Одно мгновение, мгновение, полное напряжения сил, невиданного со времен сотворения миров, Оуин оставался неподвижным в воздухе над ними. Затем медленно, очень медленно его рука опустилась, и он вложил свой меч в ножны у бедра. С леденящим вздохом семь королей последовали его примеру.
Оуин посмотрел вниз, на Руану, и спросил требовательно и умоляюще:
— Это не навсегда?
И Руана тихо ответил:
— Это не может быть навсегда, господин мой Оуин, этого не позволит ни магия Коннлы, ни ваше место в Гобелене. Охота всегда будет частью миров Ткача — всех миров. Вы — то, что делает нас свободными. Но, лишь заставив вас уснуть, мы можем жить. Только уснуть, Небесный король. Ты снова будешь скакать, ты и семеро королей Охоты, и появится еще другой ребенок до конца времен. Где будем мы, Дети Ткача, мне неведомо, но я говорю тебе сейчас, и говорю правду: все миры снова будут вашими, как это было когда-то, до того, как Гобелен будет соткан до конца.
В его низком голосе звучали интонации пророчества, истины, победившей время. Он сказал:
— Но сейчас, здесь, в этом месте, ты подчинишься моей воле, потому что ребенок снова потерян.
— Только из-за этого, — ответил Оуин с горечью, которая так же резко рассекла воздух, как это мог бы сделать его выхваченный из ножен меч.
— Только из-за этого, — торжественно подтвердил Руана. И Ким поняла, как близки они были к гибели. Она посмотрела туда, где упал Финн, и увидела, что к нему подошел какой-то человек и опустился на колени. Сначала она не поняла, кто это, а потом догадалась.
Оуин снова заговорил, и теперь его горечь исчезла, ее сменило спокойное смирение.
— Нам возвращаться снова в пещеру, наследник Коннлы? — спросил он.
— Именно так, — ответил Руана с холма, глядя в небо, — Вы должны вернуться туда и снова лечь на свои каменные ложа, ты и твои семь королей. А я последую за вами к тому месту и наложу заклятие Коннлы во второй раз, чтобы погрузить вас в сон.
Оуин поднял руку. На секунду он застыл так, серая тень на черном коне, красные камни в его короне сверкали при свете заката. Затем поклонился Руане, покорный воле великана благодаря тому, что сделал Финн, и опустил руку.
И внезапно Дикая Охота стремительно понеслась прочь, на юг, к пещере на краю Пендаранского леса, возле дерева, расщепленного молнией тысячи и тысячи лет назад.
Позади всех, без всадника, скакала Иселен, и ее белый хвост струился за ней, словно хвост кометы, и его было видно даже после того, как короли пропали из виду.
Оглушенная всем только что случившимся, Ким увидела, что Джаэль быстро шагает вдоль гребня туда, где лежит Финн. Пол Шафер что-то быстро сказал Айлерону, а потом пошел вслед за Верховной жрицей.
Ким отвернулась от них и посмотрела вверх, высоко вверх, в лицо Руаны. Его глаза были такими, какими она их помнила: полными глубокого, спокойного сочувствия. Он смотрел на нее сверху и ждал.
— Руана, как тебе удалось поспеть вовремя? — спросила она. — В самый последний момент?
Он медленно покачал головой.
— Я был здесь с того момента, когда прилетел Дракон. Я наблюдал издалека, мне нельзя подходить ближе к сражению. Но когда Старкадх пал, когда война закончилась и повелитель волков протрубил в Рог, я понял, что привело меня сюда.
— Что, Руана? Что привело тебя сюда?
