матери. Надо тебе знать, что молодые лоси очень долго остаются при своих матерях, иногда даже до трехлетнего возраста. Я, по крайней мере, знал такого лосенка, который до трех лет ни за что не хотел начать самостоятельной жизни.
— Они идут в нашем направлении! — прошептал Родерик.
— Верно! Нам надо спрятаться.
Ваби потащил своего друга за большой куст, куда вскоре к ним присоединился и Мукоки.
— Они очень любят свежие побеги тополей, — разъяснил Ваби, — и я уверен, что они теперь направляются к той рощице, которую ты можешь видеть между ними и нами. Я боюсь только одного: как бы ветер не дал им знать о нашем присутствии.
С этим словами он смочил слюной один из своих пальцев и поднял его над головой. Это был неизменный и очень верный способ старого траппера узнавать направление ветра. Как бы слаб ни был ветер, та сторона пальца, которая обращена к нему, немедленно высыхает, в то время как остальная часть довольно долго сохраняет влажность.
— Ветер сейчас против нас, — сказал Ваби, — и дует в их сторону. Вот почему я не сомневаюсь ни минуты, что они скоро остановятся, почуяв нас.
Родерик поднял к плечу ружье.
— В таком случае нам придется рискнуть и стрелять отсюда! заявил он. — Правда, они находятся еще очень далеко, но все же в пределах ружейного выстрела.
— Это верно, что в пределах ружейного выстрела, но все-таки мы не убьем их.
Он не успел произнести последнее слово, как лось-мать внезапно остановилась.
— Так я и знал! — вскричал Ваби. — Она почуяла нас на расстоянии четверти мили. Ты посмотри, Род, на это животное, на его громадные уши, поднявшиеся в воздух, словно звукоприемники, и на его нос, вдыхающий воздух и все его запахи. Мать сразу же поняла, что с нашей стороны ей угрожает смертельная опасность.
Но старший лось, не дожидаясь конца похвал в свой адрес, быстро сделал полуоборот, поместился между детенышем и опасностью и стремительно направил свой бег в противоположную сторону.
— Я страшно люблю лосей! — продолжал Ваби. — Обратил ли ты внимание на то, что за все время я не убил ни единого лося?
— Я до сих пор не обращал на это внимания, — ответил Родерик, — но, пожалуй, теперь вижу, что это так. А почему? В чем дело?
— Ты спрашиваешь, почему? Ладно, я объясню тебе, в чем дело. Вы, так называемые цивилизованные люди, называете льва царем зверей и вообще животных. А я нахожу, что это совершенно неверно, ибо считаю лося подлинным монархом, имеющим все права на это почетное звание. Ты только что сам прекрасно видел, как действовала мать! Не правда ли? Вначале она шла впереди сына или дочери, не знаю точно. Она готова была в любую минуту уведомить ребенка о случайной или настоящей опасности. Когда же она поняла, что эта опасность действительно имеется налицо, она первым долгом заслонила свое дитя и готова была принять первый удар на себя. Разве же человек-самка не поступает точно таким же образом? А вот очень интересно проследить за лосем-самцом в так называемый период любви. Для того чтобы защитить свою возлюбленную, он может выдержать бой с десятью охотниками. Если она падает первой, он долго, не обращая никакого внимания на охотничьи ружьи, защищает ее тело и яростно сверкает глазами в сторону врагов до тех пор, пока не падает мертвым рядом с самкой.
Он помолчал и снова заговорил:
— Я видел однажды, как раненая, но не на смерть caмка пыталась спастись бегством. Она вся дрожала, едва передвигала ноги, но самец не оставлял ее ни на минуту, поместился между нею и охотниками и нею тяжесть боя принял на себя. Он несомненно был ранен, но не показывал виду и доблестно защищал свою подругу до тех самых пор, пока буквально не рухнул на землю. Когда мы подбежали к нему, он был уже мертв. Я не знаю ничего более прекрасного, чем такая самоотверженная любовь. И с тех пор я дал себе клятву никогда в жизни не убивать лося, будь то самец или самка. До сих пор, к счастью, мне удалось сдержать свое слово, и я надеюсь, что так будет и впредь, разве только исключительные муки голода принудят меня поступить иначе.
