четверти пять, чтобы успеть на шестичасовой самолет в Вашингтон и в семь выступить на ТВ с рассказом о своем романе. Добро пожаловать, друзья и соседи, в рекламные туры.
Я успел на самолет и перебирал невидимые четки, пока он поднимался в дождь (рядом со мной сидел очень толстый бизнесмен, он весь полет читал “Уолл-стрит джорнал” и одну за другой глотал “Тамс” note 282, задумчиво и неторопливо, как будто наслаждался ими); в телестудии я был за десять минут до срока. Яркий свет софитов усилил легкое похмелье, с которым я встал, и поэтому я был благодарен за непринужденный ленч репортеру из “Пост”. Вопросы были интересными и относительно безопасными. И тут вдруг, словно ниоткуда, возник этот шарик из мятой бумаги с вопросом о том, как я кормлю людей их страхами. Репортер, молодой долговязый парень, смотрел на меня поверх сандвича, и глаза у него горели.
1960 год; одинокий юноша из Огайо только что вышел из кинотеатра, где в пятый раз смотрел “Психо”. Молодой человек идет домой и убивает бабушку. Впоследствии патологоанатом насчитал на теле сорок ножевых ран.
— Почему? — спрашивает полиция.
— Голоса, отвечает молодой человек. — Голоса велели мне это сделать.
— Послушайте, — сказал я, положив на столик свой сандвич. — Возьмите психиатра из большого города. У него замечательный дом, ценой по крайней мере в сто тысяч долларов. Он ездит в “мерседес- бенц” табачно-коричневого или серебристо-серого цвета. У его жены — фургон “кантри-сквайр”. Дети учатся в частных школах, а каждым летом отправляются в лучшие летние лагеря Новой Англии или северо- запада. Сынок поступает в Гарвард, если зарабатывает соответствующие баллы — деньги не проблема, а дочь — в какую-нибудь женскую школу, лозунг которой: “Мы не соединяем, мы отклоняем”. И как же психиатр зарабатывает деньги, которые творят все эти чудеса? Он слушает женщин, жалующихся на бесплодие; он слушает мужчин со склонностью к самоубийству; он имеет дело с паранойей, сильно и слабо выраженной, и, может быть, иногда ему попадается подлинный шизофреник. Он выслушивает людей, которые страшно боятся, что их жизнь вышла из-под контроля и все вокруг распадается.., и если уж он не зарабатывает на жизнь, скармливая людям их страхи, тогда я не знаю, кто это делает.
Я снова взял сандвич и откусил, убежденный, что если не попал точно по шарику, то по крайней мере отослал его назад и устоял на своей базе. А когда поднял голову, увидел: легкая улыбка исчезла с лица репортера.
— Я сам хожу к психоаналитику, — негромко сказал он.
Январь, 1980. Женщина встревоженно советуется с матерью по поводу своего трехмесячного ребенка. Ребенок все время плачет. Он плачет постоянно. Женщины соглашаются, что ребенок одержим дьяволом, как девочка в “Изгоняющем дьявола”. Плачущего младенца прямо в коляске заливают бензином и поджигают, чтобы изгнать дьявола. Ребенок три дня лежит в ожоговой палате в больнице. Потом умирает.
Репортер написал неплохую и достаточно справедливую статью; он отрицательно отозвался о моей внешности, и, полагаю, не без причины: уже десять лет, с конца лета 1979 года, я не был в такой плохой форме, но, если не считать этого, все остальное вполне справедливо. Однако даже в этой статье можно было ощутить место, где каши пути разошлись: легкий щелчок, с которым мысли неожиданно расходятся в разных направлениях.
— У меня сложилось впечатление, что Кингу нравятся такие споры.
Бостон, 1977. Молодой человек при помощи различных кухонных приспособлений убил женщину. Полиция решает, что эту идею он заимствовал из фильма Брайэна Де Пальма “Кэрри”, по роману Стивена Кинга. В фильме Кэрри убивает мать, заставляя различные кухонные приспособления, в том числе штопор и нож для чистки картошки, летать по воздуху, и они буквально пригвождают женщину к стене.
