Намного лучшие результаты, как не без скрытой гордости позже признавал Хью, были получены в связи с производством им газообразного хлора, поскольку в результате достаточно произвольного комбинирования требуемых компонентов ему удалось парализовать своего старика на целых пять минут! Хотя в целом он все равно оставался разочарован. Такое же состояние духа впоследствии оказалось характерным и для его занятий криминологией. Его гораздо больше привлекала практическая сторона работы детектива, которая столь красочно и по-настоящему заманчиво описывалась в детективных романах его любимого автора сэра Генри Моргана.
Хью слегка нахмурился. Все происходящее ему что-то напоминало. Ведь книги Моргана, кажется, публиковались издательством «Стэндиш и Берк», не так ли? Надо будет при первой же возможности поинтересоваться у полковника, кто такой этот Генри Морган и что он собой представляет. Во всяком случае, анонсируя его книги, об авторе писали с почтением: «…за ним кроется личность, прекрасно известная в мире международной политики и литературы, личность, которая обратила свою безусловную гениальность и глубочайшие познания в области полицейских расследований на благо написания литературы с большой буквы». Молодой Донован представлял себе человека с демонической внешностью, в строгом вечернем костюме, с густыми, пышными усами и проницательными, всевидящими глазами, человека, который всегда срывает злобные планы международных преступников украсть схему новейшего электромагнитного пулемета с целью заставить мир содрогнуться и выплатить колоссальную сумму за собственное спасение от грядущего чудовищного кошмара…
Но сейчас, когда они все вместе сидели за одним обеденным столиком, он не осмеливался задать столь интересующий его вопрос полковнику Стэндишу по двум вполне очевидным причинам: во-первых, потому, что полковник выглядел слишком озабоченным и даже расстроенным, а во-вторых, ему совсем, ну совсем не хотелось привлекать к этому внимание своего драгоценного папаши, епископа Мэплхемского, который к тому же в данный момент был полностью занят обсуждением чего-то, видимо, очень интересного с доктором Феллом.
Из Лондона они выехали на машине полковника практически сразу же после обеда. По дороге епископ настойчиво продолжал рассказывать всем, как какие-то досадные обстоятельства привели к неправильному восприятию его усилий. Он охотно признавал, что его самого ввели в заблуждение, заставив поверить, будто горничная Хильда Доффит — та самая знаменитая воровка Пикадилли Джейн, в результате чего ему помимо собственной воли пришлось оказаться в целом ряде двусмысленных ситуаций. Затем, когда в тот вечер ему на самом деле довелось собственными глазами увидеть Луиса Спинелли, его естественное поведение было совершенно неверно истолковано полковником Стэндишем из-за чьей-то идиотской шутки о сознательном и злонамеренном розыгрыше преподобного викария Джорджа Примли!
Впрочем, этот «сознательный розыгрыш», надо признаться, вызвал искренний интерес и даже одобрение Хью Донована-младшего, которому тут же очень захотелось лично увидеть того, кто догадался столь остроумно использовать загадочное явление полтергейста, чтобы объяснить этим необходимость запустить чернильницей в викария. Хотя в каком-то смысле было похоже, что полковник Стэндиш сам еще до конца не уверен и, скорее всего, сомневается в истинных причинах столь необычного поведения епископа…
Они довольно удачно и, главное, быстро миновали пригород и уже около четырех часов свернули на проселок в сторону деревни с довольно странным названием Восьмой Мост, что, собственно, нередко встречается в сельской местности. История, старинные предания, воспоминания, желание сохранить традицию… Погода стояла жаркая и сухая. Проселочная дорога шла через казавшиеся непрерывными спуски и подъемы, красиво обрамленные густыми кленовыми деревьями. Оттуда все время неожиданно вылетало множество пчел и мух, которые упрямо бились о лобовое стекло, что почему-то приводило сидевшего за рулем полковника Стэндиша в самое настоящее бешенство.
Потом на западной стороне горизонта равнодушному взору Донована-младшего предстали красные крыши пригорода промышленного Бристоля. Впрочем, они выглядели лишь неизбежными элементами аграрной местности, где все равно преобладали казавшиеся вековыми соломенные крыши, живописные долины, рощицы, пастбища, каменистые холмы и неожиданные ручьи. И, как всегда, оказавшись на милой взору настоящей сельской территории, Донован сразу же начал чувствовать себя намного лучше. Он стал более естественно и глубоко дышать, даже снял шляпу, позволив солнцу и свежему деревенскому воздуху поласкать его волосы.
