доберется. Или загрызу ее в процессе…
– Загрызешь? – переспросил Кубинец, улыбаясь. – Ах да… Как же, как же… Помню. У тебя уже есть определенный опыт в этих вопросах. Значит, лучше умереть стоя… Твой выбор, Гарсиа – это твой выбор. Я заранее его уважаю. Не могу назвать его умным, но определенная последовательность в принятии решений все же прослеживается. Но, согласитесь, умереть вы всегда успеете. Сержант – женщина терпеливая! Зачем думать о грустном? Сеньор Анхель, то, о чем я собираюсь с вами говорить, на самом деле не потребует от вас сурового нравственного отступничества. Это всего лишь одноразовое использование ваших специальных навыков. Сделали дело – и вы снова свободны! Так что? Будем продолжать спектакль? Лить слезы и кровь? Или обсудим условия?
– Обсудим условия, – сказал Сергеев в третий раз за последние две недели, и услышал, как тихонько, с облегчением выпустил из груди воздух Аль- Фахри.
– Превосходно! – Кубинец встал и зашагал по подиуму, громко стуча по художественному паркету каблуками своих остроносых туфель. – Сначала обещанный спич о сюрпризах. Мы, действительно не ожидали, что в игру вмешается сеньор Хасан. Но тех, на кого он работает тоже интересует груз, и у них большие возможности. Действительно большие, можете мне верить на слово. Технически они превосходят нас на порядок…
В кармане у Кубинца зазвенел мобильный телефон.
«„Полет Валькирий“, – отметил Михаил. – Однако! Из всех искусств главнейшим для нас является кино…»
Пабло неохотно прервал декламацию, включил трубку, которая сразу же характерно «заквакала», выслушал звонившего и сказал в микрофон одно слово: «Si!»
– У вас, сеньор Анхель, – продолжил он, кладя мобильный во внутренний карман своего цитрусового пиджака, – никогда не возникало впечатления, что наша с вами профессия – не самая лучшая в мире? Я понимаю, вопрос несколько неожиданный, вы даже по привычке сделали лицо оскорбленной невинности, но я вас заранее за все прощаю. Если мы договоримся, конечно! Хотите курить?
Курить хотелось.
Лежащая в пепельнице недокуренная сигарилла Кубинца, тонкая, как дамская папироска, наполняла воздух изысканным сладковатым ароматом, но Сергеев отрицательно покачал головой. Если он возьмет предложенное, то у Кубинца появится реальное психологическое преимущество – это азы вербовки и ведения допроса.
«Закурить можно попросить, но позже. Руки у меня не скованы. Сигарета и зажигалка тоже могут быть оружием».
– Не будете? – переспросил Кубинец. – И зря… Ну, как хотите! Я ведь вот о чем… Люди нашей с вами профессии находятся в постоянной зависимости от слишком большого количества посторонних факторов, главный из которых, увы, человеческий! Такие уж у нас профессиональные риски: нас предают и обманывают те, кого мы считаем коллегами, друзьями да и просто знакомые нам люди.
Лицо сеньора Пабло приобрело скорбное выражение, брови трагично сомкнулись на переносице, подбородок вздернулся…
– Слишком велик процент предателей! Знаете, – сказал он доверительно, – всегда находится кто-то, кто что-то слышал, что-то видел и не прочь всю эту информацию продать кому угодно по сходной цене. Случайные прохожие, платные осведомители, просто обиженные невниманием агенты… И что тут удивительного? Тщеславие – верный путь к предательству. Обиженный всегда сыщется. Такие уж мы люди – всегда кого-нибудь обижаем! Недооцениваем, недоплачиваем, не добиваем вовремя! А обиженный – это уже наполовину предатель!
– А теперь, – ответил Сергеев, точно копируя интонации собеседника, – на арену приглашается звезда сегодняшнего вечера – господин Базилевич!
– Точно! – Кубинец показал в улыбке белые клыки, только глаза оставались совсем холодными, внимательными. – Я надеюсь, никто ни на кого бросаться не будет? Сеньоры, дон Антон очень ценен лично для меня, и в случае конфликта… Гм, гм… Как бы это сформулировать? Я буду на его стороне! Это понятно?
