приказ. Рота из десяти человек отправилась по грязным дорогам на восток, к ранчо Бельмонте, чтобы привезти этого парня.
Многие из них, как выяснилось по дороге во время разговоров у походного костра, сами в первый раз оказались на войне — против ашаритов, или этих свиней из Халоньи или Руэнды — в возрасте четырнадцати-пятнадцати лет. Говорят, этому мальчику уже почти четырнадцать, и поскольку он — сын Родриго Бельмонте… ну, видит Джад, он должен уметь сражаться. Никто не знал, зачем армии Вальедо понадобился мальчик, но никто и не задавал этот вопрос вслух.
Они приехали к ранчо Бельмонте под знаменем королей Вальедо, и их встретили на открытом месте у деревянных стен усадьбы несколько управляющих, маленький, нервный священник и два мальчика, за одним из которых они и явились.
Хозяйка поместья, которая охотно прикончила бы их, если бы была дома и знала об их поручении, находится где-то на землях своего хозяйства, сообщил им священник. Командир роты показал им королевскую печать и вручил приказ. Священник, которого звали Иберо, сломал печать, прочел письмо, а потом, к их удивлению, передал его двум мальчикам, которые прочли его вместе.
Они были абсолютно одинаковыми, эти два сына сэра Родриго. Некоторые из всадников уже незаметно осенили себя знаком Джада. Считалось, что магия и колдовство связаны с настолько похожими друг на друга близнецами.
— Конечно, — сказал один из мальчиков, когда закончил чтение, поднимая взгляд. Они явно умели читать. — Если король считает, что мой… дар может пригодиться, если он хочет, чтобы я приехал, то я почту за честь выполнить его приказ.
Командир роты ничего не знал ни о каком даре. Ему было все равно, он просто испытал облегчение от того, что все идет гладко.
— И я, — быстро прибавил его брат. — Я поеду туда же, куда едет Диего.
Это стало неожиданностью, но не создавало больших проблем, и командир согласился. Если королю в Карказии по каким-либо причинам не понадобится этот второй брат, он может отослать его обратно. С кем-нибудь другим. Мальчики переглянулись и сверкнули одинаковыми улыбками, а потом убежали готовиться к отъезду. Некоторые из солдат насмешливо переглянулись. Всем юношам не терпится попасть на войну.
Они действительно были очень юными и к тому же не особенно могучего сложения. Но не дело солдата задумываться над приказами, а эти ребята — сыновья Родриго Бельмонте. Всадникам предложили закусить, на что они согласились, и переночевать. От ночлега они вежливо отказались. Их командир решил, что не надо испытывать судьбу, раз уж хозяйки ранчо Бельмонте не оказалось дома в тот день. Они перекусили без горячего, накормили и напоили коней и взяли припасы на дорогу.
Десять человек, сопровождающие двух мальчиков и их оруженосца, почти их ровесника, выехали из ранчо на запад ближе к вечеру того же дня, миновали рощу и перебрались через речку в том месте, которое указали сыновья Родриго. Хозяйские собаки проводили их до этого места, а потом повернули назад, к ранчо.
Иберо ди Вакес всегда вел мирную, спокойную жизнь, учитывая бурные времена, в которые он родился. Ему исполнилось пятьдесят два года. Он вырос в теперешней Халонье и еще совсем молодым уехал на запад, в Эстерен, учиться у клириков. Ему тогда было тринадцать лет.
Он стал хорошим учеником, внимательным и дисциплинированным. Когда ему было двадцать с небольшим, его послали в составе делегации священников в Фериерес с поручением передать реликвии святой Васки верховным клирикам. Там он задержался, получив разрешение, на два года, и большую часть этого времени провел в богатейших библиотеках огромных святилищ.
По возвращении в Эсперанью ему предложили временную должность священника в семье Бельмонте, владельцев ранчо средней руки на пастбищах юго-восточной части страны, и он с радостью принял это предложение. Конечно, возможностей продвижения по службе было больше в Эстерене или в одном из крупных святилищ, но Иберо не был честолюбив и никогда не испытывал большой тяги к королевскому двору или к монастырям Джада, где также процветали интриги.
