что-то… случилось.
— Почему ты не обратилась ко мне?
— Если бы вы знали, сколько раз я задавала себе этот… вопрос, — ответила Сорильда. — Я пошла за мальчиком к склепу, и когда он… показал туда, я подумала, что Дрейк, должно быть, упал вниз и… разбился.
По выражению его лица Сорильда поняла, что граф сердится, и сказала:
— Я поступила… очень… глупо.
— Откуда тебе было знать, что какой-то негодяй запрет тебя там? — возразил он.
Сорильда изменилась в лице, и граф понял, что она знает, кто тому виной, кто задумал погубить ее.
— Забудь об этом, — быстро сказал он. — Мы оба должны забыть, иначе нам не знать ни покоя, ни счастья.
Граф улыбнулся, и лицо его преобразилось.
— Единственный способ быть уверенным, что я смогу защитить тебя, — это всегда держать тебя рядом и днем, и ночью.
Сорильда взглянула на него внезапно засиявшими глазами и несколько бессвязно проговорила:
— Вам это… может… наскучить.
Ей показалось, будто граф что-то обдумывает; затем он произнес:
— Ты сказала, что звала меня. Ты хотела, чтобы тебя спас именно я или все равно кто?
В его голосе зазвучали интонации, от которых Сорильда вдруг оробела. Она опустила глаза, и ресницы ее затрепетали.
— Сорильда, я жду ответа на вопрос. Оттого ли, что она ослабела или, может быть, после мучительного ожидания не могла притворяться, но Сорильда сказала правду:
— Мне… хотелось, чтобы это были… вы.
— Ты звала меня?
— Да… все… время.
— Ты скажешь мне почему? Наступило молчание. Граф произнес:
— Сорильда, скажи мне. Это очень важно. Я хочу знать правду.
— Я хотела… быть… с… вами. Я была так… счастлива с тех пор, как мы уехали… из Лондона.
— Ты была счастлива со мной?
Она взглянула на него широко раскрытыми глазами, и слова стали не нужны. Он должен был догадаться, что она чувствует, ощутить ее любовь, рвущуюся ему навстречу.
— Сорильда, я хочу тебе что-то сказать, — голос графа звучал медленно и проникновенно.
— Ч-то?
— Когда ты исчезла, я осознал, как много ты стала значить для меня, понял, как важно найти тебя и сказать тебе об этом.
В глазах Сорильды словно зажглись тысячи свечей.
— Вы… говорите… что я вам… немножко… нравлюсь?
— Я говорю, что люблю тебя, — ответил граф. — Люблю так, как никогда никого еще не любил.
Он издал нетерпеливое восклицание.
— Знаю, тебе трудно в это поверить. Мое поведение шокировало тебя, ты презирала меня и имела на это полное право. Но когда я говорю, что испытываю к тебе совершенно иное чувство, это не просто слова, какие в то или иное время говорит каждый мужчина. Это правда, и я хочу, чтобы ты мне поверила.
— Я хочу… верить! Вы знаете, что… хочу. И даже если я вам надоем… если вы… покинете меня, как покидали… других, все равно… побыть с вами — … даже очень… недолго будет… счастьем.
— Насчет «очень недолго» не может быть и речи, — мягко сказал граф. — Я люблю тебя, Сорильда. Таких слов я никогда никому не говорил.
Он взглянул на нее, словно думал, что она не поверит, и быстро добавил:
— Меня влекло к женщинам, я желал их. Нет нужды объяснять тебе это. Но я всегда знал: то, что я им даю — не любовь, не истинная любовь, которую я надеялся когда-нибудь отыскать, хотя считал, что это почти невозможно.
— Так вы поэтому… не женились?
— Именно! — подтвердил граф. — Давным-давно я дал себе слово, что не женюсь, пока не обрету уверенности, что моя семейная жизнь будет совсем не такой, какую я наблюдаю вокруг.
Он внимательно поглядел на Сорильду, точно пытался заглянуть ей в душу, и затем сказал:
— Я хочу, чтобы жена принадлежала мне полностью, навсегда. Я хочу, чтобы она хранила мне верность, была только моей во все времена!
Он помолчал и очень тихо сказал:
— И я думаю, Сорильда, что нашел ее.
А потом, словно все происходило в волшебном сне, она почувствовала, как граф наклонился и бережно коснулся ее губ.
В этом поцелуе не было страсти; он был нежным, точно легкое прикосновение к цветку.
Сорильде почудилось, будто комната наполнилась светом; он исходил от них самих и в то же время являлся частицей Божественного света.
У нее было такое чувство, словно, прикоснувшись к ней губами, граф дал ей все, к чему стремилась ее душа. Здесь была и красота, никогда не оставлявшая ее равнодушной, и музыка, которая звучала в ее сердце.
«Я люблю… люблю… вас!»— хотелось воскликнуть ей.
Она затрепетала, и губы графа стали более властными, более требовательными; у Сорильды появилось такое ощущение, будто он вытягивает из нее саму душу и завладевает ею.
Прошла целая вечность, прежде чем он наконец поднял голову:
— Я… люблю вас! — воскликнула Сорильда. — Люблю… вас! Люблю!
— И я люблю тебя, милая.
— Это правда… это действительно… правда, что… ты… меня любишь?
— Я люблю тебя, — откликнулся граф. — Теперь тебе больше нечего бояться. Я буду оберегать и защищать тебя и больше никогда не потеряю снова.
Голос его звучал так проникновенно, что на глаза Сорильды навернулись слезы, и теперь она видела его словно в сияющем тумане.
— Это… так… замечательно… так… чудесно, — прошептала она. — Может быть, я все-таки..; умерла… и попала… в рай.
Голос ее прервался, по щекам побежали слезы.
Граф обнял и привлек ее к себе.
— Драгоценная, восхитительная, прекрасная любовь моя, не плачь. Ты была такой храброй, невероятно храброй, несмотря на все, что пришлось пережить. Теперь же я хочу, чтобы ты была счастлива и забыла о прошлом.
Он поцеловал ее в лоб и сказал:
— Ты не умрешь, ты будешь жить со мною вместе; у нас столько всего впереди.
— Ты… уверен, что я… нужна… тебе? Я… тебе… не… наскучу?
— Я твердо знаю, что этого не будет никогда, — ответил граф. — Питер постоянно твердит мне, какая ты умная, словно я и сам не вижу!
— Я хочу быть… умной… ради тебя, — просто сказала Сорильда, — и, может быть…
— Что ты хотела сказать?
— Может быть, я смогу… иногда… как-то… помогать тебе во всех твоих… делах. Мне было… очень интересно, когда ты о них… рассказывал.
— Я очень хочу, чтобы ты мне помогала, — подтвердил граф. — Правду сказать, мне хочется, чтобы в будущем мы все делали вместе.
У Сорильды мелькнула мысль, что в этом случае у графа не останется времени на других
