приблизительно было похоже на наркотики, даже отраву на крыс и старый фотопроявитель. На полу, рядом с гирей валялся пустой шприц.
— Я этому барабашке все ноги повыдергаю! — опять прорычал Эдик. Выскочив из камеры, он влетел в кабинет и судорожно принялся искать в бумагах адрес барабашки.
«Только не хватало, чтобы он проявителем ширнулся, потом черта с два отпишешься. Хотя эти придурки ко всему привычные, изжогой отделается».
Хлопнув на ходу дверью, Эдик помчался по коридору к выходу из отделения.
— Ничего я у нее не покупал! Че вам надо-то от меня? Тоже мне, нашли дурачка. Ага, давайте, давайте, грузите на меня теперь. Наркота, наркота, а может еще что?
— Не тарахти, Дима. Вот, если бы ты сейчас находился в компании своих корешков-приятелей, я б тогда твоим речам не удивился. Но мы же одни, притом не у меня в кабинете, а у тебя дома. Чего ради, спрашивается, ты эти дешевые понты кидаешь? Меня, что ль, удивить хочешь? Так это зря, слава Богу, наслушался. И поговорить я хочу с тобой нормально, без крика.
— А мне ни к чему эти разговоры.
— А приятелю твоему Воробью? Вы же с ним неразлей-вода.
Парень на мгновение опустил глаза.
— А что Воробей? Ну, гуляли вместе, а что там у него за дела, я не знаю.
— Ты что, ему насолить боишься? Так ему уже ничем не насолишь. Вышка корячится. И спрашиваю я про него только потому, что хочу от стенки его оттащить.
— Ничего я не боюсь. Он там влип, а я причем?
— Ну, а наркоту у Леночки Ковалевской ты тоже не покупал?
— Какую наркоту? Я что, наркоман? Нате, найдите у меня хоть что.
— Не, до тебя, видно, точно ничего не доходит. Да ты можешь сейчас выйти на улицу и орать, что ты наркоман. И ничего тебе за это. не будет. И не собираюсь я ничего тебе шить, и искать ничего не собираюсь. Ты хоть врубаешься, что мне надо? Я, мент, хочу вытянуть твоего корешка из петли, а ты, его лучший приятель, меня, можно сказать, посылаешь. А все почему? Это на воле вы кореша, а за порогом милиции — все, амба, каждый за себя. Ну и ради Бога. Только учти, завтра ты влипнешь, никуда не денешься, вот тогда по-другому запоешь.
— Не запою.
— Ладно, черт с тобой, сиди тут. Не хочешь помочь — не надо. А воспитывать я тебя не собираюсь, не Макаренко, и без тебя забот хватает.
Дима ничего не ответил, только отвернулся к окну.
«Ну и пошел ты, — подумал Кивинов. — Обойдусь. Не, Воробей, никому ты не нужен — ни родственничкам своим, которые даже узнать не пришли, что там с тобой стряслось такое, ни дружкам- приятелям. Так что извини».
Кивинов встал и быстро вышел, с силой хлопнув дверью.
— Ну, сучья морда, что творит! — Миша Петров стукнул ладонью по столу и отбросил материал в сторону.
— Ты чего? — спросил стоящий у окна Дукалис.
— Совсем борзанулись, бляди. Больницу знаешь на моей земле? На горке?
— Ну.
— Один маромой повадился у покойников зубы золотые драть в морге ихнем. Третий случай уже. Вчера у бабки восемь коронок вырвали. Родня заяву накатала. Знаю я, чьих рук это дело. С главврачом поговорил. У них недели три назад санитар новый пришел, вот после его прихода эти варианты и начались. Гадина. Самое обидно, что не поймать его. Пойди докажи. Это надо только с поличным хапать, а как? Не засаду же в морг сажать. Кто ж согласится? А в следствии говорят — это еще ничего не значит, что после его устройства на работу уже третий случай. Мало ли… Да я даже не об этом. Но зубы рвать у старух, сука…
— А все почему? — спросил Дукалис. — Потому что зарплата у этого санитара тонн тридцать в месяц, да и ту вовремя не платят. А работенка не сахар. Попробовал бы деятель этот, который зарплату утверждает, целый день покойников потаскать. Вот и вынужден санитар воровать.
