вылезал из воды за его спиной.
— Надеюсь, дело того стоит, — проворчал Рапуунг.
— Так и будет.
— Лечи свое оружие, и хорош прятаться в этой яме.
— Сейчас приступаю, — сказал Энакин. — Но сначала, Вуа Рапуунг, расскажи мне кое о чем. Ты действительно считаешь, что знаки твоего позора — дело рук формовщицы? Что она сделала это, потому что ты отверг ее любовь?
— С кем ты разговаривал?
— Так говорят другие Опозоренные. Они видели меня с тобой.
Лицо Рапуунга перекосилось, как будто он проглотил самую противную вещь в мире, но воин утвердительно дернул головой.
— Наша любовь была запрещена. Мы оба знали это. Сначала никого из нас это не волновало. Мы надеялись, что Йун-Тксиин и Йун-К'аа сжалятся над нами, пренебрегут гневом Йун-Йуужаня и дадут нам особое разрешение. Раньше такие вещи случались, и неважно, какие глупости ты слышал.
Его губы скривились.
— С нами этого не произошло. Мы ошибались.
— И ты порвал с ней.
— Да. Любовь — это безумие. Когда рассудок начал возвращаться ко мне, я понял, что не могу нарушить волю богов. Я сказал ей об этом.
— И ей это не понравилось.
Рапуунг фыркнул:
— Она стала богохульствовать. Она сказала, что никаких богов нет, что вера в них — это предрассудки и что мы вольны делать все, что захотим, до тех пор, пока мы сильны.
Он отвернулся от Энакина.
— Несмотря на ее ересь, я никогда никому не собирался говорить о ее словах. Она в это не верила. Она боялась, что я донесу на нее или что однажды наши запрещенные встречи привлекут внимание ее начальства. Она честолюбива, Межань Куад. Она злая. Она сделала так, чтобы я выглядел как Опозоренный, потому что знала, что тогда никто не поверит моим словам, что все, что я скажу, будет принято за бред лунатика.
— Почему она просто не убила тебя? — спросил Энакин. — Почему не подсунула тебе какой-нибудь яд или смертельную заразу?
— Она слишком жестока для этого, — прорычал Рапуунг. — Она ни за что не даст мне освобождение в смерти, если может меня вместо этого унизить.
Его глаза сконцентрировались на светляке.
— Что еще говорили другие Опозоренные? Они назвали меня безумцем, да?
— Собственно говоря, да.
— Я не безумец.
Энакин тщательно взвесил слова своего ответа.
— Мне это безразлично, — сказал он. — И твоя месть меня заботит не больше, чем тебя заботит Тахирай. Но я должен знать, как далеко ты можешь зайти. Ты говоришь, что примирился с тем, что я буду пользоваться светомечом.
— Я сказал это.
— Я собираюсь восстановить его, как я тебе сказал. Чего я не упомянул — я собираюсь восстановить его, используя это.
Он продемонстрировал светляка.
Глаза йуужань-вонга расширились:
— Ты хочешь привить живого слугу к своей машине?
— Светомеч — это не совсем машина.
— Он неживой.
— В определенном смысле — живой, — сказал Энакин.
— В определенном смысле экскременты — то же самое, что и еда; на молекулярном уровне — возможно. Говори внятно.
— Чтоб было внятно, я должен рассказать тебе о Силе, а ты должен выслушать.
— Сила — это то, чем вы, джиидаи, убиваете, — сказал Рапуунг.
— Сила — это нечто куда болшее.
— Почему ты хочешь мне это объяснить?
— Потому что, когда я буду действовать светомечом, я не хочу от тебя никаких сюрпризов, как тогда, когда я зажег огонь. Я хочу покончить с этим здесь и сейчас.
— Очень хорошо. Объясни мне вашу ересь.
— Ты видел, как я использую Силу. Ты должен признать, что она реальна.
— Я видел явления. Это могли быть трюки. Говори.
— Сила генерируется жизнью. Она связывает все на свете. Она во всем — в воде, в камне, в деревьях. Я — рыцарь-джедай. Мы рождаемся с предрасположенностью к Силе, со способностью чувствовать ее, контролировать ее — охранять ее баланс.
— Баланс?
Энакин заколебался. Как объяснить слепому свет?
— Сила — это свет и жизнь, но это также и тьма. И то, и другое необходимо, но их нужно держать в балансе. В гармонии.
— Оставим в стороне глупость самой идеи, — сказал Рапуунг. — Ты говоришь, что вы, рыцари- джиидаи, поддерживаете этот «баланс». Каким образом? Спасая своих товарищей? Убивая йуужань-вонгов? Что, борьба с моим народом приносит баланс в эту Силу? Как это может быть, если ты сам признаешь, что мы в ней не существуем? Ты можешь двигать камни, но не можешь двигать меня.
— В чем-то ты прав, — согласился Энакин.
— Очень хорошо. Если ваше суеверие заставляет вас искать баланс этой таинственной энергии, при чем здесь тогда йуужань-вонги? Зачем вообще волноваться из-за нас?
— Потому что вы вторглись в нашу галактику, убиваете наших людей, отнимаете наши миры. И ты не ждешь от нас отпора?
— Я жду, что воины будут сражаться, принимать боль и смерть, петь окровавленными ртами песнь всеобщего убийства. Так делают йуужань-вонги, и мы так делаем, чтобы принести не баланс, но истину. То, что ты рассказал — это вздор. Скажи мне: йуужань-вонги — часть этой «темной стороны», о которой ты говоришь?
Энакин посмотрел ему в глаза:
— Думаю, да.
— Это тебе говорит твоя магическая Сила?
— Нет. Потому что…
— Потому что мы в ней не существуем. Ни она не является частью нас, ни мы — частью ее. Опять же: почему ты считаешь нас частью вашей «темной стороны»?
— По вашим поступкам, — сказал Энакин.
— Поступкам? Мы убиваем в бою — вы убиваете в бою. Мы убиваем скрытно — вы убиваете скрытно. Ты сражаешься за свой народ — я сражаюсь за мой.
— Это наша галактика!
— Боги отдали ее нам. Они приказали нам принести вам правду. Эта твоя Сила — она для низших существ, не знающих богов.
— Я не могу с этим согласиться, — сказал Энакин.
— И тем не менее хочешь, чтобы я поверил во что-то такое, чего я не могу ни видеть, ни обонять? Просто потому, что ты говоришь, будто оно существует? Ты веришь в богов?
Энакин помедлил и начал заново.
— Ты видел, как я использовал Силу.
— Я видел поразительные вещи. Я не видел, чтобы ты сделал что-то такое, чего мы, йуужань-
