уважительно и звала его «папочкой». Через два года у нас родился сын Борис. Родился он «в сорочке» – с двумя макушечками. По этой примете должен был стать счастливым. Не знаю, счастлив ли он, но то что талантлив – бесспорно. Будучи инженером, он постоянно работал в самодеятельном театре. Переиграл всех героев, а к шестидесяти годам перешел на возрастные роли. Но тут надо оговориться, что в четыре годика он почти потерял слух, поэтому и работал в специфическом театре, который со временем вылился в профессиональный Театр мимики и жеста.
А перед самой войной я встретила изумительно красивого человека, которого полюбила на всю жизнь. Это был актер Георгий Барышников, с которым мы играли в одном спектакле. Я стала просить своего пожилого мужа дать мне развод, но он не соглашался. А тут – война. Дорогой мой человек, которого я любила больше жизни, ушел на фронт, а я осталась в Москве ждать ребенка. 5 сентября 1941 года я родила дочь, которую назвала Любовью, в честь нашей любви. Петр Петрович удочерил ее и полюбил, как родную.
– Барышников – очень уж знаменитая фамилия. К знаменитому танцору не имеете отношения?
– Как же! Георгий – родной дядя Михаила Барышникова, того самого танцора. Брат его отца.
Георгий ушел на фронт и пропал без вести. Причем у него была бронь, но он все равно решил идти воевать: «Я должен, Капочка! Немцы замучили моего отца в империалистическую, и я обязан идти мстить».
Война перевернула всю мою жизнь. Я работала в Москве и Подмосковье, обслуживала госпитали, выезжала с бригадой на фронт, работала под Москвой культработником, сама издавала газеты-«молнии», громя в них нерадивых колхозников, часто рискуя своей жизнью и жизнью сына, которому мстили деревенские парни. Дежурила на крышах, туша зажигалки, рыла окопы – да все, как и весь народ. Все ради Победы. Несколько дней даже была у партизан под Москвой. Но это особый рассказ.
А после войны я решила разыскивать Георгия.
– Вы надеялись, что он жив?
– Я не верила, что он погиб. Сердце подсказывало – жив! Но где он? Может быть, в лагерях? Ведь Сталин всех, кто попадал в плен к фашистам и бежал, ссылал в Сибирь. Может, и Георгий там?
Муж мой уже умер. Я пошла к Охлопкову: «Коленька, милый, прошу тебя: отпусти!..» Он заупрямился: «Но ты же должна играть Констанцию в „Обыкновенном человеке“! Большая роль, премьера на носу!» – «Нет, не могу ничего играть! Я должна разыскать его!» И вместе с дочуркой поехала на север, в Алдан. Затем в Якутск, Инту, Рыбинск... Наигралась на всю жизнь! От Мерчуткиной до «Мачехи» Бальзака. Мне так хотелось поскорее перейти на характерные, возрастные роли! Я терпеть не могла старых актрис, которые молодились. Пусть лучше про меня говорят «эх, хороша, но молода!», чем «хороша, да стара!».
– Ваши поиски не увенчались успехом?
– Нет. Причем постоянно приходили из НКВД и говорили: «Капитолина Ивановна, а почему вы к нам не приходите, ничего не просите? Улучшить бытовые условия, зарплату повысить?» А подлецов много тогда было, особенно среди бездарных актеров. Я же решила сначала всех покорить, а потом узнать про Георгия. И когда в том же Алдане все начали ходить «на Ильенко», я решилась. Пришла и говорю: «Не прошу отпустить, а хочу только узнать, есть ли здесь Барышников Георгий Михайлович?» Оказалось – нет.
Из Алданского театра я переехала в Якутский, потом у меня в Москве заболел сын, и я вернулась. Через некоторое время поехала в Инту, и только в 1960 году я закончила поиски. Так и не найдя своего любимого...
– Ваша дочь не увлеклась актерской профессией?
– Любушка мечтала о театре с детства. После школы она поступила в ГИТИС, хотя прошла по конкурсу и в Школу-студию МХАТа. Потом была принята в Московский театр имени Ермоловой, репетировала роль Джоан Конвей в пьесе Пристли «Время и семья Конвей», но накануне премьеры ее по телефону отозвал муж к себе в Астраханский театр драмы. Там она играла героинь, затем работала в театрах Рязани, Ирбита, со временем перебралась в Москву, но предпочла работать в одной из студий – таких маленьких театров развелось в столице много. И что удивительно: она не хотела идти во МХАТ к Ефремову. Она предпочитала играть много, что в этом театре практически невозможно. Таким образом, она повторила мою ошибку 27-го года.
