обнимая дочь, и смотрела, как улетает от нее младший сын.
Это была его самая последняя мысль, последняя ясная картинка из мира людей, пока они летели сквозь утро над расстилающейся Равниной, обгоняя восходящее солнце, к месту битвы.
И они подоспели вовремя, когда солнце уже стояло высоко и начало клониться к западу. Они прилетели, и Табор увидел ту ужасную черную тварь, чудовищного лебедя, пикирующего с неба, и выхватил свой меч, и Имрат, прекрасная и смертоносная, полетела еще быстрее, и они догнали лебедя и нанесли ему две смертельные раны сверкающим мечом и рогом.
А когда все было позади, Табор почувствовал, как уже было прежде, каждый раз, когда они летали и убивали, что равновесие его души опять сместилось еще дальше от того мира, в котором жили все окружающие их люди.
Гиринт спешился без посторонней помощи, и теперь Табор и Имрат стояли одни среди мужчин и женщин, некоторых они знали. Он увидел темную кровь на ее роге и услышал, как она сказала ему за секунду до того, как эта мысль возникла у него самого: «Только ты и я в самом конце».
А потом, секунду спустя, он услышал громкое восклицание Лорина, резко обернулся и взглянул на север, поверх кипящего поля боя, где сражались его отец и брат.
Он увидел тень, почувствовал ветер и понял, что именно появилось здесь, сейчас, в самом конце, и почему тогда, во сне, к нему явилось это существо, и что их конец настал.
Он не заколебался, не повернулся, чтобы попрощаться. Он уже был слишком далек от подобных вещей. Он слегка шевельнул руками, и Имрат прыгнула в небо навстречу Дракону.
Тысячу лет тому назад Дракон был еще слишком молод и не мог летать, его крылья были еще слишком слабыми, чтобы нести колоссальный вес тела. Самый тайный, самый ужасный из зловещих замыслов Могрима, он стал еще одной жертвой опрометчивой поспешности Разрушителя во времена Баэль Рангат: его Дракон не смог сыграть в той войне никакой роли.
Он затаился в обширной подземной пещере, вырытой под Старкадхом, и когда пришел конец, когда армия Света пробилась на север, Ракот отослал Дракона прочь. Неуклюже, судорожно взмахивая крыльями, он полетел искать убежища в северных Льдах, куда не заходит ни один человек.
Его видели издали светлые альвы и самые зоркие из людей, но они находились на слишком большом расстоянии и не могли понять, что это такое. О нем рассказывали истории, которые со временем превратились в легенды, в узоры для гобеленов, в детские ночные кошмары.
Он выжил. Все долгие годы, пока Могрим был в заточении, Дракона кормила Фордаэта, королева Рюка, в своем дворце среди Льдов. Шли годы, затем века, и его крылья постепенно окрепли. Он начал летать все дальше и дальше, над белыми, нехожеными пустынями на крыше мира.
Он научился летать. А затем научился управлять расплавленным огнем в своих легких, изрыгать его, посылать ревущие языки пламени, взрывать их среди белого холода, высоко над обширными ледяными полями, беспрерывно трущимися и ломающимися друг о друга.
Он летал все дальше и дальше, его огромные крылья вспарывали застывший воздух, пламя его дыхания мертвенно-бледным светом освещало ночное небо надо Льдами, где никто не мог его видеть, только королева Рюка из своих ледяных башен.
Он летал так высоко, что иногда мог видеть за стенами ледников, за титанической тюрьмой окутанную тучами Рангат, зеленые земли далеко на юге. Время текло, и даже звезды складывались в небе в новые узоры, и Фордаэта с трудом удерживала Дракона на севере.
Но все же удержала, ибо она обладала собственной властью в том холодном царстве, которым правила, а со временем появился гонец от Галадана, повелителя волков, и он сообщил, что Ракот Могрим на свободе и черный Старкадх снова вознесся ввысь.
Только после этого Фордаэта послала Дракона на юг. И он полетел и приземлился к северу от Старкадха, на приготовленном для него месте, и там его встретил Ракот Могрим. И Разрушитель громко расхохотался, увидев самое могучее порождение своей ненависти, теперь уже достигшее зрелости.