— Тебе хорошо говорить, не тебе с заявами разбираться.
— Чего ты разорался? У меня тоже заморочек хватает. А зубодера этого, пожалуй, можно отловить.
— Как? Он, если что, зубы скинет на пол и поди доказывай.
— Не скинет. В 84-м отделении такой случай тоже был. Они выловили. Надо посоветоваться с орлами. Позвони. Кстати, у меня в больнице этой врач знакомый, пьяница, правда, но мужик неплохой. Поможет.
ГЛАВА 3
Кивинов зашел на территорию Санитарно-гигиеническо-го института. Спросив дорогу, он двинулся к общежитию. Время было послеобеденное, и многие студенты должны были уже вернуться с занятий.
Кивинов и раньше бывал в этом институте, правда, в качестве экскурсанта. Здесь располагался единственный в городе музей судебной медицины. Довольно любопытные экспонаты имелись в этом музее. Отрезанные и заспиртованные головы, человеческие эмбрионы, даже половые органы с татуировками. Ткани и кости со следами различных ранений. Но вершиной этой необычной выставки был экспонат, вполне соответствующий совковому быту и, разумеется, нашей бытовой преступности. В одной из кладовых за столом сидел самый настоящий мумифицированный покойник с ножом в груди. Обстановка кладовки остроумными служащими была подобрана очень натурально и, можно сказать, со знанием жизни. Недопитая бутылка на столе, куча хабариков, драные обои, мусор, тухлая закуска. Да и сам мертвец был далеко не принц Уэльский.
Как объяснили в музее, на этом экспонате молодые следователи учатся составлять протокол осмотра места происшествия. Ну что ж, теория, максимально приближенная к практике. Это надо только приветствовать. Жаль, обычным гражданам доступ в музей закрыт, и не все могут по достоинству оценить необычные экспонаты, С воспоминаниями о музее Кивинов наконец добрался до типового здания общаги, Спросив на вахте, в какой комнате живет Рита Малинина, он поднялся на этаж.
В общаге, вероятно, шел ремонт. Деревянные малярные козлы, бидоны с краской, кисти в полнейшем беспорядке складировались в коридоре. Смесь запаха олифы, скипидара и старых обоев резко ударила в нос Кивинову, и он, не задерживаясь, кинулся к нужной двери и пару раз стукнул.
— Да, да, — раздался приятный голосок. Кивинов вошел.
На кровати сидела симпатичная мадам в простеньком халатике и в тапочках на босу ногу. Привычно окинув быстрым взглядом комнату, Кивинов убедился, что, кроме мадам и второй кровати, в комнате больше ничего интересного не наблюдается.
— Мне бы Риту, — жалобным голоском проблеял Кивинов.
— Риты нет. А вы кто?
— Я люблю ее, — сконфуженно уставившись в пол, еле слышным шепотком произнес Кивинов. — Такое дело, понимаете ли.
Девушка ухмыльнулась и с удивлением взглянула на опера.
— Проходите. Вообще-то Риту многие любят.
— Я не перенесу, зачем вы так жестоки? — положив руку на сердце, опять прошептал Кивинов.
— А кто вы? Может, Рита рассказывала мне про вас.
— Нет, Я люблю ее тайной любовью. Тайной и страстной. Так где она? В институте, что ли, или на танцы пошла?
— Я не знаю. Может, домой уехала. Ее уже две недели нет.
— Как две недели?! А кого же я тогда позавчера любил? О, пардон, я в платоническом смысле.
— Не знаю, кого вы любили в платоническом смысле, но я не видела Риту уже недели две.