— Ясновидящая, то, что ты сделала в Кат Миголе, изменило нас навсегда. Когда я смотрел, как мой народ отправляется в Эриду, мне пришло в голову, что Бальрат — это сила войны, призыв к битве и что он не может нас погубить, если мы должны всего лишь пойти на восток, прочь от войны, чтобы очистить Эриду от жертв дождя, пусть это даже очень нужное дело. Я подумал, что этого мало. — Ким молчала. У нее перехватило горло. Руана продолжал:
— И я решил, что мне надо отправиться не на восток, а на запад. Туда, где будет идти война, и увидеть, не могут ли параико сыграть большую роль в том, что должно произойти. Что-то толкало меня изнутри. Во мне бушевал гнев, Ясновидящая, и ненависть к Могриму, а ничего подобного я прежде не испытывал.
— Я это знаю, — ответила Ким. — Это огорчает меня, Руана.
Он снова покачал головой.
— Не надо огорчаться. Ценой нашей святости была бы свобода Дикой Охоты и смерть всех живых, собравшихся здесь. Пора, Ясновидящая Бреннина, давно пора было параико воистину встать в ряды армии Света.
— Значит, я прощена? — спросила Ким тихо.
— Ты была прощена во время Каниора.
Она вспомнила: призрачные образы Кевина и Исанны, движущиеся среди череды всех мертвых параико, занимающие среди них почетное место, вызванные вместе с ними глубинной магией пения Руаны.
Ким кивнула головой.
— Я знаю, — ответила она.
Между ними повисло молчание. Ким подняла глаза на серьезного, седого великана.
— Тебе надо идти? Чтобы последовать за ними до пещеры?
— Вскоре, — ответил он. — Но здесь должно произойти еще кое-что, по-моему, и я останусь, чтобы это увидеть.
И при этих словах дремлющее знание пробудилось в Кимберли тоже. Она посмотрела мимо Руаны и увидела на равнине Галадана, окруженного людьми, большинство из которых она знала. Они стояли с обнаженными мечами, нацелив стрелы в сердце повелителя волков, но никто из них не двигался и не говорил, и Галадан тоже. Неподалеку от этого кольца стоял Артур вместе с Джиневрой и Ланселотом.
К западу от них Пол Шафер, которого они ждали, по приказу Верховного правителя опустился на колени у тела Финна дан Шахара.
Когда Лила подняла топор, Джаэль знала об этом. Как могла не знать Верховная жрица? Это было самое страшное святотатство. И почему-то она совсем не удивилась.
Она услышала — каждая жрица во Фьонаваре услышала, — как Лила с грохотом опустила топор на алтарный камень и звенящим голосом приказала Финну вернуться к ней. Этот приказ черпал силу в кровавой власти топора Даны. И Джаэль увидела, как в небе туманная фигурка мальчика на бледном призрачном коне поскакала в сторону и как он потом упал.
Затем одинокий параико появился среди них и наложил заклятие Коннлы на Охоту, и Джаэль видела, как короли стремительно унеслись на юг.
Только когда они исчезли, она позволила себе пойти туда, где лежал Финн. Сначала она шагала, но затем побежала, стремясь успеть вовремя, ради Лилы. Она почувствовала, как обруч, удерживающий ее волосы, соскользнул с головы, но не остановилась, чтобы поднять его. И пока она бежала, с развевающимися волосами, она вспомнила тот последний раз, когда была установлена подобная связь: когда Лила в Храме услышала, как Зеленая Кинуин остановила Охоту у залитых кровью берегов Андеин.
Джаэль вспомнила свои собственные слова, сказанные тогда голосом Богини. «Это грозит смертью» — так сказала она и знала, что это правда.
Она подбежала к тому месту, где он лежал. Там уже находился его отец. Она помнила Шахара по тому времени, когда он вернулся с войны, через несколько месяцев после рождения Дариена, а жрицы Даны, посвященные в тайну, помогали Ваэ растить новорожденного.
Он сидел на земле, держа на коленях голову сына. Снова и снова его огрубевшие руки гладили лоб мальчика. Он молча смотрел на приближение Джаэль. Финн лежал неподвижно, с закрытыми глазами. Она видела, что он снова стал смертным. Он выглядел так, как во времена детской игры, та'киены, на зеленой лужайке в конце Энвил-Лейн. Когда Лила предсказала ему Самый Долгий Путь.
