«Кулз» без фильтра. Судя по всему, он не перестал курить, невзирая на больное сердце. И все-таки мальчику казалось, что дедушка стал курить гораздо меньше, потому что пачка сигарет выглядела изрядно потрепанной, словно пролежала в кармане немалое время. Она избежала судьбы большинства пачек, которые открывали после завтрака и выбрасывали смятыми в канаву в три часа. Дедушка пошарил в пачке и достал из нее сигарету, почти такую же погнутую и помятую, как и сама пачка, в которой она лежала. Он сунул сигарету в угол рта, убрал пачку обратно в карман комбинезона и отработанным движением толстого желтого ногтя на большом пальце зажег деревянную спичку. Клайв следил за ним с увлечением ребенка, наблюдающего за тем, как фокусник извлекает развернутую веером колоду карт из пустой руки. Резкое движение большого пальца казалось всегда интересным, но самым поразительным было то, что спичка не тухла. Сильный ветер постоянно овевал вершину этого холма, но дедушка прикрывал маленькое пламя ладонью с уверенностью, граничившей с небрежностью. Он закурил и затем взмахнул горящей спичкой, словно отрицал существование ветра простым усилием воли.
Клайв внимательно посмотрел на сигарету и не увидел черных ожогов, тянущихся по белой бумаге от светящегося конца. Да, глаза не обманули его — дедушка прикурил сигарету от вертикального огня спички, словно делал это от пламени свечи в комнате. Это выглядело волшебством, очевидным и несомненным.
Дедушка достал сигарету изо рта и сунул в рот большой и указательный пальцы — на мгновение показалось, что он собирается свистом подозвать к себе собаку или вызвать такси. Вместо этого он извлек изо рта два мокрых пальца и прижал их к горящей головке спички. Действия дедушки не требовали объяснения: единственное, чего он и его друзья в сельской местности боялись больше внезапных заморозков, — это пожар. Дедушка бросил спичку на землю и затоптал ее сапогом. Посмотрев на мальчика, он неправильно истолковал его зачарованный взгляд.
— Я знаю, что мне не следует курить, — сказал он, — и я не собираюсь заставлять тебя лгать или даже просить об этом. Если бабушка спросит тебя, курил ли старик, когда гулял с тобой, отвечай честно и откровенно: курил. Я совсем не хочу, чтобы внук обманывал бабушку из-за меня. — Он не улыбнулся, но его хитрые, слегка скошенные глаза заставили Клайва почувствовать себя участником мужского заговора, который казался просто дружеским и безгрешным. — А вот если бабушка спросит меня прямо и откровенно, употреблял ли ты всуе имя Господне, когда я подарил тебе эти часы, я посмотрю ей в глаза и скажу: «Нет, мэм. Он всего лишь поблагодарил меня, вот и все».
Теперь засмеялся Клайв, и старик улыбнулся, обнажив несколько уцелевших зубов. — Разумеется, если она не спросит никого из нас ни о чем, то мы, само собой, не должны добровольно делиться с ней информацией.., правда, Клайви? Ты считаешь это справедливым?
— Да, — согласился Клайв. Он не был красивым мальчиком и никогда не станет мужчиной, привлекательным для окружающих — как мужчин, так и женщин. Но когда он улыбнулся, полностью осознав ловкий трюк старика, он был прекрасен, хотя бы на одно мгновение, и дедушка потрепал его по волосам.
— Ты хороший мальчик, Клайви.
— Спасибо, сэр.
Его дедушка стоял, о чем-то задумавшись. Сигарета догорала удивительно быстро (табак был сухим, и, хотя он затягивался редко, жадный ветер на вершине холма сам без устали выкуривал сигарету). Клайв подумал, что старик уже сказал все, что намеревался. Он жалел об этом. Мальчику нравилось слушать, когда говорил дедушка. То, что он говорил, всегда изумляло его, потому что почти каждый раз имело смысл. Его мать, отец, бабушка, дядя Дон — все они говорили вещи, на которых ему следовало бы учиться, но они редко обладали смыслом. Вот, например: судят не по словам, а по делам. Что это значит?
