Другая история Российской империи

Лондон, стал смотрителем, а затем директором Монетного двора. Учёный был назначен на эту «экономическую» должность, потому что стараниями Королевского (научного) общества была разработана концепция денежной реформы ради улучшения экономического положения страны; как один из разработчиков реформы, Ньютон полностью занялся новым делом, повысив выпуск монет в восемь раз.

Директор Монетного двора был представлен русскому царю, и они имели беседу, причём Пётр был восхищён умом собеседника. Надо полагать, он почерпнул из беседы немало сведений о правильном ведении государственных финансов и экономики. Также во время пребывания в Лондоне Пётр закупил у Королевского общества геодезические приборы, возможно, тоже не без посредничества Ньютона. Интересно, что каждый набор этих приборов был страшно дорогой, и Петра уговаривали взять только один, но он настоял, чтобы купили двадцать, заявив, что в таком деле негоже экономить.

Особенное удовольствие доставляли царю осмотры военных и торговых кораблей, гаваней, доков, верфей, фабрик, заводов и мастерских. Всякое ремесло, всё то, в чём сказывалось торжество искусной человеческой руки над грубой материей, привлекало к себе его внимание. Гораздо менее интересовался он произведениями чистого искусства: эстетическое удовольствие, доставляемое ими, было для него мало понятно, а всего меньше царя занимало изучение политического и общественного строя тех государств, в которых он гостил. Пётр не выказывал никакой охоты познакомиться с их государственными учреждениями, законами и порядками. В его дневник, испещрённый множеством отметок о посещении заводов и мастерских и тому подобных учреждений, попала за все три месяца житья в Англии только один раз отметка «были в парламенте».

Епископ солсберийский Бернет, несколько раз побывавший у Петра, дал о нём неблагоприятный отзыв. «Царь – человек весьма горячего нрава, – пишет он, – склонный к вспышкам, страстный и крутой. Он ещё более возбуждает свою горячность употреблением водки, которую сам приготовляет с необычайным знанием дела… Особенную наклонность он имеет к механическим работам; природа, кажется, скорее создала его для деятельности корабельного плотника, чем для управления великим государством».

21 апреля 1698 года царь выехал из Англии, присоединился к посольству, ожидавшему его в Голландии, и, недолго пробыв там, отправился, опережая посольство, в Вену, куда и прибыль 16 июня. Людовика XIV, как пишет романовская история, он якобы не успел навестить в Париже из-за начавшегося стрелецкого бунта. Это неправда, ибо стрелецкий бунт 1698 года был подавлен без Петра, и даже узнал он о нём только после его подавления. Так что, скорее, «Король-Солнце» Людовик XIV просто не захотел встречаться с русским царём. Императорскую Вену Пётр тоже посетил как частное лицо. В нашей истории ещё не раз повторится ситуация, когда с Россией вступают в союз и зовут её на помощь в своих интересах, но когда помощь нужна России – демонстративно её не замечают. По плану после посещения цесарского двора в Вене предстояло побывать в Венеции у другого участника священного союза, – но не сбылось. В Вене он получил известие о стрелецком бунте, что побудило его ускорить возвращение в Россию. По возвращении из-за границы Пётр немедля возобновил следствие о бунте стрельцов.

Бунт этот возник так. По взятии Азова стрелецкие полки несли там гарнизонную службу, затем их перевели в Великие Луки на польскую границу, а в Азов на их место двинули из Москвы всех тех стрельцов, которые в ней оставались. Так из Москвы вывели все стрелецкие полки, а среди стрельцов на польской границе разнёсся слух, что их навсегда вывезли из столицы (где они раньше привольно жили со своими семьями, занимаясь хозяйством, торговлей и ремёслами), и что стрелецкому войску грозит уничтожение.

«Они не могли не догадываться, что скоро придёт конец их привольной жизни, и станут их учить новому иноземному строю; поэтому они так легко верили всякому неблагоприятном услуху» (см. «Государи дома Романовых», стр. 203).

Виновниками стрельцы сочли бояр и иностранцев, завладевших делами в столице, и решили противозаконно вернуться в Москву. По предложению князя Б. А. Голицына против них были высланы боярин Шеин и генерал Гордон с 4 000 войска и 25 пушками. 17 июня эти войска встретили мятежников под Воскресенским монастырём на реке Истре, и нескольких залпов оказалось достаточным, чтобы разогнать их. Бежавших перехватали. Шеин произвёл розыск, кто из них были воры, а кто добрые люди, и множество их было казнено. Остальных разослали по монастырям и тюрьмам под стражу.

