воплем чувственной ненасытности.
– Подожди! – повторила она и изогнулась, словно пронзенная последней волной тока, которая прокатилась по ней как отголосок ее фантастических снов.
Она опять видела Дэвида. Он лежал на постели, как она сейчас, и следил за игрой света, заполнившего весь треугольник окна. Его глаза... Ей казалось, что она смотрела на этот треугольник его глазами, как его глазами видела того человека, пересекавшего заснеженное пастбище, его фигуру, отраженную в оконном стекле, на котором запечатлелось синее небо, белое поле. Спускающаяся по склону фигура и испуганное лицо Дэвида.
Это был высокий человек с темными, вьющимися волосами и твердыми чертами лица. Рядом с ним шла собака.
– Кто он? – требовательно спросила Пола.
Она почувствовала сопротивление Дэвида, почти физически ощутила, как он оттолкнул ее. Однако она была сильнее. Дэвид отвернулся, но, уступая ее давлению, стал рывками, как в кинофильме, который показывают отдельными кадрами, двигаться к ней.
– Кто он? – Когда глаза их встретились, она взглядом полностью подчинила его себе.
– Герни, – услышала она. – Герни. Герни. Герни.
Неожиданно картинка переключилась. Она различила сердитые голоса мужчины и женщины, которые слышала до этого сотни раз. Мужской голос говорил: «Все кончено. На этот раз все кончено». Потом увидела сад, высокую живую изгородь и услышала оглушительный рев работающего механизма, в котором тонули все прочие звуки. Картинка не менялась, и тогда страх и ярость охватили ее. Она пыталась изменить опасное развитие сна, но это оказалось не в ее силах.
Она смотрела на работающие лезвия секатора, которые от быстрых движений сливались в одно сверкающее стальное пятно, и почувствовала прилив силы, темной и исступленной.
«Никто не узнает, – сказал ей внутренний голос. – Никто никогда не узнает».
На этот раз сон был другим – за ней кто-то наблюдал, о его присутствии она хотела забыть, отдавшись во власть чувств. Как он выследил ее? Как он узнал о ее слабости?
Она отвела взгляд от окна, кажущегося ярким пятном, и увидела над собой голову и плечи Гинсберга, хотя свет, по-прежнему застилавший ей глаза, делал его лицо похожим на темное полушарие. По белой стене бежали блики.
– Хорошо, Гинсберг, – сказала она, – теперь можешь съесть меня.
Герни. Герни. Герни.
Ему снова приснился Дэвид Паскини, который повторял его имя, а затем показал на оконное стекло. До него донеслись сердитые голоса – мужчины и женщины. Он увидел сад, услышал гудение секатора в руках мужчины. Шум работающего механизма и бессмысленная работа, которую он выполнял, помогали ему заглушить печаль. Внимание Герни привлекла фигурка маленькой девочки, наблюдавшей за мужчиной. От охватившего ее гнева и боли она застыла посередине лужайки в оцепенении. Позади нее работал дождеватель, струи которого рассекали солнечные лучи, образуя радужный водопад. Неожиданно она упала, тело ее покатилось, и он ощутил мощный прилив энергии, которая покинула ее в момент падения. Секатор взвился, как атакующая змея, его лезвия продолжали хищно стучать.
Его охватил ужас, когда он услышал крик ребенка. До него донеслось слово, которое она невнятно произнесла в момент оргазма, глядя широко открытыми глазами на залитое солнцем окно. Это был крик девочки и женщины.
– Папочка! – крикнула Пола. – Папочка!
Глава 18
Рейчел полулежала на кровати, откинувшись на подушки и закрыв глаза, как ей велел Герни. Она слышала его низкий монотонный голос.
– Ты не чувствуешь своих ног, – говорил он, – они становятся невесомыми. Твои икры... бедра...
Мысленно она следовала за ним, покидая свою телесную оболочку. Руки, ноги, спина становились невесомыми, плоть исчезала, и наконец осталась только грудная клетка и остановившееся сердце, голова, которая уже не принадлежала телу.
Пока он говорил, она утратила даже эти ощущения. Ее язык растворился, челюсти исчезли, грудная клетка, превратившись в гибкие прутья, растаяла. Ее сердце билось извне, откуда-то доносились его удары. Она вся превратилась в мысль, в одно воспоминание.
– Ты стоишь перед домом, – сказал ей Герни. – Где ты находишься?
Она облизала губы, силясь вспомнить, но медлила с ответом. Картина медленно восстанавливалась в ее памяти.
– Возле пустыря.
– Где? – настаивал он.
– В Хэмпстед-Хите.
– Как называется улица, на которой ты находишься?
– Она расположена на холме. – Воспоминания давались ей с трудом. Она мысленно добралась до угла и пошла дальше, ища табличку с названием улицы – белую, с рельефными буквами. Она снова и снова прокручивала этот момент, стараясь сосредоточиться. Наконец она сказала: – Уиндмил-Хилл.
– Где расположен дом?
– На вершине холма. Сначала идет пустырь, потом дорога. По другую сторону. По эту сторону – ничего. Открытая местность.
– Теперь ты идешь к дому, – скомандовал Герни. – Что ты видишь?
Это она хорошо помнила. Неглубокий гипноз лишь обострил ее чувства.
– Забор, – ответила она. – За ним – собаки.
– Хорошо. Как ты входишь?
– Звоню. Запускается в действие какой-то механизм, и две перегородки в собачьем вольере, опускаясь, образуют широкую дорожку. В металлической сетке, которой обнесен вольер, есть калитка. Прохожу через ворота в деревянном заборе, закрываю их, иду по туннелю, дорожке, открываю раздвижные ворота, закрываю их. Перегородки поднимаются.
– Человек, который управляет перегородками, он видит, как ты входишь?
Рейчел долго молчит, потом говорит:
– Думаю, видит.
– Идешь к дому. Сколько до него от раздвижных ворот?
– Ярдов тридцать.
– Ты стоишь перед входной дверью. Что дальше?
– Джерри впускает меня.
– Кто?
– Джерри Мартин. Человек, которого ты застрелил.
– Хорошо. Ты не стучишь?
– Нет. Он просто открывает дверь.
– Значит, он видел, как ты шла по дорожке.
– Должно быть.
– На улице светло или темно?
– Светло.
– Возвращаешься к воротам в заборе.
– Иду.
– Уже вечер. Темно.
– Да.