На этот раз Ракот ждал, наслаждаясь тысячелетней злобой, глядя, как его собственная черная, обжигающая кровь течет из обрубка руки. Он ждал и. когда пришло время, заставил гору вспыхнуть пламенем, наслал зиму, а затем дождь смерти на Эриду. И только после всего этого, приберегая Дракона на самый конец, чтобы его непредвиденное появление потрясло сердца тех, кто противостоял Ракоту, он послал его, чтобы жечь, испепелять и разрушать.
Вот как случилось, что солнце и полнеба закрыла тень над полем боя у Андарьен. Что армии Света и Тьмы одновременно упали на колени, сбитые с ног сокрушительной силой ветра от крыльев Дракона. Что огонь сделал черной пустынную на многие мили вокруг землю Андарьен, превратив ее в длинную тлеющую полосу.
И вот как случилось, что Табор дан Айвор вынул свой меч, и сияющее существо, на котором он сидел, поднялось в воздух и стремительно замахало крыльями и понеслось вперед, несмотря на ярость этого ветра. Они вознеслись, оставшись только вдвоем в самом конце, как было известно им обоим с самого начала, и парили в потемневшем воздухе, сверкающие, отважные, до боли маленькие, прямо на пути Дракона.
На земле внизу, сбитый с ног ветром, стоящий на коленях Айвор дан Банор лишь на мгновение поднял взгляд, и образ его сына в небе навсегда врезался в его память. Он отвернулся и закрыл лицо окровавленным рукавом, потому что не мог вынести этого зрелища.
Высоко в небе Табор поднял свой меч, чтобы привлечь к себе Дракона. Но в этом не было необходимости: Дракон уже заметил их. Табор увидел, как он полетел быстрее и набрал воздуха, чтобы послать им навстречу огненную реку из печи своих легких. Он увидел, что Дракон огромен и невыразимо уродлив, его шкуру покрывала черно-серая чешуя, а внизу была серо-зеленая кожа.
Он знал, что никто и ничто на охваченной вихрем земле внизу не может противостоять Дракону. Он также знал с пронзительной, спокойной уверенностью — и это был последний островок спокойствия под яростным напором ветра, — что им остается только одно, они могут сделать только одну вещь.
И что есть лишь одно мгновение, оставшееся мгновение, чтобы сделать это, перед тем, как пламя Дракона вырвется из пасти и испепелит их.
Он погладил ее сияющую, шелковистую гриву. И мысленно произнес: «Вот и пришла пора. Не бойся, любимая. Давай совершим то, для чего мы были рождены».
«Я не боюсь, — ответила она. — Ты называл меня своей любимой, с того самого первого раза, как мы впервые встретились. Ты знаешь, что тоже был моим любимым?»
Дракон уже находился совсем рядом, чернота заполнила небо. Оглушительный, на пределе возможного, рев ветра бил в уши. Но нимфа Имрат стойко держалась, ее крылья рассекали воздух с невероятной быстротой, рог стал точкой ослепительного света в ревущем хаосе неба.
«Конечно, знаю, — ответил ей Табор, и это был их последний обмен мыслями. — А теперь — вперед, моя дорогая, мы должны убить его и умереть!»
И тогда Имрат поднялась каким-то чудом еще выше и дальше в вихре Дракона, а Табор изо всех сил вцепился в ее гриву, уронив бесполезный меч. Они поднялись над линией полета Дракона; Табор увидел, как тот поднял голову и открыл пасть.
Но они уже ринулись к нему, целясь под углом, словно луч убийственного света, прямо в ужасную голову. Они оба, оставшись только вдвоем в самом конце, превратились в живой клинок, чтобы вонзиться на этой ослепительной, пылающей скорости острым рогом, сверкающим, как звезда, прямо в его череп и мышцы, пронзить насквозь костяную оболочку мозга Дракона и убить его и при этом погибнуть.
На самом краю столкновения, на краю конца всего, Табор увидел, как прищурился драконий глаз без века. Он взглянул вниз и увидел первый язык пламени, появившийся из его разинутой пасти. Слишком поздно! Он знал, что уже слишком поздно. Они ударят в цель вовремя. Он закрыл глаза…
И почувствовал, что Имрат сбросила его со спины, и он летит, кувыркаясь, вниз! Он закричал, но его голоса никто не услышал в этом адском шуме. Он кружился в воздухе, словно сорванный листок. Он падал.
В своем мозгу он услышал ясный и нежный, словно колокольчик над летними полями, голос, полный самой чистой любви: «Помни обо мне!»
Затем она врезалась в Дракона на самой высшей точке скорости.