Мы помним, что в 1689 году стрельцы, по крайней мере большинство, отказались идти против Петра по призыву Софьи. Но они тогда не выразили и особенно горячего стремления идти за него, предпочитая остаться спокойными зрителями борьбы, чтобы примкнуть к той стороне, которая одержит победу.

Теперь добавим к изложенному выше ещё кое-какие подробности: когда четыре полка переходили к польской границе, до полутораста стрельцов бежали с дороги, и в марте 1698 года объявились к Москве. Здесь, помимо слухов о «сгинувшем» в неметчине царе, они услыхали призывы из Девичьего монастыря от Софьи, рассылавшей грамотки такого типа: «Вам бы быть к Москве всем четырём полкам, и стать под Девичьим монастырём табором и бить челом мне иттить к Москве против прежнего на державство: а кто бы не стал пускать – и вам бы чинить с ними бой». Это был открытый призыв к государственному перевороту посредством бунта. Московское правительство потребовало, чтобы дезертиры вернулись в свои полки.

Они отказались и были выбиты из города вооружённой силой. Казалось бы, странно, что до того они больше месяца спокойно жили в Москве, но дело в том, что от царя долго не было известий; пошёл слух, что он умер, и правительство было в растерянности. Вдруг бы и впрямь Софья взяла власть… Наконец, Ф. Ю. Ромодановский, правивший Москвой в отсутствии Петра, получил от него из-за границы выговор: «Зелом непечально и досадно на тебя, для чего ты сего дела в розыск не вступил… Я не знаю, откуда на вас такой страх бабий. Мало ли бывает, что почты пропадают, к томуже в ту пору было и половодье. Неколи ничего ожидать с такою трусостью! Пожалуй, не осердись: воистину от болезни сердца писал».

Изгнанные из Москвы стрельцы вернулись в свои полки на границу, принеся туда московские разговоры и царевнины грамоты, а 28 мая пришёл указ: переходить в смоленские и тверские города впредь до указа, а бегавших в Москву послать в Малороссию на вечное житьё с жёнами и детьми. Стрельцам бы согласиться, но они отказались выдать товарищей, ходивших в Москву: «Мы за них не стоим, – отвечали стрельцы на требование командиров, – да мочи нашей нет их выдать». Теперь уже беглецы мутили войско из чувства самосохранения; началось открытое сопротивление власти.

Вот после этого стрельцы постановили, что надо идти к Москве, бить бояр, бить немцев, и даже были более решительные предложения: «государя в Москву не пустить и убить, за то, что почал веровать в немцев, сложился с немцами». Сменив полковников и капитанов на новых, выборных, стрельцы двинулись на Москву; тут-то и разбили их войска боярина Шеина и генерала Гордона.

Петра розыск, произведённый Шеиным, не удовлетворил, судя по тому, что, получив известия об этих событиях, он отписал Ромодановскому: «…Хотя зело нам жаль нынешнего полезного дела (визита в Венецию, – Авт.), однако сей ради причины будем к вам так, как вы не чаете», и затем, быстро вернувшись, начал новое следствие. Проблема была, разумеется, не в стрельцах, сколь много ни попортили они ему крови в детстве и юности. Десятилетним ребёнком он стоял на Красном крыльце, когда стрельцы сбрасывали на копья любимых им людей и близких родственников. Осенью того же года он с братом и сестрой-правительницей вынуждены были укрываться от стрельцов за стенами Троицкого монастыря. В августе 1689 года его ночью опять внезапно будят: снова бунтуют стрельцы, грозят убийством. Перед поездкой за границу – стрельцы, заговор на его жизнь, составленный Цыклером, Соковниным и Пушкиным! Наконец, и за границей жить и учиться не дают спокойно.

И всё же для царя проблема была не в стрельцах, а в тех силах, которые стояли за ними. Тайными пружинами, приводившими в движение их полки, были, конечно, интриги Софьи и Милославских; но боярину Шеину не по рангу было расследовать такое дело. Вот почему Пётр начал новое следствие: надо было вырвать корни мятежей.

26 августа 1698 года по Москве разнёсся слух, что накануне приехал царь в мрачном настроении: