достаточно денег (как правило, не всегда), чтобы покупать эль, девушек и оружие. Иногда приходилось сражаться, и некоторые погибали, хотя в последнее время не так часто, по мере того, как пираты-эрлинги постепенно оценили Эддреда, короля англсинов, форты и укрепленные города — бурги, которые он строил.
Некоторые эрлинги превратились в союзников и даже платили дань королю. Если подумать, в этом есть нечто странное и глубокое. Эбор не был таким уж большим мыслителем, но долгими ночами на страже появляется много времени для размышлений.
Только не сегодня. Сегодня ночью, под скользящими облаками и прибывающей голубой луной, ему все время мешали, и не гуляющие в ночи девицы, предлагающие любовные утехи, хотя одна из них и была женщиной. Если заставить человека в спешке принять сразу два решения, позднее говорил Эбор, испуганный и покорный, управляющему двора короля, вполне возможно, что он примет плохое решение.
Именно поэтому, тихо ответил Осберт, сын Кутвульфа, у нас существуют постоянно действующие приказы насчет открывания ворот ночью. Чтобы избавить от необходимости принимать решение. И Эбор склонил голову, понимая, что это правда и сейчас не время доказывать, что все стражники на стенах нарушают эти приказы в мирное время.
Его не наказали. Сначала эту смерть одного человека ночью никак не связывали с событиями у ворот. Собственно говоря, это была еще одна ошибка, но не его.
Женщины начали покидать зал во главе с королевой Элсвит. У Сейниона Льюэртского, которого посадили по правую руку от короля, возникло ясное ощущение, что старшей принцессе, той, что с рыжими волосами, совсем не хочется заканчивать вечер, но Джудит все равно ушла вместе с матерью. Младшая дочь, Кендра, кажется, ушла еще раньше. Он не видел, как она вышла. Тихая, менее яркая, более наблюдательная. Они обе ему нравились.
Его новый слуга-эрлинг, или телохранитель (он еще не решил, кем его считать), тоже вышел наружу; он подошел и спросил разрешения удалиться некоторое время назад. В действительности он был не обязан это делать при данных обстоятельствах, и Сейнион не вполне понимал, как к этому отнестись. Как к просьбе об освобождении от обязанностей, в каком-то смысле. Так ему показалось. Он хотел расспросить его подробнее, но к ним прислушивались другие. Торкел Эйнарсон — непростой человек, решил он. Это можно сказать о большинстве мужчин, достигших определенного возраста. Его опыт показывал, что молодые люди обычно такими не бывают. Юноши в этом зале не хотят ничего, кроме славы, и готовы добиваться любой ее разновидности.
За некоторыми исключениями. Король в благодушном и веселом расположении духа уже объявил, что позже они попробуют сыграть в хорошо известную игру сингаэлей — в триады, в честь гостей. Сейнион взглянул на сидящего за столом Алуна, вздрогнул и тут же понял, что он не останется на эту игру. Алун аб Оуин уже принес свои извинения, очень любезно, королеве и попросил разрешения уйти на вечернюю молитву как раз перед тем, как она сама вышла из зала.
Элсвит, на которую явно произвела впечатление набожность юного принца, предложила отвести его в королевское святилище, но Алун отказался. Значит, музыки от него сегодня ночью тоже ждать не приходится. Он не взял с собой в путешествие на восток арфу; он явно не притрагивался к ней с тех пор, как умер его брат. Время должно бежать дальше, решил Сейнион. Его посетило воспоминание о том лесном озере возле фермы Брина. Он прогнал его прочь.
Теперь, когда еду убрали и дамы, сдерживающие мужчин, ушли, можно было ожидать начала серьезного пьянства за длинными столами вдоль всего зала. Он Уже видел в руках чашки с игральными костями. Старший принц, Ательберт, покинул свое место за высоким столом и пересел дальше, присоединившись к другим.
Сейнион наблюдал, как он с улыбкой положил перед собой кошелек.
Рядом с Сейнионом король Элдред откинулся на спинку мягкого кресла с выражением радостного предвкушения на лице. Сейнион посмотрел мимо опустевшего трона короля и королевы туда, где толстый священник из Фериереса стряхивал остатки пищи со своей желтой одежды, явно довольный трапезой и вином, которыми его угостили в этом дальнем северном краю. Фериерес в последнее время гордился тем, что не уступает самой Батиаре и Сарантию по развитию цивилизации. Они могут себе это позволить, подумал Сейнион без горечи. Здесь, на севере, все другое. Более грубое, холодное, более… скудное. Край света.
