словно приказывая им не приближаться. Его смертельно-бледное лицо имело ужасный вид, почти такой же ужасный, как лицо Тэвиша. С неимоверным усилием он произнес странным, напряженным голосом:
— Хороните его без меня.
Отец Ролан повернулся и, пошатываясь, с трудом передвигая ноги, медленно пошел по направлению к лесу.
Глава XIII. ДОМА
Еще несколько минут после того, как отец Ролан скрылся в лесу, Дэвид и Мукоки стояли, не шевелясь. Удивленные, слегка ошарашенные переменой, происшедшей в мертвенно-бледном лице отца Ролана, взволнованные его странным голосом и нетвердой походкой, они смотрели, ожидая, не появится ли он снова из-за деревьев. Его слова до сих пор звенели в их ушах: «Хороните его без меня». Почему? Вопрос светился в горящих узких глазах Мукоки и едва не сорвался с губ Дэвида, когда, он, наконец, повернулся к индейцу.
Внезапно тишину нарушил ликующий крик, вырвавшийся из груди индейца, словно тому сразу все стало ясно. Он указал рукой на труп и с широко раскрытыми глазами произнес:
— Тэвиш! Он большой дьявол. Мей-ю!
Он торжествующе оскалил зубы.
Разве все это время он не говорил, что Тэвиш — дьявол, а его хижина полна маленьких дьяволят?
— Мей-ю! — закричал он громче прежнего. — Дьявол! Дьявол!
Быстрым, полным ненависти движением он подскочил к трупу Тэвиша, схватил его за обутую в мокасин ногу и к ужасу Дэвида злобно бросил его в неглубокую могилу.
— Дьявол! — прохрипел он снова и точно сумасшедший стал забрасывать тело мерзлой землей.
Дэвид ушел, не в силах больше переносить вида лица Тэвиша, забрасываемого комьями земли. Однако чувство ужаса не покинуло его и в хижине. Он положил дрова в печку и сел, ожидая возвращения отца Ролана. Ему пришлось долго ждать. Он слышал, как ушел Мукоки. Вокруг него снова начали возиться мыши. Прошло около часу, когда Дэвид услышал царапанье в дверь, а через мгновение раздался тихий визг. Он медленно открыл дверь. За порогом стоял Бэри. В полдень Дэвид дал ему две рыбины, и он знал, что не голод привел собаку в хижину. Какой-то таинственный инстинкт подсказал Бэри, что его хозяин один, и ему захотелось прийти к нему. Дэвид протянул руку, и Бэри уже готов был войти в комнату, как вдруг снег тихо захрустел под чьими-то ногами. С быстротой ветра, промелькнув серой тенью, Бэри исчез. Перед Дэвидом появилось лицо отца Ролана. Он молча отступил назад, и отец Ролан вошел в хижину. Он вполне овладел собой; улыбаясь, он сбросил свои рукавицы и с деланной веселостью стал потирать руки над огнем. Но в его поведении чувствовалась некоторая натянутость: только огромными усилиями ему удавалось что-то скрывать. Его глаза лихорадочно блестели; его плечи опустились, словно ему не хватало сил держать их прямо. Дэвид заметил, что он дрожал даже в то время, когда потирал руки и улыбался.
— Поразительно, как сильно это на меня подействовало, Дэвид, — произнес он извиняющимся тоном. — Моя слабость совершенно непонятна. Мне десятки раз приходилось видеть смерть, и все же я не мог выйти и еще раз взглянуть на его лицо. Невероятно, но это так. У меня сильное желание поскорее выбраться отсюда. Мукоки скоро придет с собаками. Мукоки говорит, что он дьявол. Во всяком случае, странный человек. Нам нужно забыть сегодняшнюю ночь. Мы должны забыть Тэвиша.
Затем, словно спохватившись, что он пропустил что-то важное, он прибавил:
— Я хочу побывать на его могиле прежде, чем мы тронемся в путь.
— Если бы он только подождал, — сказал Дэвид, едва сознавая, что он говорит. — Если бы только подождал до завтра или послезавтра…
— Да, если бы он подождал!
Глаза отца Ролана сузились. Дэвид услышал, как заскрипели его зубы, когда он, пряча лицо, наклонил голову.
— Если бы он подождал, — повторил опять отец Ролан. — Если бы Он только подождал!
Его руки медленно, непреклонно сжались, точно кого-то душили.
— У меня есть друзья в той стране, откуда он пришел, — с трудом проговорил Дэвид. — И я надеялся, что он сможет рассказать мне о них. Он, наверно, знал их или слышал о них.
— Без сомнения, — ответил отец Ролан, продолжая смотреть на печку и медленно разжимая пальцы. — Но он умер. Умер и похоронен. Мы не имеем больше права угадывать, что он мог бы сказать. Мы не должны строить догадки о прошлом умерших, как не должны выдавать тайн живых. Нам нужно забыть Тэвиша.
Его слова прозвучали для Дэвида, как похоронный звон: если он до последней минуты надеялся, что отец Ролан подробно расскажет ему о Тэвише, то сейчас эта надежда исчезла.
Послышался голос Мукоки и лай собак. Дэвид и отец Ролан быстро собрали немногие вещи, которые были внесены в хижину, и отнесли их на сани. Дэвид больше не возвращался в хижину и стоял с собаками на опушке леса. Отец Ролан направился к могиле. Мукоки пошел за ним, и Дэвид заметил, что индеец проскользнул, как тень, в хижину, где все еще горел огонь, а несколько секунд спустя, спокойно вышел оттуда и, не оглядываясь, вернулся к собакам. Они стали ждать отца Ролана.
На могиле Тэвиша странные слова почти шепотом слетали с губ отца Ролана:
— …и хорошо, что вы, Тэвиш, не сказали мне этого до своей смерти, — говорил он. — А если бы вы сказали, мне пришлось бы убить вас!
Когда отец Ролан вернулся и они собрались уже тронуться в путь, Дэвид увидел в хижине какой-то колеблющийся свет: казалось, лампа начала мерцать и вот-вот потухнет. Они надели лыжи, и Мукоки двинулся вперед, прокладывая путь сквозь залитый лунным светом лес.
Спустя полчаса они остановились на вершине второго кряжа. Индеец посмотрел назад и с ликующим криком простер свою руку. Там, где прежде была хижина, красные языки пламени поднимались к верхушкам деревьев. Теперь Дэвид понял, что означал мерцающий свет: Мукоки разлил керосин в хижине Тэвиша и поджег ее, чтобы «маленькие дьяволята» последовали за своим хозяином в преисподнюю.
В эту ночь, залитую бледным светом луны, Мукоки так быстро продвигался вперед прямо на север, что отец Ролан, заботясь о Дэвиде, несколько раз приказывал ему замедлить шаги. Но даже Дэвид не думал об отдыхе. Ему не хотелось останавливаться до тех пор, пока темнота не принудит их к этому. По мере того как они все больше и больше удалялись от мрачной долины, в которой жил Тэвиш, ему казалось, что мир становится шире, а мрак леса не так уныл. Луна стала бледнеть, и темнота распростерла над ними свои гигантские крылья. В два часа ночи они устроили привал и развели огонь.
День за днем продолжали они подвигаться к северу. В конце десятого дня пути — шестого дня после ухода из долины Тэвиша — Дэвид почувствовал, что он больше не чужой в Стране Великих Снегов. Всего лишь десять дней, но они стоили десяти месяцев или даже десяти лет — такая колоссальная перемена произошла в нем. Не проходило дня, чтобы отец Ролан не отмечал новых достижений своего спутника. Тело Дэвида стало неутомимым; он прибавил в весе; он, наконец, мог рубить деревья, не чувствуя одышки. У него появился невероятный аппетит, граничивший с ненасытностью. Его зрение обострилось, а руки приобрели твердость — и это дало ему возможность делать блестящие успехи в стрельбе из винтовки и из револьвера. Отец Ролан торжествовал и не переставал ликующе повторять:
— Я говорил вам, что сделает с вами эта северная страна. Я говорил вам!
Однажды Дэвид едва не сказал отцу Ролану, что тот видит только десятую долю происшедшей в нем перемены, но прежнее чувство стыда удержало его. Ему не хотелось воскрешать прошлое, отвращение к этому прошлому росло по мере улучшения его физического состояния. Если бы в конце этих десяти дней отец Ролан вздумал заговорить с Дэвидом о его жене, о той женщине, которая его обманула, Дэвид самым решительным образом пресек бы разговор. Это было, пожалуй, самым очевидным доказательством того факта, что рана в его сердце перестала существовать. «Златокудрая богиня», которую он прежде считал чуть ли не ангелом, теперь лишилась в его глазах своего величия. Он думал о ее красоте, как о красоте
