни вы, ни он в этом не виноваты, тем не менее ложь есть ложь. Вместо того, чтобы обрадоваться вам, он может вас отвергнуть. И, открыв ему истину, вы можете сделать его несчастным на всю жизнь. Я думаю, Суд Высшего Добра именно этим и занимается. Рассматривает требования вашей сестры признать его полноправным членом семьи — и, очевидно, требование приемных родителей оставить молодого человека в покое и не вносить смятения в его душу ради его же блага. Теперь вам понятно?
— Понятно — после того, как вы мне объяснили. Но все-таки странно, что это разбирательство так