Сергеев пожал плечами. Хасан мрачно глянул исподлобья и пробормотал на фарси такое, что Сергеев невольно восхитился цветистостью оборота.
Вошедший в зал Базилевич в глаза Сергееву с Хасаном не смотрел, передвигался боком, как ошалевший от жары песчаный краб, и всем своим видом показывал, что готов броситься наутек при первом же признаке опасности.
Знатоком политиков и политеса Михаил себя не считал, но почему-то считал, что признанный миром лидер оппозиции многомиллионной и формально демократической страны, должен выглядеть и вести себя иначе…
– Доброго дня, Антон Тарасович! – поприветствовал он вошедшего.
Аль-Фахри выразительно пожевал губами, став удивительно похожим на взбешенного верблюда, и, как казалось, только огромным усилием воли заставил себя не плюнуть в своего бывшего агента.
Сержанта Че Базилевич обошел по сложной кривой, держась от нее как можно дальше, нашел себе место на табурете у рояля, присел на краешек и замер «столбиком», словно суслик, выглянувший из норы.
– Ну вот, сеньоры, – объявил Кубинец торжественно, явно получая удовольствие от ситуации. – Все в сборе. Поговорим тихо, почти по-семейному. В принципе, основная тема только одна – мне нужен груз. Мы знаем, где он находится сейчас, откуда и куда следует. Более того, я предполагаю, что сеньор Аль- Фахри намеревался использовать для изъятия контейнеров и сокрытия следов операции ситуацию, сложившуюся в Джибути. И, что скрывать, сам собираюсь проделать то же самое!
От тяжелого взгляда разъяренного Хасана Антон Тарасович оробел и втянул голову в плечи так, что в профиль стал походить на всадника без головы.
– Мы знаем, кого представляет здесь сеньор Аль-Фахри, – Пабло чуть склонил голову в поклоне. – Мы знаем, кого представляет сеньор Анхель. Скажу более – мы уважаем этих людей и их бизнес. Но, увы, сегодня и здесь, наши интересы расходятся…
– Зачем тебе «кольчуги», amigo? – спросил Сергеев и пожал плечами в недоумении. – Это же не «стингеры», не комплекс «стрела» – пальнул в белый свет как в копеечку и нет проблем! Их же обслуживать надо, следить за ними… Знаешь такое слово – регламент? Не будет регламента – и ты их никуда не перепродашь уже через год, просто закопаешь где-то в пустыне! Они без спецов по наладке и эксплуатации – груда металлолома! Понятно, что они достанутся тебе даром, но ничего и не стоят и при продаже! Что ты собираешься поиметь? Навар с крутых яиц? А вот врагов… Врагов ты себе наживешь со всех сторон – что с моей стороны, что со стороны Хасана. Ты же неглупый человек Пабло! К чему эта комедия? Уж лучше б отступного попросили!
В зале повисло молчание. Сергеев почувствовал, что сморозил какую-то глупость – так смотрят на ребенка сказавшего непристойность во взрослой компании.
– Да, как тебе сказать, – отозвался Кубинец и раздавил окурок сигариллы в пепельнице. Звук был такой, как будто бы лопнул панцирь насекомого – звонкий хруст. – «Кольчуги» нам действительно даром не нужны. Что я с ними делать буду? Мне лишняя популярность противопоказана! Найдут ведь и отрежут яйца, словно быку… А вот оружейный плутоний – тот пригодится наверняка. Хорошие деньги, поверь! Очень хорошие. И покупатель найдется. А искать изотоп официально – не станут никогда… Его ведь по бумагам никогда не было. Он уничтожен, о чем составлены соответствующие акты и предоставлены, прошу заметить, мировому сообществу! Так что искать такой груз – себе дороже! Твои шефы, сеньор Гарсиа, не дураки. Они никогда и никому не расскажут, ЧТО именно лежало в контейнерах. Это равносильно тому, что подписать себе смертный приговор. А страну навеки занести в черный список…
– Что за бред, Кубинец, – сказал Сергеев, брезгливо морщась. – За кого ты меня принимаешь? Какой плутоний? Откуда? Что за побрекито* сказал тебе такую чушь?
