не в том смысле, что не поедет, а в том, что в суде к следственным действиям, проведенным операми, относятся крайне недоверчиво. Одно дело, когда опознание проводит следователь, и совсем другое — когда опер. Почему? Да потому, что следователю все равно — опознают, не опознают, его раскрываемость не волнует. Ему даже лучше, чтобы не опознали — работы меньше. Стало быть, следователь — лицо незаинтересованное. А у опера есть интерес — ему надо, чтобы опознали. Надо! А значит никаких гарантий, что он где-нибудь не смухлюет. Крутая система. Рассчитана не на порядочных людей, а наоборот. На каких-то шулеров и жуликов.
Раздумывая, я автоматически набрал номер телефона справочного Института скорой помощи. Бесполезно — номер был постоянно занят. Господи, совсем заработался. Мать-то должна знать, как самочувствие Степы.
Я достал из сейфа материал, нашел домашний телефон раненого и позвонил. Мать оказалась дома.
— Слушаю.
По тембру голоса я понял, что произошло что-то ужасное.
— Это Ларин. Как Степа?
— Степушка умер. Вчера ночью. Заражение крови. Проглядели… Найдите их, найдите! Пожалуйста…
Речь перешла в рыдания.
— Извините, — почему-то извинился я и повесил трубку.
Ты неудачник, Ларин, ты проиграл…
ГЛАВА 7
Утром я чувствовал себя препогано. До пяти утра я никак не мог уснуть, только ворочался с боку на бок. Наконец вырубился, да и то ненадолго, до первого кошмара. А в полвосьмого загремел будильник. Я побрился — щека почти прошла — и начал собираться. Завтра суббота, а в понедельник я должен написать рапорт. Место дежурного в соседнем отделении оказалось уже забитым. Хотя я бы туда и не пошел. Скучно. Придется дворником. Тоже скучно, но зато сам себе хозяин. И нет ни Мухоморов, ни бандитов, ни бессонницы. Подмел подъезд, бачки убрал и гуляй. Опер-дворник.
Закончив с бритьем, я выпил кофе и отправился в отделение. Возможно в последний раз. Ни в субботу, ни в воскресенье я не дежурил, а в понедельник
— все. Рапорт, обходной. Это уже не работа.
А погодка в кайф. Плевать на все, завтра рванем с Викой за город. Загорать и бездельничать.
«Иномарки» стояли на прежнем месте. Я, разумеется, ничуть не удивился. Точно угадал, Романов — птичка большого полета. А все равно в заднице детство играет, раз с ножичком балуется. Я бы на месте Захара сказал ему пару ласковых.
Мухомор был сегодня в форме. Едет в РУВД на очередное совещание. Слишком их много в последнее время. Но это не мои проблемы. Хотят — пусть совещаются.
— Кирилл, у тебя есть еще материалы? — спросил он на утренней сходке.
— Один по ножевому в ларьке. Парень, кстати, умер прошлой ночью.
Мухомор помолчал немного.
— Отправляй материал сегодня. И лучше задним числом. Что ты раньше думал? Опять из-за тебя проблемы. Уйти по человечески и то не можешь. Это же сто восьмая.
Я не стал оправдываться Мухомор со своей колокольни смотрит, я — со своей. Хотя странно. Он ведь тоже опером когда-то был, не гаишником и не охранником.
Женька незаметно подмигнул мне. Не горюй, Киря, переживем.
После сходки я пошел в дежурку. Телефонограммы о смерти Степана не поступало. Забыли, наверное, дать.
Я вернулся в кабинет и стал писать сопроводиловку в следственный отдел, чтобы отправить материал. Там возбудят очередной «глухарь», нарисуют на белых корочках номер и бросят в бездонный сейф в стопку таких же «глухарей». И никто никогда больше не откроет этих белых корочек.
А того, кто убил Степу, я через сорок минут выпущу. И ничего не могу сделать. Ничего. Разве что, приласкаю напоследок и вышвырну пинком под зад. Хотя не пинком. А вежливо. И еще прощение попрошу. Тьфу, мать их за ногу. Извините, товарищ Романов, перепутали мы что-то, напрасно вас обидели. Так что простите нас, убогих.
Н-да…
Закончив писанину, я отнес материалы в канцелярию. Во, а машинка-то уже под окнами стоит. Черный захаров-ский «Мерс». Педанты. Ровно в одиннадцать нагрянут. Что-то не хочется, мне еще раз на их рожи любоваться. Сейчас выпущу этого, пусть радуются.
Романов сидел в камере, вместе с одним из своих подель-щиков. Откинув щеколду, я с напускной деловитостью произнес:
— Сергей Валентинович, пройдемте со мной.
Романов продрал заспанные глаза. Крепко спит. Не потому что совесть чиста, а потому что знает, что отмажут. Вопрос времени.
Услышав мое обращение, он ухмыльнулся и вышел из камеры.
— Прямо по коридору, дорогу знаешь, — скомандовал я.
Романов вразвалочку покатил к моему кабинету. Там плюхнулся на стул, широко раздвинул ноги и впялился в стену.
— Надеюсь, ночь в камере повлияла на твое мнение относительно вчерашней истории? — поинтересовался я.
— Чего?
— Ножик, спрашиваю, чей?
— Откуда я знаю?
Это самое «Откуда я знаю?» я слышал вчера в течение двух часов. Честно скажу, тяжело. Морально и физически. Слушать дальше никакого желания нет. Да и не имеет смысла. Даже от Алены Алиной устаешь, а от этого солиста и подавно.
— Ну хорошо. А вот чья, интересно, кровь возле ручки? Или, может, это соус «Анкл Бенц»?
— Откуда я знаю?
Заметили? Чертяга языкастый. И вот так постоянно, хоть вешайся.
— Тогда я напомню. Это кровь продавца, которого ты подрезал на рынке несколько дней назад.
Вообще-то крови на ноже не было. Возможно, это даже был не тот нож. Но, как говорят химики, в результате опыта реакция показала… Реакция показала, что господину Романову история со Степой, к сожалению, знакома. К чьему сожалению? К моему, разумеется. Не к его же. Господина Романова ничем не прошибешь, даже помповым гарпуном. Несмотря на явное смущение на его лице, я опять услышал знакомое: «Откуда я знаю?» Мне наш диалог давно напоминает кино про Шурика: «В то время, когда космические корабли бороздят просторы Большого театра…»
— А ты жадный мужик, Сергей Валентинович. Позарился на какие-то «гайки» золотые. Тебе что, Захар низкую ренту платил? Жадность, дружище, жадность… Почему бы не взять, если это так просто сделать. Тылы прикрыты, вперед. Ну давай, тужься, тужься, выдави еще разок: «Откуда я знаю?» Что надулся как помидор?
Нет, плохой из меня лектор. Никакой ответной реакции.
Зашел Евгений.
— Не помешаю?
— Входи, Евгений. Мы уже почти закончили с Сергеем Валентиновичем. Он не такой плохой мужик, между прочим. Ножи не таскает, никого не грабит. Поэтому я его, наверное, отпущу. И даже не буду ломать голову с опознанием в больнице. (Все равно уже опоздали.) Так что, ступайте с Богом, товарищ Романов. А ребятки ваши поедут на пятнадцать суток. Дело принципа. Нечего вчера было сопротивление
