ясны. Она кивнула головой.
— Именно поэтому вы и должны остаться пленником, мсье Дэвид! Именно потому, что я отлично все это понимаю. Я не могу объяснить вам, что произошло за скалою, а начнете вы меня расспрашивать — я откажусь отвечать вам. Если я выпущу вас сейчас, то вы арестуете меня и посадите в тюрьму. Поэтому я и буду держать вас здесь до приезда Сен-Пьера. У меня нет иного выхода, как только держать вас в плену и препятствовать вашему бегству. А что бы вы сделали на моем месте?
Этот вопрос был настолько простодушен, и, задавая его, сама она была так похожа на растерявшегося ребенка, что его обращение к правосудию показалось ему совершенно бессмысленным. Он взглянул на ее побледневшее личико, на прекрасные, вопросительно смотревшие глаза, заметил, как взволнованно двигала она своими тонкими пальчиками, и… внезапно разразился тем добродушным оглушительным хохотом, за который люди так любили Дэвида Карригана.
— Вы совершенно правы! — сказал он.
И тотчас же она вся изменилась; снова в глазах ее вспыхнули золотые искорки.
— Вы правы со своей точки зрения, — повторил он, — и я не буду делать никаких попыток к бегству до тех пор, пока не поговорю с самим Сен-Пьером. Только я совершенно не вижу, какой может быть найден им выход из создавшегося положения.
— Он найдет! — уверенно сказала она.
— Вы, кажется, безгранично верите в Сен-Пьера? — спросил он с некоторым раздражением.
— Да, мсье Дэвид! Это самый удивительный человек во всем мире. И он придумает, что делать.
Дэвид пожал плечами.
— Может быть, в каком-нибудь спокойном и уютном уголке он последует совету Бэтиза: привяжет мне камень на шею и бросит в реку?
— Может быть, хотя и не думаю. Я буду против этого.
— Вы?
— Да! Сен-Пьер — большой и сильный и ничего не боится в мире, но для меня он сделает все. Он не убьет вас, если я попрошу его не делать этого.
Она отвернулась и снова принялась за посуду.
Вдруг Дэвид пододвинул ей одно из кресел.
— Присядьте, пожалуйста! — попросил он. — Так нам будет удобнее разговаривать. Как представитель закона, я обязан обратиться к вам с несколькими вопросами. Вы вольны отвечать на них или нет. Я дал вам слово ничего не предпринимать до свидания с Сен-Пьером, но когда мы встретимся с ним, я буду действовать сообразно с тем, что вы сообщите мне сейчас. Садитесь же, пожалуйста.
Глава X
Мари-Анна сидела напротив Карригана в большом глубоком кресле, наверное кресле самого Сен- Пьера. Между его большими ручками ее изящная маленькая фигура казалась еще меньше. В ее карих глазах не замечалось ни тени тревоги; они смотрели так спокойно и были так безмятежно прекрасны, что Карриган смутился. Подняв руки, она поправила тонкими пальчиками мягкие густые колечки своих волос. Это движение, полное бессознательной женственности, равно как и то, как она сложила потом на коленях руки, привели Карригана в еще большее смущение. Какое великое счастье обладать такой женщиной! От этой мысли ему стало не по себе. А она сидела в немом ожидании, словно живой вопросительный знак на фоне яркой обивки кресла.
— Уложив меня из ружья, — начал он, — вы подошли ко мне. Сначала я подумал, что вы хотите прикончить меня, но потом увидел по вашему лицу, что вы так испуганы и поражены, точно сами не знали, что сделали. Вы видите, я хочу быть снисходительным. Я стараюсь понять, стараюсь найти для вас оправдание. Не можете ли вы объяснить мне, почему вы стреляли в меня и почему затем в вас произошла такая перемена?
— Нет, мсье Дэвид, не могу.
В ее ответе не чувствовалось ни враждебности, ни боязни. Она не возвысила голоса, и в нем не слышалось никакого волнения. Но голос звучал уверенно, и все в ней — от невозмутимого выражения ее глаз и до спокойно сложенных рук на коленях, — все говорило о непреклонной решимости.
— Вы полагаете, я должен сам догадаться?
Она кивнула головой.
— Или узнать все от Сен-Пьера?
— Если он захочет вам сказать, то да.
— Хорошо! — Он подвинулся к ней ближе. — После этого меня перенесли в тень, перевязали рану и хорошо уложили. Я видел все происходившее, словно в тумане. И тут произошла одна странная вещь. По временам… — он придвинулся еще ближе, — по временам мне казалось, что вас двое.
Он не заметил, как она стиснула руки.
— Вы были тяжело ранены, — сказала она. — Неудивительно, что вам могло что-нибудь и показаться, мсье Дэвид.
— И мне слышалось два голоса, — продолжал он.
Не отвечая, она продолжала все так же пристально глядеть на него.
— И у другой были волосы цвета меди, и они отливали на солнце огнем. Я все время видел то ваше лицо, то ее, а потом — много времени спустя — сообразил, что одна вы не могли бы перетащить меня с песка в тень.
Она подняла свои руки и поглядела на них.
— Они сильные, — сказала она.
— Но маленькие, — настаивал он, — и я сомневаюсь, чтобы вы могли перетащить меня даже через эту комнату.
Впервые ее спокойные глаза зажглись огоньком.
— Это было нелегко! — сказала она, и по звуку ее голоса он понял, что вторгается в запретную область. — Бэтиз говорит, что это было безумием с моей стороны. А двоилась ли я или троилась в ваших глазах, это неважно. Вы кончили свой допрос, мсье Дэвид? А то у меня еще много дел.
Он безнадежно махнул рукой.
— Нет, не кончил. Но зачем мне спрашивать, раз вы не хотите отвечать?
— Я просто не могу. Вы должны ждать.
— Вашего мужа?
— Да, Сен-Пьера.
Немного помолчав, он спросил:
— Я много бредил во время болезни, не правда ли?
— Да, в особенности о том, что было на песке. Вы звали ту, другую, огненной богиней. Если бы вам не грозила смерть, то это могло бы показаться забавным. Ведь вы же видели, что у меня почти черные волосы. — И она снова принялась перебирать блестящие колечки, лежавшие венком на ее голове.
— Почему вы говорите «почти»? — спросил он.
— Потому что Сен-Пьер часто говорит мне, что на солнце они принимают красноватый оттенок. А в тот день солнце светило очень ярко, мсье Дэвид.
— Теперь я понимаю, — кивнул он головой. — И очень рад, что это вы перенесли меня в тень после того, как подстрелили меня. Это доказывает, что вы не так жестоки, как…
— Кармин Фэнчет… — тихо перебила она его. — В бреду вы много говорили о ней, мсье Дэвид. И вы так напугали меня, что по временам я начинала думать, что Бэтиз, быть может, и прав. Ведь что ожидало бы меня, если бы я отпустила вас на свободу? Но что же сделала вам Кармин Фэнчет? Что могла она сделать еще ужаснее того, что сделала я?
— Мне лично ничего, — сказал он, чувствуя, что такими вопросами она вновь выбивает у него из- под ног почву. — Но ее брат был преступником самого худшего сорта, и я был убежден тогда, как убежден и