– Это правда, господин Сергеев, – голос у Базилевича был севший и безжизненный от испуга.
Страх вцепился ему в плечи, жарко дышал в ухо и гладил Антона Павловича по затылку мускулистыми лапами.
– Это правда… – повторил он. – В двух машинах едут не блоки «кольчуг», а замаскированные контейнеры с оружейным плутонием.
– Плутоний… – выдавил из себя Михаил, холодея от самой мысли о возможном предназначении такого груза, идущего на Ближний Восток.
Он повернул голову в сторону Аль-Фахри, спокойно наблюдавшего за разговором, и столкнулся с арабом взглядами.
Тот смотрел сочувственно, как на душевнобольного.
«Почему я всегда узнаю обо всем последним? – с тоской подумал Сергеев. – Ну, почему?»
Когда крупная, размером с хорошего кота, крыса выскочила ему под ноги из бывшего зрительного зала, волоча в пасти отгрызенную человеческую руку, Сергеев выстрелил почти рефлекторно.
Крыса тащила добычу за кисть: бледные обкусанные пальцы торчали у нее изо рта в разные стороны, как щупальца. Сергеева поразила аккуратность, с которой были выгрызены ногти на руке – словно некий гурман, смакуя, выкусывал роговую ткань.
Жирное, лоснящееся от изобильного питания животное, двигалось на удивление быстро, целеустремленно и, несмотря на опасность, явно не хотело выпускать добычу из зубов. Пущенная Михаилом пуля перебила серо-коричневой нечисти хребет, и крыса, таки выронив руку, завизжала пронзительно, как кричит насмерть испуганный ребенок.
В ответ на этот визг пространство за дверями бывшего кинозала, освещенное мрачным красным огнем фальшфейера, ожило, и зал наполнился топотом, писком, шорохом, каким-то страшным, физиологическим хрустом – словно кто-то кому-то выламывал кости из суставов.
– Мать твою! – выдохнул Вадик, упершись в Михаила безумными от страха глазами. – Сергеев! Сергеев! Это же крысы!
Смертельно раненное животное волчком крутилось у них под ногами. Веером летела кровь из простреленной тушки, и бился под облезлыми, влажными сводами жуткий, скребущий по позвоночнику, визг…
Вадик не выдержал и дал короткую очередь, разорвавшую тварь на части. Внутренности разлетелись во все стороны, обдав брызгами и ошметками плоти сергеевские ботинки, а в воздухе, перебивая пороховую гарь, повис плотный аромат разложившегося в желудке грызуна мяса…
Шорох за дверями усилился.
Казалось, что из зала на них накатывается прибойная волна – звук напоминал неразборчивое бормотание огромной, приближающейся толпы.
Сергеев сорвал с нагрудного карабина гранату – мысль о том, что в помещении остались живые люди в голову уже не приходила – и катнул ее вовнутрь, одновременно налегая всем корпусом на тяжелую створку дверей.
Очнувшийся от ступора Вадик успел метнуть в проем вторую «лимонку» и изо всех сил надавил на свою створку.
За дверью глухо рвануло. Взрывная волна ударила в дверное полотно, как подушкой, осколки забарабанили по филенкам, но Сергеев с Вадимом дверь удержали. Рвануло еще раз – сильнее. По стенам прошла дрожь. Что-то хрустнуло. От взрыва с грохотом обрушилась часть балюстрады над фойе, с потолка полетела пластами отслоившаяся штукатурка, а из-под захлопнувшихся дверей выплеснуло густыми языками вонючий, цветной дымок.
И в зале завыли тысячи демонов. Шуршание когтистых лап стало настолько вещественным, что Сергеев начал ежиться, непроизвольно дергая плечами.
Изо рта Вадика рваными струями било паром дыхание и, глядя на то, как ходит под «разгрузкой» его грудь, можно было подумать, что коммандос только что пробежал десятикилометровый кросс по пересеченной местности. Он дышал с присвистом, хватая перекошенным ртом холодный, пахнущий смертельной опасностью воздух, и не мог надышаться. Во взгляде его появилось что-то необычное, и Сергеев вдруг сообразил, что глаза у напарника стали совершенно
