— Но неприемлемо. Я не могу показаться ни в одном ресторане поблизости от теткиной квартиры. Это исключается. Придумай что-нибудь другое.
— Как только мне придет что-нибудь в голову, я позвоню, — обещаю я и кладу трубку. Замечаю, что мои аргументы в беседе с Густавом произвели на Пумс огромное впечатление.
— Как видишь, я могу считаться самым гениальным адвокатом в мире, — объясняю я ей. — Другие только после свершившегося стараются вытащить своих клиентов из болота, в которое они вляпались, я же, наоборот, сначала продумываю за них преступление, с тем, чтобы потом никто не смог обвинить их в нем.
— Вы шутите, — неуверенно возражает мне Пумс.
— Густав самый настоящий преступник, он свершил целый ряд чудовищных повестушек, не говоря уже о сотнях идиотизмов, которые выпускает в свет под маркой «Синей библиотеки».
— Чем занимается этот господин? — спрашивает Пумс.
— Он является директором Издательства детективной литературы. Выпускает также журнал «Детектив» и серию криминальных повестей, знакомую тебе «Синюю библиотеку». Многие из этих повестей он породил сам, причем я лично принимал в этих родах самое деятельное участие. Я юридический советник Издательства.
— Вы что, придумываете для них темы?
— Нет, в основном, я исправляю фактические нелепицы, которыми их продукция так богата. Конечно, я могу заметить, может быть, одну несуразицу из сотни. Ты догадываешься, наверно, что никто не в состоянии прочесть весь тот вздор, который Издательство направляет в печать.
— Я хотела бы помочь вам, — сочувствует мне Пумс, — но не очень ориентируюсь в этом жанре. Мне больше нравятся книжки о любви.
— Да ладно, я и не ожидал от тебя никакой профессиональной помощи. Но, по крайней мере, ты могла бы не говорить по телефону: «Это бюро адвоката Эдварда Риффа». Откуда это пришло тебе в голову?
— Но ведь это ваша фамилия?
— Рифф, но не Эдвард. Эдвард Рифф умер. Он был моим отцом и выдающимся адвокатом, но скончался уже шесть лет назад.
— А как зовут вас?
— Можешь обращаться ко мне «господин Монти».
— От какого имени это происходит?
— Я предпочел бы не говорить на эту тему. Мои родители отличались незаурядной фантазией при выборе имени для меня. К счастью, второе имя у меня обычное — так что я подписываюсь, как правило, Одекер М.Рифф. Выучи, пожалуйста, это наизусть, а я выйду минут на пятнадцать.
Спускаюсь в бар, усаживаюсь за столиком у окна, киваю кельнерше.
— Вы были правы, — говорю я ей. — Этот Антони Пилц действительно уголовник. По кличке Щербатый Нусьо. Полиция разыскивает его.
— А когда его найдут, получу ли я обратно свои деньги? — спрашивает кельнерша.
— Сомневаюсь. Думаю, что Нусьо потратил их на фальшивые документы, он ведь укрывался, а фальшивые документы стоят недешево.
— Прохвост, — говорит кельнерша.
— О мертвых — либо ничего, либо хорошо, — изрекаю я на латыни, заранее уверенный в том, что кельнерша не сумеет оценить всю глубину моей мысли.
— А вы ничего не припомнили о даме в черном? — спрашиваю я снова.
— Припоминаю одну такую, она сначала звонила, а потом заказала себе салат, но не знаю, та ли это, которая вас интересует, — роняет кельнерша.
Вынимаю из кармана черный шелковый шарфик в белую клетку, который я снял с шеи покойницы на балконе у седовласой соседки, так как боялся, что при транспортировке трупа на соседний балкон, шарфик соскользнет на улицу. При виде шарфика лицо кельнерши проясняется.
— Да, это та самая, — подтверждает она. — Помню этот шарфик, он был у нее на шее. Очень бросается в глаза, точно?
— Расскажите мне подробно обо всем, что вы заметили, — говорю я.
В баре сейчас пусто, толстяк дремлет за стойкой, так что вполне можно спокойно поговорить.
— Я заметила, как дама с этим шарфиком на шее звонила по телефону. Я была тогда в кухне, мыла под краном тарелки, кран находится у самого окошка, а дама эта стояла в коридоре рядом и звонила кому- то. Даже помню, что она говорила.
— Как раз это и есть главное: что именно она говорила!?
— Она набрала номер и заявила, что хочет побеседовать с господином адвокатом. Я начала прислушиваться, так как тоже собиралась обратиться к адвокату по поводу Нусьо и моих денег. Поэтому меня и заинтересовал ее звонок.
— Назвала ли она фамилию адвоката?
— Наверное, да, но я не расслышала. Знаю только, что она собиралась поговорить с адвокатом «по поводу лестницы». Она выразилась именно так или похоже. Очевидно, адвокат был там, так как она сразу же стала излагать суть своего дела.
— Прошу вас, повторите дословно все, что вы услышали. Хорошо?
— Я попробую. Сначала она сказала: «Эта лестница украдена», а я удивилась, как можно украсть лестницу?
— Повторяйте только то, что она говорила, а то, что вы думали, отложим на потом, — осторожно вставляю я.
— Она говорила: «У меня есть доказательство, я застраховалась на всякий случай, мой депозит хранится в вашей канцелярии, я заставлю их заплатить мне».
— Какой депозит?
— Она сказала, что несколько лет назад оставила на хранение у адвоката что-то, что стоит сейчас кучу денег. Говорила: «Господин адвокат при мне поместил мой депозит в несгораемый сейф, мне это необходимо получить, когда я могу зайти к вам?» Потом сказала еще, что она прямо с поезда и не хочет ждать до утра, потому что ей пришлось бы тратиться на гостиницу, так что лучше будет, если господин адвокат сразу отдаст ей это из сейфа. Потом сказала еще: «Ну ладно, час или два я могу подождать, есть еще ночной поезд. Тем временем я поужинаю, только не подведите меня! Я должна получить это сегодня же!» И все время повторяла, что это имеет огромную ценность. Потом еще говорила что-то о каком-то ключе, только этого я уже не поняла. Говорила: «А как я попаду туда?», а потом еще: «Ах, значит, я должна взять ключ из-под шланга». Из-под какого шланга — этого я не смогла понять. Может быть, плохо расслышала?
— Что она говорила еще?
— А больше ничего, повесила трубку. И как раз в эту минуту толстяк позвал меня в зал, потому что Антони исчез и некому было обслуживать гостей.
— Когда именно исчез Антони? Во время телефонной беседы дамы или до нее?
— Помню, я подавала ему заказанные блюда еще во время ее разговора. Когда именно он ушел, не знаю. Когда толстяк вызвал меня из кухни, я заметила, что белая куртка Антони висит в коридоре на вешалке. Значит, он переоделся перед выходом.
— В котором часу все это происходило? Когда точно эта дама говорила по телефону?
— Не помню, но наверное, это было до девяти, где-нибудь в половине девятого. Потому что в девять я уже подавала в зале.
— Вы ее в зале видели?
— Видела и даже подавала ей ужин.
— Разговаривали с нею о чем-нибудь?
— Нет, не разговаривала. Она, к слову, и не сидела долго. Даже не доела, расплатилась и вышла.
— И вы уже больше не видели ее?
— Нет, она не вернулась в бар. Да я и не думала о ней, только злилась на этого прохвоста Антони,