С известной долей сочувствия он вспомнил жителей Нью-Йорка. Какими же настоящими ослами могут быть люди! Это же надо — запереть себя в ограниченном, душном пространстве городской квартиры, где тебя каждый вечер бьет по ушам несносный шум вечеринок с каждого этажа, где днем и ночью орут соседские дети, а ты все слышишь, но ничего не можешь с этим поделать! Ну как же, скажите на милость, там жить нормальному человеку? Перед мысленным взором Донована встали лица его несчастных друзей, он представил себе, как они, шатаясь от усталости и неосознанного раздражения, мрачно входят и выходят из переполненных магазинов, бросают десятицентовые монетки в прорези автоматов и дергают за рычаги только для того, чтобы взять из металлического углубления очередную порцию никому не нужного барахла. Сегодня вечером, например, один из его приятелей-барменов наверняка будет внимательнейшим образом, будто он производит важнейший научный опыт, отмерять капли джина, смешивая его с водой в пузатом стеклянном сосуде. А посетители с жадностью людей, умирающих от дикой жажды, станут нетерпеливо ждать, когда же он закончит свое действо и начнет раздавать им это отвратительное, просто чудовищное пойло! После чего они, забыв об ужине, займутся любовью с чьей-нибудь женой или девушкой, в результате чего передерутся. Печально, все это очень печально…
В то время как он… Как раз в это время епископ стал что-то говорить об известнейшем в свое время теологе и философе Фоме Аквинском, позднее причисленном к лику святых. Сын почтительно (вроде бы даже с большим интересом) смотрел на него, но при этом…
Нет, хватит, нездоровому образу жизни давно пора положить конец, думал Хью. Теперь он будет вставать рано-рано утром… вместе с дроздами, когда те только начинают свой обычный утренний гомон за окнами дома среди деревьев, будет совершать долгие-предолгие, утомительные прогулки пешком еще до завтрака, будет регулярно посещать церковное кладбище, старательно выяснять значение всех-всех надписей на надгробиях, будет долго и старательно размышлять над тем, ради чего они жили и, возможно, отдали свои бесценные жизни, почему у большинства из них практически наверняка никогда не было желания завалиться в ближайшую пивнушку, нарезаться там до чертиков, ну а потом, потом…
Он также твердо намерен внимательно выслушивать философию жизни простодушных сельских жителей, которые так любят рассказывать «пишущей братии» местные легенды, поверья и тому подобные поучительные истории. «Да, да, точно, точно, это случилось лет двадцать тому назад, — уже слышались ему слова седобородого сельского мудреца. — Как сейчас помню. Это случилось как раз во время Великого поста, когда бедняга Салли Феверли утопилась в самом устье нашей реки, причем сделала это специально при свете луны…» Господи, как же хорошо! Просто прекрасно! Хью живо представил себе, как, опираясь на трость, он внимательно и с полным пониманием слушает очередную назидательную историю, задумчиво глядит в неторопливо текущие мимо воды реки и размышляет о бесконечной и, к сожалению, неисправимой глупости тех, кто предпочитает пить мерзкую алкогольную смесь в грязных городских забегаловках, а затем совращать подвернувшихся им под пьяную руку бедных девушек, у которых потом не остается иного выхода, кроме как утопиться в ближайшем водоеме… Молодой Донован уже почти ввел самого себя в состояние близкое к тому, что в психологии называется «трансом добродетели», когда его грезы наяву вдруг перебил приветственный оклик с обочины дороги.
— Эй, эй, привет… приветствую вас! — громко прокричал чей-то голос.
Их машина, замедлив скорость, уже проехала через небольшое скопление домиков и домов, самым большим из которых было белое каменное здание местной таверны под обычным для таких мест названием — «Бык». Слева от нее высился холм, а справа стояла церквушка с низенькой башней — миниатюрное воспоминание великого века, — цветами вокруг и надгробными камнями почти у самого крыльца. На гребне холма дорога приблизительно четверть мили шла прямо, а затем делала полукольцо вокруг большого природного парка, в самом центре которого можно было видеть приземистое каменное здание — его восточные окна тускло освещали лучи заходящего солнца…
Но эти странные приветственные крики доносились совсем не оттуда. Нет, на противоположной