— О, ты несомненно прав! — воскликнул растроганный Родерик. — Что поделаешь, дорогой друг мой! Ведь я — не ты. Я еще так мало знаю Пустыню и только учусь на множестве примеров. Но уверяю тебя, что впредь, как и ты, я буду любить и уважать лосей. Они действительно благородные животные.
Все трое поужинали прекрасным медвежьим мясом, кофе и бисквитами, поджаренными на раскаленных камнях.
После ужина Ваби продолжал рассказывать о чрезвычайно интересных нравах и обычаях постоянных обитателей Пустыни. Родерик воспользовался случаем и сообщил про то странное и очень длительное рычание, которое он услышал вчера вечером перед сном. Он снова высказал предположение, что это мог рычать их старый приятель, ручной волк, который почуял их присутствие и, возможно, на днях вернется к ним.
— Мне неоднократно говорили, — сказал он в заключение, — что такие случаи возвращения ручных животных и зверей к своим старым хозяевам вовсе не единичны.
Ваби с большим интересом слушал его рассказ и, когда Родерик кончил, он заметил:
— О диких животных рассказывают такое великое множество небылиц, что, право, очень трудно определить, где правда и где неправда! Да мы с тобой, когда еще находились в колледже в Детруа, прочли бесконечное количество томов на эту же тему, и трудно сказать, сколько лжи мы вынесли из них. Вся беда в том, что вряд ли один процент романистов, описывающих эти края, побывал здесь, и вот почему книги включают такое неимоверное число ложных и просто вредных сведений о нравах и привычках обитателей Великой Северной Пустыни.
— Итак, значит, ты думаешь, что это не Волк?..
— Наш Волк, взятый в плен совсем-совсем юным и выросший среди нас, не имел никакого представления о том, что имеются другие условия существования. Но мы с Мукоки часто замечали, как стихийно проявлялись в нем атавистические инстинкты. Признательность во всем объеме этого слова является привилегией лишь человеческой души, и вот почему, как бы умны и понятливы ни были хищные звери, они всегда до последней минуты своей все же останутся хищниками!
— Другими словами, ты хочешь сказать, что Волк…
— …что наш Волк пристал к своим кровожадным братьям и что мы никогда больше не увидим его.
Старый траппер проворчал сквозь зубы:
— Ручной волк… дрессированный волк! Он одичал теперь! Так требует Великий Дух, и требование его вполне разумно! Так надо!
Хорошенько отдохнув, трое товарищей бодро двинулись в путь и вскоре увидели сверкающую в траве реку, вдоль которой они должны были направиться. По мере того как они продвигались вперед, маленький ручеек все ширился, вбирая в себя все малые и большие потоки, стремившиеся с гор и образовавшиеся от растаявшего снега. В непродолжительном времени он превратился в настоящую реку, а затем по мере понижения почвы — в водопад, который с шумом и ревом катился по камням, пока не выливался в знаменитое ущелье.
Когда наши друзья подошли к скалистому ущелью, которое должно было вывести их к золотым залежам, они услышали громоподобный рев яростных вод, грохотавших, словно величайшие и мощнейшие пушки на свете. Глухие, скрытые от глаза подземелья тысячекратно повторяли эти звуки, и вот почему золотоискателям в первую минуту показалось, что они попали в какой-то ад.
Увлекая вслед за собой Родерика, Ваби наклонился над страшной пропастью. Полуоглушенный Родерик судорожно уцепился за выступ скалы и на несколько минут замер на месте, как заколдованный.
Кружащиеся и кипящие воды, тесно зажатые между двумя стенами ущелья, с такой бешеной силой сталкивались между собой, что от их удара высоко в воздух вздымалась густая искристая пена. Со всех сторон высились грозные черные пики, похожие на морских чудовищ, с которых безостановочно стекала вода. День клонился к концу, и в сгущающихся сумерках вся картина производила грандиозное и вместе с тем страшное впечатление.