В течение десяти лет телевидение подвергалось давлению, его заставляли отказаться от показа в прайм-тайм подробных картин насилия; подкомитеты сената и палаты представителей бесконечно обсуждали эту тему; телевидение все это выдержало. После убийства Джона Ф. Кеннеди, Роберта Ф. Кеннеди и Мартина Лютера Кинга частные детективы продолжали расстреливать плохих парней и время от времени получать по башке; в любой вечер, включая воскресный, можно было получить нужную дозу убийств простым поворотом переключателя каналов. Продолжала разгораться необъявленная война во Вьетнаме; счет потерям взвивался в стратосферу. Детские психологи подтверждали, что после двухчасового просмотра сцен насилия в телевизионное прайм-тайм дети в играх проявляют повышенную агрессивность — например, колотят игрушками по полу, вместо того чтобы катать их взад и вперед.
Лос-Анджелес, 1969. Дженис Джоплин, которая впоследствии умерла от передозировки наркотиков, исполняет “Мяч и цепь”. Джим Моррисон, который умрет в ванне от сердечного приступа, в конце песни, называющейся “Конец”, поет: “Убей, убей, убей, убей” — десять лет спустя Фрэнсис Форд Коппола использует эту песню в прологе “Апокалипсиса наших дней” (Apocalypse Now). “Ньюсуик” печатает снимок американского солдата: застенчиво улыбаясь, он держит в руках несколько человеческих ушей. В пригороде Лос-Анджелеса мальчик пальцами выдавил глаза брату. Он объяснил, что только хотел повторить “банг” из старого сериала “Три бездельника” (Three Stooges). Ребенок, рыдая, объяснил, что когда делают это в телевизоре, никому не бывает плохо.
Тем не менее телевизионная волна вымышленного насилия продолжала катиться, минуя Чарлза Уитмена note 283 на Техасской башне (“Говорят, в основании его черепа была опухоль”, — жизнерадостно пели Кинки Фридман и “Техасские еврейские мальчики”), И остановило эту волну, заменив ее комедиями семидесятых, внешне незначительное событие, особенно по сравнению со смертью президента, сенатора и видного борца за гражданские права. Телевизионные чиновники вынуждены были пересмотреть свою позицию, потому что в Роксбери у одной девушки кончился бензин.
К несчастью, у нее в кузове была пустая канистра. Девушка заполнила ее на заправке и шла назад, к застрявшей машине. И тут ее окружила толпа черных подростков; у девушки отобрали канистру, облили бензином и — как женщина с матерью, старавшиеся изгнать из ребенка дьявола, — подожгли.
Несколько дней спустя девушка умерла. Подростков поймали, и кто-то наконец задал им вопрос ценой в шестьдесят четыре доллара: “Как это вам пришло в голову?'
— Из телика, — был ответ. — Из программы Эй-би-си “Фильм недели”.
В конце шестидесятых Эд Макбейн (на самом деле это романист Ивен Хантер) написал один из своих лучших романов о 87-м полицейском участке. Роман назывался “Фазз” (Fuz), и в нем рассказывалось о банде подростков, которые смешивали вино с бензином и поджигали эту смесь. По роману снят фильм, который в бесценном справочнике Стивена Шоера “Фильмы на ТВ” охарактеризован как “легкая комедия”. В фильме снимались Берт Рейнолдс и Рашель Уэлш. Самый смешной момент комедии: несколько полицейских, переодетых монашками, гонятся за подозреваемым, задирая рясы и показывая огромные неуклюжие ботинки. Смешно, верно? Животики надорвешь.
Роман Макбейна отнюдь не смешной. Он мрачный и по-своему прекрасный. И в нем нет сцены в полицейском участке, когда в конце Стив Калделла, переодетый пьяницей, загорается. Продюсеры фильма, очевидно, увидели в этом нечто среднее между “Военно-полевым госпиталем” и “Обнаженным городом”, и неудовлетворительный результат так же достоин забвения, как фастболлы note 284 Трейси Сталларда… Только один из фастболлов Сталларда на “Фенвей Парке” позволил Роджеру Марису совершить рекордную шестьдесят первую пробежку. И “Фазз”, плохо сделанная драма-комедия, эффективно покончила с насилием на телеэкране.
Мораль? Вы несете ответственность. И ТВ эту мораль наконец-то усвоило.
