знаешь.
— Поэтому вместо того, чтобы уничтожить их, мы с ними пируем и воздаем им почести?
— Мы пируем и воздаем почести богу и их приходу к его свету.
Бургред изрыгает проклятие.
— Ты так говоришь, но в сердце своем чувствуешь то же, что и я. Я это знаю. Ты хочешь отомстить за мертвых.
Осберт стоит неподвижно. Издалека до них доносится шум пиршества.
— Я думаю, — отвечает Осберт, — что сердце его рвется на части, но он все равно это делает. Радуйся, что ты не король.
Бургред бросает на него взгляд, его лицо трудно разглядеть в темноте. Он вздыхает.
— И эти грязные эрлинги останутся с Джадом? Ты действительно так думаешь?
— Понятия не имею. Некоторые уже оставались, раньше. Теперь мир узнает, что Ингемар Свидрирсон, который хотел здесь царствовать, преклонил колени, поклялся в верности Элдреду Эсфертскому, принял от него солнечный диск и королевские подарки и оставит ему восьмерых заложников, в том числе двух сыновей, — и мы ничего не дали ему взамен. Ничего. И я знаю, что такого не случалось с тех пор, как первые эрлинги приплыли к этим берегам.
— Ты называешь подарки ничем? Ты видел коней?
— Я их видел. Это подарки короля мелкому князьку. Их так и будут рассматривать. Джад победил здесь Ингавина, а также захватил знамена с воронами. Мой друг, вернись и выпей со мной. Мы здесь выиграли нечто важное, и это только начало.
Бургред качает головой. Он все еще чувствует стеснение и боль в груди.
— Я бы последовал за ним в подземный мир драться с демонами. Он это знает. Но…
— Но не тогда, когда он заключает мир с демонами? Бургред чувствует тяжесть, словно груз камней.
— На острове, в Беортферте, было легче. Мы знали, что надо делать.
— Элдред по-прежнему знает. Иногда… имея власть, ты делаешь то, к чему не лежит твое сердце.
— Значит, я не гожусь для власти.
— Ты ее имеешь, мой дорогой. Тебе придется научиться. Если не покинешь нас. Ты нас покинешь?
Ветер улегся, далекие звуки музыки стихают. Они слышат звуки, которые издают кони за стеной конюшни.
— Ты же знаешь, что не покину, — отвечает наконец Бургред. — Он знает, что я этого не сделаю.
— Мы должны ему доверять, — тихо говорит Осберт. — Если мы сможем сохранить его здоровым и живым достаточно долго, они нас больше не завоюют. Мы оставим нашим детям королевство, которое они смогут защищать.
Бургред смотрит на него. Осберт — это тень в темноте переулка, его голос он знает целую вечность. Бургред снова вздыхает, от всего сердца.
— И они научатся читать трактат Меровия о катаракте на тракезийском языке, или он их всех прикончит.
Пауза, затем смех Осберта в темноте, густой, как южное вино.
Лихорадки бывают трехдневные, четырехдневные, ежедневные и чахоточные. Их причина — почти всегда — в нарушении равновесия четырех влаг, соотношения холода, жара, влаги и сухости в человеке. (Существуют и другие нарушения, свойственные женщинам, ежемесячные или во время родов.)
Страдающим лихорадкой людям можно было пустить кровь, используя нож и чашу или пиявок, их количество определялось тем учением, которому следовал лекарь. Иногда пациент умирал. Смерть всегда недалеко от живых. Это известно. Повсеместно считалось, что хороший лекарь — тот, кто не убил тебя быстрее, чем могла бы убить болезнь.
Тот, кто страдал от острых приступов лихорадки, мог получить облегчение (или не получить) от молитвы, припарок, мокрых простынь, теплого тела рядом с ним в постели, музыки или тишины. Их лечили гидромелем и оксимелем (и лекари придерживались различных взглядов на то, какой сорт меда лучше в смеси) или аконитом и диким сельдереем, когда считали, что причина жара — в колдовстве. Применяли сочетание лимонного бальзама, вербены и ивы или давали крушину, чтобы очистить больного изнутри, иногда ее действие было очень сильным. Мать-и-мачеха, пажитник, шалфей и горькая полынь, чистец, фенхель и донник тоже считались иногда полезными.
Валерьяна могла помочь страдальцу уснуть, облегчить боль.
Можно было обрезать ногти и зарыть их под рябиной в ночь голубой луны, но, разумеется, так, чтобы об этом не узнал священник. И та же предосторожность относилась к способам лечения с использованием драгоценных камней и заклинаний в ночном лесу, хотя было бы глупо отрицать, что эти способы практиковались во всем королевстве англсинов.
В разное время все эти способы лечения, и многие другие, были испробованы против лихорадки короля Элдреда, независимо от одобрения короля и его священников.
Ни один из них не смог переделать ущербный мир настолько, чтобы покончить с теми пожарами, которые охватывали его по ночам еще много лет после того, первого.
— Почему темно?
Всегда можно было предсказать, как король будет себя вести после приступа, но в последнее время невозможно было угадать, сколько это продлится. Наверняка он будет бледен, голос его будет звучать слабо, он будет говорить четко, отрывисто и сердито.
Осберт задремал на лежанке, которую ему всегда ставили рядом с кроватью Элдреда. От звука голоса он проснулся.
— Сейчас середина ночи, мой господин. С возвращением.
— На этот раз я потерял целый день? Милостивый Джад! Мне нельзя терять дни! — Элдред никогда не ругался, но его ярость была очевидной.
— Я работал с донесениями, которые поступали. Строительство обеих новых крепостей на берегу почти закончено, людей там хватает. Верфь работает. Успокойся.
— Что еще? — Элдред не желал смягчиться.
— Сегодня утром выехали сборщики налогов.
— Дань из Эрлонда, от Свидрирсона? Какие вести?
— Пока нет, но… обещана. — Всегда неразумно увиливать от прямого ответа королю, когда он возвращался оттуда, куда уносила его лихорадка.
— Обещана? Как?
— После полудня прибыл гонец. Молодой, сын Ингемара.
Элдред нахмурился.
— Он присылает мальчишку только тогда, когда дань просрочена. Где он?
— Его разместили как надо, он спит, полагаю. Уже поздно. Расслабься, мой господин. Ательберт официально принял его вместо тебя вместе с братом.
— Как они объяснили мое отсутствие?
Осберт поколебался.
— О твоей лихорадке… все знают, мой господин.
Король снова нахмурился.
— А где был Бургред, кстати сказать?
Осберт прочистил горло.
— До нас дошли слухи, что видели корабль. Он вместе с частью воинов отправился выяснить подробности.
— Корабль? Эрлингов?
Осберт кивнул.