У мальчика была сестренка, Пэтти, старше его на шесть лет. Он понимал ее, но не обращал на нее внимания, потому что почти все, что она говорила вслух, было глупым. Остальные же чувства она выражала щипками. Самые болезненные называла «щипки Питера». Она предупредила Клайва, что если он кому- нибудь расскажет про «щипки Питера», его ждет мучительная смерть. Судя по ее словам, у нее был список кандидатов на мучительную смерть, сравнимый лишь со списком «Корпорации убийц». Слушая ее, мальчику хотелось засмеяться.., до тех пор, пока он не бросал взгляд на ее худое свирепое лицо. Когда видишь, что написано на нем, желание смеяться пропадает. По крайней мере у Клайва такое желание пропадало. И в общении с ней нужно было быть осторожным — хотя казалось, что она глупая, на самом деле впечатление было обманчивым.
— Я не собираюсь ходить на свидания, — заявила она однажды вечером за ужином, примерно в то время, когда юноши обычно приглашали девушек или на весенние танцы в городском клубе, или на выпускной вечер в средней школе. — Мне наплевать, даже если никто не пригласит меня. — И она посмотрела на сидевших вокруг стола широко открытыми глазами, полными вызова, подняв их над тарелкой с тушеным мясом и овощами.
Клайв посмотрел на неподвижное и какое-то пугающее лицо своей сестры, глядящей сквозь пар, поднимающийся от тарелки, и вспомнил о случившемся два месяца назад, когда еще лежал снег. Он прошел по коридору верхнего этажа босиком так, что она не слышала его шагов, и заглянул в ванную — дверь была открыта. Он не имел ни малейшего представления, что там стоит его сестра Пэтти. То, что он увидел, заставило его окаменеть. Если бы она хотя бы чуть-чуть повернула голову налево, то неминуемо увидела бы его.
Но она не заметила брата, потому что была слишком занята созерцанием собственной персоны. Пэтти стояла в ванной голая подобно изящным девушкам из просмотренного с первой до последней страницы журнала «Очарование мод», принадлежащего Фокси Брэнниген. Банное полотенце лежало у ее ног. Впрочем, Пэтти не относилась к числу; девушек, украшавших страницы журнала мод. Клайв знал это, да и она знала это тоже, судя по ее поведению. Слезы катились по ее прыщавым щекам. Крупных слез было очень много, но она не издавала ни звука. Наконец Клайвом овладело чувство самосохранения, и он на цыпочках удалился. Мальчик не сказал никому ни слова о случившемся, не говоря уже о самой Пэтти. Он не знал, какой будет реакция сестры на то, что ее младший брат видел ее с голым задом, но отчетливо представлял ярость Пэтти, когда она узнает, что Клайв застал ее плачущей (даже если этот плач и был таким беззвучным). Уж за это она точно его убьет.
— Я считаю, что мальчишки глупы и большинство из них пахнут испорченным домашним сыром, — сказала она тем весенним вечером и отправила в рот вилку с куском ростбифа. — Если один из них попытается назначить мне свидание, я просто засмеюсь.
— Ты еще изменишь свою точку зрения, крошка, — сказал отец, прожевывая свой ростбиф и не отрывая взгляда от книги, лежащей рядом с его тарелкой. Мама уже давно отказалась от попыток уговорить его не читать во время еды.
— Нет, не изменю, — ответила Пэтти, и Клайв понял, что она не изменит. Когда Пэтти что-то утверждала, то почти всегда держала слово. В ней было что-то, что Клайв понимал лучше его родителей. Он не был уверен, что она действительно собиралась — понимаете, по-настоящему — убить его, если он проговорится относительно «щипков Питера», однако рисковать не собирался. Даже если она и не убьет его всерьез, то уж обязательно найдет какой-нибудь эффектный и одновременно незаметный способ причинить ему неприятности, уж в этом можно не сомневаться. К тому же иногда «щипки Питера» вообще- то не были настоящими щипками. Они больше походили на поглаживание — так Пэтти гладила своего пуделя-полукровку Бренди. Он знал, что она делала это потому, что он вел себя плохо, хотя у него была тайна, которой он совсем не собирался делиться с ней: эти другие «щипки Питера», похожие на поглаживание, были даже приятными.
Когда дедушка открыл рот, Клайв подумал, что сейчас он скажет: «Пора идти домой, Клайви», — но вместо этого он произнес:
— Я хочу открыть тебе что-то, Клайви, если ты хочешь выслушать меня. На это не потребуется много времени. Ну как, хочешь послушать, Клайви?
— Да, сэр!
— Действительно хочешь, правда? — спросил дедушка с неуверенной улыбкой.
— Да, сэр.
— Иногда я думаю, что было бы неплохо украсть тебя у твоих родителей, чтобы ты всегда был рядом
