Порою нестерпимо хочется...

заставили Хэнка обратить внимание на те самые опасения, которые подавлялись Джо.

Все они устали и стали раздражительными от переутомления. К концу этой недели их осталось всего лишь пятеро: Хэнк, Джо, Энди, Ли и, как ни удивительно, Джон. Среди всех родственников Джон оказался единственным аутсайдером (Энди всегда воспринимался как свой; и хотя он был очень дальним родственником, его невыход на работу вызвал бы такое же удивление, как невыход Джо Бена), впрочем, Джо чувствовал, что и у Джона сдают нервы и что скоро он присоединится к остальным. Они упорно трудились весь день, валя и чокеруя немногие оставшиеся еще стоять деревья, пока усталость и холод окончательно не сломили их. Они сделали все согласно требованиям Лесной Охраны: на вырубке не осталось ничего. Джо знал: расчистка вырубки не слишком подходящая работа для шофера, но он также хорошо понимал, что только все вместе они могут с этим справиться. Они стояли рядом с Хэнком у рангоута, оглядывая вырубленные ими склоны. Уже темнело — сумерки опускались вместе с дождем. Джон обошел грузовик, проверяя груз, и залез в кабину. Джо смотрел, как, глубоко затягиваясь, курит Хэнк.

— Большую часть завтрашнего дня придется потратить на то, чтобы сжечь мусор, — проговорил Хэнк, прищурив один глаз от едкого сигаретного дыма. — Лишние бы руки, и мы бы управились за сегодня. А это означает, что мы теряем день, и, возможно, придется работать в выходные.

Джо оглянулся.

— Энди, ты как насчет выходных? — спросил Хэнк, не поворачивая головы и не отрывая взгляда от склона. — Я знаю, что для тебя это будет уже двенадцать дней без продыха, так что скажешь?

Энди стоял прислонившись к грязному борту лесовоза и ковырял землю носком сапога. Он пожал плечами и, тоже не оборачиваясь, ответил:

— Могу.

— Отлично. — Хэнк повернулся к машине, где в кабине, уставившись на щелкающие «дворники» на ветровом стекле, сидел Джон. Дым от его сигары вываливался из открытого окна и смешивался с дрожащими выхлопными газами. Он ждал, чтобы Хэнк повторил свой вопрос. Когда же Хэнк перевел на него взгляд, он начал крутить заглушку и вдруг взорвался:

— Послушай, Хэнк, я ведь не нужен вам здесь завтра. А мне бы не хотелось лишний раз ездить по этой дороге, когда здесь все так размыло.

Мотор заглох, наступила дремотная и покойная тишина, с груды мусора поднимался дым, мешаясь с дождем и опускающимися сумерками. Хэнк не спускал с Джона внимательного взгляда, пока тот не продолжил:

— Черт… а в парке, как я понимаю, вы,будете валить прямо в реку, так что машина вам будет ни к чему. — Он облизнул губы. — Так что, я так понимаю… День Благодарения и вообще…

Хэнк подождал, пока его голос не затих.

— О'кей, Джон, — тогда спокойно ответил он. — Думаю, перебьемся. Валяй.

На мгновение Джон замер, потом кивнул и потянулся к ручке газа. Джо Бен залез в машину и завел мотор, недоумевая, почему Хэнк с таким смирением принял бегство Джона. Почему он не нажал на него? Им были нужны любые рабочие руки, и Хэнк мог нажать на него гораздо сильнее… Почему же он этого не сделал? По дороге назад Джо несколько раз открывал рот, чтобы как-нибудь спросить об этом, как-нибудь смешно, чтобы разогнать уныние, и всякий раз останавливался, чувствуя, что не может придумать ничего смешного.

После ужина Вив хотела позвонить Орланду и его семье, узнать, как они себя чувствуют.

— Лучше не надо, — из-за газеты заметил Хэнк. — Думаю, со временем мы все узнаем.

— Но я думала, лучше сейчас узнать, Хэнк, если…

— А я думаю, не лучше. Этот азиатский грипп чертовски заразный, не хотелось бы подцепить его от Орланда по телефону.

Он издал короткий смешок и снова углубился в газету. Но Вив так легко не сдалась.

— Хэнк, милый, должны же мы знать. У нас дети, Джанис. У Ли вчера была температура, и сегодня ему пришлось лечь сразу после ужина, так что, боюсь, он не слишком хорошо себя чувствует…

— Ли еще плохо себя чувствует? Вместе с Орландом? Большим и Маленьким Лу и остальными? Что за пес, похоже на эпидемию.

