– Зачем?
– Кто знает. – Джеффриз пожал плечами. – Это нас не касается, хотя очень раздражает. Лучше бы она жила в Вудстоке. По крайней мере, не пришлось бы наблюдать еще и за этим чертовым отелем. Все считают, что она в глубокой депрессии.
Прентисс постучал ручкой по стопке бумаг и задумчиво сказал:
– Это опасно. Присматривайте за ней.
Он спрятал ручку во внутренний карман и поднялся из-за стола.
– О'кей, кажется, все. Держите меня в курсе.
– Конечно.
Эд и все остальные встали. Прентисс вышел, не закрыв за собой дверь.
– Господи Боже мой, – с облегчением вздохнул Джеффриз, – кажется, пронесло.
Уже в двадцатый раз Герни звонил Кэролайн Ране, но слышал только гудки в трубке. Наконец он позвонил Джорджу Бакройду. Тот вместо того, чтобы сказать «Бакройд слушает», назвал номер своего телефона.
– Извините, – произнес Герни, – это не восемь четыреста тринадцать?
– Вы ошиблись, – спокойно ответил Бакройд и положил трубку.
Герни подождал полчаса и снова позвонил. Бакройд опять назвал номер своего телефона. Тогда Герни сказал:
– Привет, Джордж, это Саймон. Я подумал, что надо сообщить, где я нахожусь, на случай если я вам понадоблюсь или вы узнаете что-нибудь важное. – Он говорил быстро, не давая Бакройду вставить слово. – Боюсь, я не очень-то продвинулся. У вас, наверное, тоже ничего нового?
Наступила тишина, потом Бакройд сказал:
– Если будут новости, я дам вам знать.
– О'кей. Я в «Друидс-Кум». Буду ждать два дня. У меня здесь кое-какие дела. У вас есть мой номер?
– Да. Позвоню, если что-нибудь узнаю. Желаю удачи, Саймон.
– До встречи, Джордж.
Герни принес несколько поленьев, положил возле камина, потом поставил пластинку с записью фортепьянного концерта Моцарта и стал ждать.
Мозаика занимала больше половины стены. Цвета были яркими, но рисунка как такового не существовало. Голубые, желтые, светло-зеленые, красные, иногда ослепительно белые пятна. Не меньше двухсот. Если смотреть через открытую дверь, то в картине можно было найти какую-то логику; красная полоска здесь, желтое пятно там, слева наверху зеленый уголок с ломаной белой линией, ниже зеленые круги, а рядом, с краю, голубые мазки.
Если же подойти поближе, то в белых пятнах можно было рассмотреть заснеженные поля, деревья, горы. В голубых – небо, озера, океан. В желтых – песок. В красных – свитер, лыжную шапочку, теплое клетчатое пальто, шарф, даже плавки Дэвида. Он стоял на коленях на желтом песке и, улыбаясь, смотрел в фотообъектив.
Кэролайн прикрепила к стене последнюю фотографию. Она привезла с собой все снимки, где был запечатлен сын. Опустошенный альбом так и остался лежать в спальне на полу, в Вудстоке. Скрестив ноги, она сидела на кровати, прижав подушку к животу, и смотрела на них. Смотрела целый час, потом пошла спать.
Среди ночи Кэролайн проснулась. В городе всегда было светло. На улице, возле Центрального парка, освещенного фонарями, гуляли люди. Каждый был поглощен своими мыслями, приятными или тяжелыми... Она пошла в ванную и застыла у зеркала с губной помадой в руке. Неужели это ее лицо? Она не стала краситься, швырнула помаду в мусорную корзинку и попыталась выдавить угорь на щеке. Потом вернулась в комнату и полезла в шкаф за шубой, но остановилась и понюхала у себя под мышками. Пахло потом. На руке был маленький круглый синяк. Откуда он? Тут Кэролайн вспомнила, что два дня назад, возвращаясь из бара в отель, споткнулась и схватилась за стену, чтобы не упасть. Грязь со стены тусклым полумесяцем отпечаталась на ладони.
Она пошла на Пятьдесят четвертую авеню, свернула направо, пересекла Шестую авеню и увидела джазовый клуб. Шум там стоял невообразимый, напитки стоили очень дорого, поговорить было не с кем. Позднее она пошла в Виллидж и еще выпила. Не зайти ли в какой-нибудь ресторанчик из тех, что любил Дэвид? Когда она села за столик, заиграли знакомый блюз, исполнявшийся каждый вечер.
В час ночи Герни позвонила Рейчел. Он счел эту тактику верной, поставил стакан с вином и пошел к телефону. Только после восьмого звонка он снял трубку.
– Привет, Саймон.
– Рейчел?
– Извини, я, наверное, тебя разбудила.
– Ничего. – Он помолчал, представив себя сидящим в постели с подоткнутыми за спиной подушками. – Который у вас час?
– Час ночи, как и у вас. Я в Лондоне.
– Да? – удивился Герни, оживившись. – А что ты здесь делаешь?
– Просто так. В результате кое-каких перемен в мире я стала важной персоной. У меня даже появился поклонник. Мы решили проводить вместе время, чтобы проверить, подходим ли мы друг другу.
Герни, как всегда, подыгрывал ей.
– Ну и как?
– Думаю, ничего не получится. У этого поклонника седина в бороду, бес в ребро. У него две фамилии и ни одного имени. Он пригласил меня на ленч в ресторан, с узорчатыми салфетками, увесистыми ножами и вилками и обоями эпохи Регентства.
– Кажется, я где-то видел такое.
– Такое можно увидеть только в Англии, – сказала она. – Послушай, Саймон, я выклянчила отпуск на несколько дней. И раздобыла пару интересующих тебя фактов. Нельзя ли к тебе приехать? Мне бы очень хотелось. Или ты сам собираешься в Лондон?
– Нет. Приезжай. Когда?
– Завтра. То есть сегодня.
– Прекрасно. Есть поезд... Но, может быть, ты на машине?
– Нет, приеду поездом.
– Хорошо. От станции Паддингтон до Тонтона. Утром или днем?
– Днем.
– Тогда садись на пять сорок пять, – сказал он, – я тебя встречу.
– Не в первый раз, – сказала Рейчел и добавила: – Хо-хо-хо.
– Хо-хо-хо, – повторил он. – До завтра.
Он подождал, пока она повесит трубку. Затем положил свою, задумчиво глядя на нее, и отпил из стакана.
– Вот тебе и хо-хо-хо, – сказал он и набрал номер в Вудстоке. На этот раз он минут пять держал трубку.
Каким-то непостижимым образом Кэролайн умудрилась забрести на Баури. Она едва держалась на ногах и брела куда глаза глядят. На нее пялились бродяги, что-то кричали, а один даже запустил в нее пустой бутылкой, которая разбилась прямо у ее ног. Кэролайн решила, что это случайность. Пять такси проехали мимо, только шестое остановилось. Водитель оказался разговорчивым итальянцем.
– Это место не для вас, мадам. Тем более в такое время.
– Извините, – сказала Кэролайн. Он засмеялся:
– Пресвятая Дева, не извиняйтесь. Не мое дело. Я просто так вам сказал.