Он был тихим человеком, несколько преждевременно состарившимся, но не лишенным чувства юмора и понимания того, что строгие предписания бога иногда приходится соизмерять с бренностью и страстями людей. Временная должность как-то незаметно превратилась в постоянную, как это часто случается. Он прожил в семье Бельмонте двадцать восемь лет, с того времени, когда сам Капитан был еще ребенком. Для него построили часовню и библиотеку, потом расширили их. Он учил грамоте юного Родриго, потом его жену, а позже — их сыновей.
Это была хорошая, добрая жизнь. Удовольствие он получал от книг, которые мог приобрести на выделенные ему деньги; от своего огорода из лечебных трав; от переписки со многими странами. Он немного научился лечить и имел репутацию искусного зубодера. Иногда наступали волнующие времена, когда домой возвращался Капитан со своим отрядом. Иберо слушал в столовой истории о войне и интригах, привезенные солдатами. Он на удивление сдружился с ворчливым старым Лайном Нунесом, за богохульствами которого, по мнению маленького священника, скрывалась щедрая душа.
Услышанные истории вносили в душу Иберо ди Вакеса большое смятение, и ему было более чем достаточно такой близости к реальным конфликтам. Ему нравились ритмы здешней жизни, подчиненные сменам времен года, мерное течение дней и лет.
Его первая попытка выйти на более широкую сцену мира произошла семь лет назад. Это было короткое, почтительное эссе на тему богословских разногласий между священниками Фериереса и Батиары по поводу значения солнечных затмений. Эти разногласия и борьба за приоритет, которую они отражали, так и остались неулаженными. Но мнение Иберо проигнорировали, насколько он мог судить.
Его вторым выступлением стало письмо, посланное в конце осени прошлого года святейшему Жиро де Шервалю, главному священнику Фериереса, проживающему в Эстерене.
Сегодня утром в ответ на это письмо явилась рота солдат. Они приехали и уехали вместе с мальчиками. А теперь, в конце того же дня, Иберо стоял, склонив голову и сжимая перед собой дрожащие руки. Он услышал, что ему тоже придется покинуть этот дом. Покинуть часовню, библиотеку, сад, дом, где он прожил почти тридцать лет.
Он плакал. Таким тоном, каким с ним говорила Миранда Бельмонте в маленькой гостиной, на закате, с ним никогда в жизни не разговаривали.
— Поймите меня правильно, — говорила она, шагая взад и вперед перед камином. В ее лице не осталось ни кровинки, непрошеные слезы сверкали на щеках. — Это было предательством по отношению к нашей семье. Вы предали доверие, которое мы вам оказали в отношении Диего. Я не стану вас убивать или приказывать убить вас. Я слишком давно знаю и люблю вас. — У нее сорвался голос. Она остановилась.
— Родриго, возможно, сделает это, — продолжала она. — Возможно, он разыщет вас, куда бы вы ни уехали, и убьет вас за это.
— Он этого не сделает, — прошептал маленький священник. Говорить было трудно. Ему теперь тяжело было представить себе, какой реакции он от нее ожидал тогда, осенью, когда написал письмо в Эстерен.
Она гневно смотрела на него. Невозможно было выдержать ее взгляд. Не ее ярость, а ее слезы.
— Да, — сказала Миранда Бельмонте, — да, вы правы, он этого не сделает. Он слишком вас любит. Он просто скажет вам или напишет, как больно вы его ранили.
Это разбило бы сердце Иберо. Он это знал наверняка.
Он еще раз попытался объяснить.
— Дорогая госпожа, настало святое время, время мужчинам собираться под знамена господа. Они скоро сядут на корабль в Батиаре и поплывут на восток. Есть надежда, что они выступят оттуда на юг, во имя Джада. И это произойдет в наше время, моя госпожа! Наши земли будут отвоеваны!
— Это могло бы произойти и без участия моих детей! — Она сжала кулаки опущенных рук, как мужчина, но он видел, что у нее дрожат губы. — У Диего особый дар, пугающий дар. Мы держали его в тайне всю жизнь. Вы знаете — вы это знаете, Иберо! — что церковники сжигали подобных людей. Что вы с
