– Сенатор Грэйнджер очень бережно относится к своему времени, даром его никогда не тратит.
Кризи улыбнулся.
Официант принес «Драмбюи» и вновь отказался взять у Кризи деньги. Женщина пригубила ликер и спросила:
– Сенатор сказал вам, как меня зовут?
– Да… Трэйси.
Голос у нее был низким, гортанным. Она подняла руку и отбросила прядь волос со лба, пригладила их рукой и чуть подвинулась на диванчике.
– А вас как зовут? – спросила она.
– Кризи.
– Это имя или фамилия?
– Это единственное имя, на которое я отзываюсь.
Она снова улыбнулась.
– Вы тоже политику делаете?
– Нет, никогда в нее не лез. Я на пенсии.
– А чем вы раньше занимались?
– Был наемником.
Пристально на него взглянув, она задала неизбежный вопрос:
– Вы убивали людей?
– Не помню.
Он сказал ей, что остановился в гостинице «Хайэтт». Она ответила, что у нее квартира в соседнем квартале. Они решили пойти к ней.
В спальне они разделись. Женщина внимательно рассматривала шрамы на его теле и лице, потом взглянула ему в глаза.
– Не бойся, – сказал Кризи, – садистских наклонностей у меня нет.
Она улыбнулась, глаза ее были почти закрыты.
– Хоть я и не мазохистка, – прямо ответила она, – мне нравится, когда со мной обращаются властно… Не грубо, но властно.
Тело ее было длинным, грудь высокой.
Когда он ею овладел, большие стенные часы пробили одиннадцать ударов.
На Гоцо в отличие от Вашингтона было четыре часа утра. В этот момент Майкл второй раз в жизни переживал близость с женщиной. Сейчас он уже мог себя контролировать гораздо лучше. В первый раз она умело вела Майкла. Тихим мягким шепотом объясняла ему, что, как и почему надо делать.
Она научила его целоваться и была несказанно удивлена, когда Майкл признался, что целует женщину первый раз в жизни, что никогда раньше не касался женской груди. Она рассмеялась – не над ним, а вместе с ним. Сэффорн заставила и его засмеяться, зацеловав с головы до пят.
Кризи вглядывался в лицо женщины, ускоряя жесткий ритм своего тела. В спальне горел яркий свет – ей так хотелось. Он сжимал в руках ее груди, вдавливая соски большими пальцами. Она выгибала спину и шептала что-то своим глубоким, низким голосом. Кризи пристально смотрел ей в глаза, следил за тем, как страсть играет на ее раскрытых губах. Он целовал ее, касаясь языком ее языка. Он чувствовал, как все тело ее напрягается в конвульсиях блаженства, как она подходит к апогею страсти. Ее длинные изящные пальцы судорожно впивались в его спину.
Он точно знал, когда надо остановиться. Чувствовал тот момент, когда наслаждение переходит в раздражающий зуд. Он остался внутри в том же состоянии напряжения, но, опершись на ладони, ослабил давление своего тела, не сводя взгляда с ее лица. Женщина раскрыла глаза и улыбнулась ему. Теперь ее пальцы гладили его спину. Тело ее чуть заметно вздрагивало, не давая уйти только что испытанному блаженству. Она продолжала наслаждаться, ощущая его в себе.
– Почему ты не кончил вместе со мной? – прошептала она.
– Обо мне не беспокойся, все будет в порядке… продолжай двигаться, как теперь… делай точно то же самое, что и теперь – не больше и не меньше.
Он почувствовал, как мышцы ее сжались, обхватив его сильнее. Он при этом оставался совершенно неподвижен. Несколько следующих минут они не сводили друг с друга глаз, лица их разделяли лишь несколько дюймов.
Потом она увидела, как расширились его зрачки, грудь его наполнилась воздухом так, что вдавила ее в подушку. В то же мгновение женщина почувствовала, как ее наполняют соки его тела.
В квартире в Марсалфорне Сэффорн посмотрела на Майкла и сказала:
– Подумай о чем-нибудь, что тебе не нравится, о чем-то, что ты просто ненавидишь.
На лице его отразилось удивление. Он плавно и ритмично двигался внутри нее. Прерывисто дыша, она чуть отстранила его от себя.
– Но почему?
Он тоже быстро дышал. Плоть его была подобна готовой разорваться бомбе с тикающим часовым механизмом.
– Думай о самой для тебя противной вещи, – снова прошептала она. – Быстро!
Одной рукой она как тисками сдавливала ему шею, другой направляла его движения, впившись ему в ягодицу.
Он подумал о шпинате. Шпинат Майкл терпеть не мог. В приюте его слишком часто заставляли есть эту зеленую кашу. Если он отказывался, его оставляли без сладкого.
Мысль о шпинате позволила ему продержаться еще три минуты, и этого оказалось достаточно. Он ощутил пробежавшую по ее телу дрожь, почувствовал, как ее длинные ноги обхватили его, а руки сжали еще сильнее. Сразу вслед за ней он испытал такое же острое ощущение.
– Вот так это и должно всегда происходить, – позже сказала она.
В Вашингтоне женщина, лежавшая в просторной постели, умиротворенно смотрела, как Кризи одевается.
Застегивая рубашку, он взглянул на часы.
– Через пять часов я улетаю из Вашингтона, – сказал он, – а еще через три – из Штатов.
– Ты ведь вернешься?
– Возможно. Но скорее всего ненадолго.
– Если вернешься, позвони мне.
В голосе ее звучал не вопрос, а утверждение.
Он завязывал галстук.
– Обязательно.
Она улыбнулась, но ее лицо тут же приняло серьезное выражение. Женщина перекатилась на постели, чтобы быть ближе к нему, взглянула на него и сказала:
– Кризи, мне было очень хорошо. Я почувствовала что-то вроде потрясения. Тебе как-то удалось заставить трепетать каждый нерв моего тела… Но эмоционально я была пуста.
Узел галстука был завязан. Он сверху взглянул на нее. Ничего не выражавшие глаза на изборожденном шрамами лице. Совершенно спокойно он проговорил:
– Сегодня мы оба друг друга использовали, и нам было хорошо. Это случится еще, и нам снова будет хорошо. Но, Трэйси, не ищи в нашей связи чувств. Я в жизни смог полюбить только одну женщину. Несколько месяцев назад она погибла. Все мои чувства умерли вместе с ней. Если тебе нужно время от времени возбуждать нервные окончания, я именно тот человек, который поможет тебе в этом. Если ты ищешь чувств, тебе придется поискать их в другом месте.
Она придвинулась к краю кровати и обхватила его руками за колено. Взгляд ее был задумчивым.