Она пропустила его сарказм мимо ушей.

— И я думаю, надо узнать у Оливии, какие симптомы.

Сидя на диване, Джо помогал Джэн запихивать детей в пижамы.

Он увидел, как Хэнк опустил газету.

— Ты хочешь знать симптомы? Черт возьми, я могу тебе сказать: симптомы кристально ясные. Во- первых, дождь. Затем — холодает. Кроме того, на склонах грязно и передвигаться становится тяжело. И наконец, однажды утром приходит в голову, насколько приятнее остаться в постели и проваляться целый день, ковыряя в носу, вместо того чтобы вкалывать в лесу! Такие вот симптомы, если хочешь знать. В случае Орланда возможны некоторые осложнения, связанные с проживанием по соседству с Флойдом Ивенрайтом. Но что касается общих симптомов, я тебе их перечислил.

— А как насчет температуры? Ты не думаешь, что лихорадка может что-то означать?

Он рассмеялся и снова взялся за газету.

— Что я думаю, не имеет к этому никакого отношения, так что не будем. Я хочу сказать, что могу много о чем думать: например, во флоте я думал, что парни, вызывающие врача, просто натирают градусник о брючину, хотя кто может сказать с уверенностью? Так что давай забудем о том, что я думаю, и я скажу тебе, что я знаю. Я знаю, что мы не будем звонить Орланду; я знаю, что собираюсь пойти в спальню и дочитать газету, если ты, конечно, не считаешь, что меня может просквозить в коридоре; и еще я знаю — черт, ну не важно. — Хэнк скатал газету и направился к двери; у лестницы он остановился, повернулся и указал на стол. — И еще я знаю, что закончу последний плот, даже если мне это будет стоить всех инфекций мира. Так что, если Орланд или Лу позвонят, можешь сообщить им это! — Он похлопал газетой по ноге и повернулся к лестнице.

Джо слышал, как над головой протопали его ноги в мокасинах, ничуть не легче, чем Генри со своим гипсом. Да и говорил он только что не слишком нежно, отдавая поручения, что сказать Орланду. Совсем не нежно.

Но точно так же, как Джо знал, что топот этот производится не обутыми в сапоги ногами, он ощущал, что в грубости Хэнка есть что-то беззащитное и обнаженное, что-то ранимое в его голосе… Джо нахмурился, пытаясь понять; и тут сверху раздался легкий кашель, который помог ему. Нет, не ранимое, — старался он умерить свою тревогу, — а больное! Больное горло. Это из-за простуды. Болен. Да. Надо проследить, чтобы он занялся своим горлом…

Наверху Хэнк пытается успокоиться, но ему это не слишком удается. Во-первых, спортивные страницы газеты он забыл внизу. (Малыш остался внизу.) Потом, горячей воды после мытья посуды осталось мало, и душ как следует не принять. Кроме того, эти чертовы гуси опять летят такими толпами и так горланят, что я начинаю жалеть не только, что Джо Бен не прибил того одинокого, но и не перестрелял и всех последующих! И тут в довершение всего опять начинает звонить телефон. Это еще хуже гусей. Гуси, по крайней мере, не заставляют тебя вылезать из кровати и пилить вниз только для того, чтобы сказать «алле». Я попытался уговорить Ли отвечать на звонки, тем более что он все равно спустился вниз, но он сказал, что у него не получится (он лежит на диване, посасывая этот чертов термометр); Джо выразил гораздо большую готовность помочь мне, но я сказал, что, как ни печально, он не обладает даром для таких бесед. (Спустившись в третий раз, я спросил Малыша, не уступит ли он мне свое место на диване, чтобы я был поближе к телефону. Он говорит «да» и поднимается наверх.) Джо не терпится понять, что это за даром мы обладаем, которого он лишен; Ли останавливается и говорит ему, что этот дар заключается в способности с улыбкой перерезать человеку горло.

— Ты один из немногих, Джо, кому это не дано, — объясняет Ли. — Можешь гордиться этим. И не старайся уничтожить свою редкостную невинность раньше времени.

— Что? — спрашивает Джо, глядя поверх меня.

— Он говорит, что ты не умеешь врать, Джоби, — объясняю я. — Таких, как ты, осталось немного. Это почти так же хорошо, как быть «неподражаемым».

— А, — говорит он, и еще раз: — А! Ну тогда, — он выпячивает ГРУДЬ, — тогда я могу