Элдред повернулся к Сейниону, и тот улыбнулся королю, положив сплетенные пальцы на крышку стола перед собой. Алуна аб Оуина уничтожила смерть брата. Элдред в том же возрасте видел, как пали на поле битвы его отец и брат, и узнал о тех страшных вещах, которые с ними сделали. И он принял клятву верности вскоре после этого от человека, который поступил с ними, как мясник, и оставил этому человеку жизнь. Сын того самого эрлинга сидит сейчас за этим столом, на почетном месте. Интересно, подумал Сейнион, можно ли поговорить об этом с Алуном, будет ли это иметь значение. А потом снова вспомнил о лесном озере к северу от Бринфелла и от всего сердца пожалел, что оказался там, и мальчик тоже.
Он отпил из чаши с вином. Это был час, когда на пиру у сингаэлей позвали бы музыкантов, чтобы создать настроение. Среди эрлингов Винмарка тоже, если уж на то пошло, он это знал, хотя песни были бы совсем другими и настроение тоже. У англсинов могут появиться борцы, жонглеры, метатели ножей, могут вспыхнуть пьяные ссоры. Или все это одновременно, и начнется шумный хаос, чтобы не дать ночи проникнуть в дом.
Но при дворе этого короля такого не бывает.
— Теперь я хочу, — произнес Элдред, король англсинов, поворачиваясь к одному, потом к другому священнику по обеим сторонам от него, — обсудить мою идею насчет перевода на наш язык творений Каллимарха, его размышления по поводу того, как должно вести себя в праведной жизни. А потом я бы выслушал ваши мнения по поводу изображений Джада и подходящего украшения святилищ. Надеюсь, вы не утомлены. У вас достаточно вина, у каждого из вас?
Это другой тип короля. Другой способ отодвинуть тьму.
Торкел не хотел отправляться на юг из Бринфелла вместе со священником, младшим сыном Оуина ап Глинна и псом. И он был резко против того, чтобы продолжать путь на восток вместе с ними летом, в земли англсинов. Но когда бросаешь игральные кости во время боя (как сделал он) и переходишь на другую сторону (как он), во многом лишаешься возможности распоряжаться собственной жизнью.
Он мог бы удрать в начале путешествия на восток. Однажды он уже это сделал, после того как сдался сингаэлям и принял веру в бога Солнца. Это был безумный побег молодого человека: пешком, вместе с заложником, чтобы явиться наконец раненым, измученным к товарищам-эрлингам на северо-востоке этого обширного острова.
Это было очень давно. Он был другим человеком, правда. И не приобрел еще той истории жизни, которая у него с тех пор появилась. Уцелевшие после того рейда уже знают, что Торкел Эйнарсон поднял оружие против своих спутников ради спасения женщины сингаэлей и ее отца, человека, убившего Вольгана, из-за которого они забрались так опасно далеко в глубину острова. Мягко выражаясь, он не был уверен в радушном приеме у своих соотечественников на востоке.
Да он и не испытывал желания в одиночку пробираться по лесам и болотам, чтобы в этом убедиться. У него не было очага, к которому он бы спешил, даже если бы какой-то корабль взял его гребцом, так как его изгнали с родного острова в наказание за буйную выходку после игры в кости.
У того молодого человека, который тогда бежал в одиночку, не ныло бедро к дождю и левое плечо не отказывало по утрам. Священник заметил последнее по дороге сюда. Наблюдательный человек, слишком наблюдательный, чтобы Торкел мог быть спокоен. Однажды утром Сейнион исчез на опушке дубово- ольхового леса, который тянулся к северу от них, вернулся с охапкой листьев и запарил их вместе с травами в железном горшке, который вез на себе ослик. Без лишних слов он велел Торкелу приложить горячие листья к плечу, примотать тканью и оставить их там, когда они тронутся в путь. На следующий день он проделал то же самое, хотя этот лес слыл проклятым, населенным духами. Он не сильно углублялся в лес, только на такое расстояние, чтобы набрать листьев.
Припарка помогла, что почему-то вызвало у Торкела раздражение. Священник был старше