– А как вы попали в «Современник»?
– Когда мне надоело разъезжать по стране, я проситься обратно никуда не стала. Одно время руководила театральным кружком МГУ. А когда вышла на пенсию, чуть не скисла. Но однажды я вдруг увидела объявление, что театр «Современник» просит старых артистов принять участие в их спектаклях в массовых сценах. Так что судьба позаботилась обо мне, с 1961 по 1977 год я работала по договору в «Современнике». И что вы думаете, я большие роли играла? Нет. Где какая старушка нужна, даже бессловесная – пожалуйста! Поначалу там человек шесть-семь таких было, но они как-то не вписывались в труппу, а я сразу вписалась. «Современниковцы» же все из школы МХАТа, и я бывшая мхатовка. Вот и помогала им. Мне приходилось рисовать морщинки, так как я все-таки еще молодо выглядела. Очень любила свою роль старой попрошайки в спектакле «На дне». Я сама ее написала, Горький бы до такой не додумался... Дерзко, не правда ли? Но ни Волчек, ни Ефремов ни разу меня не поправили. Более того, они выглядывали из-за кулис, посмотреть, что я там на сцене выделываю, хотя слов у меня никаких не было. Я только бурчала себе под нос песенку «Солнце всходит и захо-о-одит...» Один «горьковед» даже сказал, что моя героиня несет саму атмосферу «дна».
– Не грустно было перейти на такие роли?
– Да что вы! Понимаете, какая штука... Другие любят себя в искусстве, а я так люблю само искусство, что готова просто создавать ту самую атмосферу. И мне уже кажется, что не будь на сцене меня – пусть я лишь маячу туда-сюда – и уже ничего не получится. Меня зрители часто спрашивают: «Вы народная?» Я отвечаю: «Нет, я полезная».
Так вот и пошло. В спектакле «Без креста», где было занято очень много старух, я с удовольствием сопереживала вместе с Грачихой, которую играла Галина Борисовна Волчек. Я ее обожаю. Нет больше таких женщин, таких актрис, таких режиссеров. Она – всё. Она держит в одном кулаке весь театр, и никто от нее грубого слова не услышит.
Очень я хотела сыграть Бабушку в пьесе «Вечно живые». Я была готова к этому. Но вдруг пригласили Богданову, и я не стала соваться. Галина Борисовна даже этого не знает. А потом меня закрутил кинематограф, и я из «Современника» ушла. Лишь совсем недавно мне вновь позвонила Волчек и пригласила в «Крутой маршрут» на роль репрессированной старухи-богомолки Лидии Георгиевны, с большим монологом. Я с удовольствием согласилась, и вот играю до сих пор. Ездили с этим спектаклем в ФРГ и Америку, я подружилась с директором театра в Сиэтле Карен Маркс. Она почему-то так ко мне привязалась, что предлагала остаться у нее в Сиэтле. Но я, конечно, не согласилась.
А последнее время мне стало очень трудно – здоровье уходит. Я тут целый месяц в больнице пролежала после сердечного приступа, и когда вновь вышла на сцену – чувствую, что делаю что-то не то. Да и добираться от театра до шоссе Энтузиастов далековато. Машины не дают, а силы уже не те. За такси тут отдала бешеные деньги, а сама думаю: «Завезут сейчас куда-нибудь...»
– Но все-таки вы довольны своей сценической судьбой?
– Конечно! Я сыграла очень много самых разных ролей. А с какими режиссерами работала: Охлопков, Морской, Берсенев, Бирман, Тункель, Аронин, Ефремов, Волчек!.. Периферийные режиссеры, о которых я вспоминаю с большой благодарностью. Но я все-таки ненасытная, мне все равно хотелось бы чего-то еще...
– Капитолина Ивановна, я так понял, что в кино вы впервые снялись, будучи актрисой «Современника».
– Да. Раньше я никогда не снималась. Хотя дважды отказывалась от хороших предложений, будучи совсем молодой. Когда режиссер Роговой пригласил меня в картину «Баламут», я согласилась с опаской. Но постепенно освоила специфику кино и стала получать очень много предложений. Я очень люблю сниматься. Может, где-то я и переигрываю из-за многолетней работы в театре, и на репетициях режиссеры мне делают замечания, но на экране смотришь – все нормально.
